Романсеро

Эта милость -- высший дар!

Кто снискал ее -- не может

Ни в стихах грешить, ни в прозе.

Называем мы такого

Божьей милостью поэта

Гением; он в царстве духа

Абсолютный самодержец,

Он дает ответ лишь богу,

Не народу, -- ведь в искусстве

Нас народ, как в жизни, может

Лишь казнить, но не судить.

2

"Так на реках вавилонских

Мы рыдали, наши арфы

Прислонив к плакучим ивам",-

Помнишь песню древних дней?

Помнишь -- старое сказанье

Стонет, плачется уныло,

Ноет, словно суп в кастрюльке,

Что кипит на очаге!

Сотни лет во мне клокочет,

Скорбь во мне кипит! А время

Лижет рану, словно пес,

Иову лизавший язвы.

За слюну спасибо, пес,

Но она лишь охлаждает,

Исцелить меня могла бы

Смерть,--но я, увы, бессмертен!

Год приходит, год проходит!

Деловито ходит шпулька

На станке, -- а что он ткет,

Ни единый ткач не знает.

Год приходит, год проходит,-

Человеческие слезы

Льются, капают на землю,-

И земля сосет их жадно.

Ах, как бешено кипит!

Скачет крышка!.. Слава мужу,

Чья рука твоих младенцев

Головой швырнет о камень.

Слава господу! Все тише

Котелок клокочет. Смолк.

Мой угрюмый сплин проходит,

Западно-восточный сплин.

Ну, и мой конек крылатый

Ржет бодрее, отряхает

Злой ночной кошмар и, мнится,

Молвит умными глазами:

"Что ж, опять летим в Толедо,

К маленькому талмудисту,

Что великим стал поэтом,-

К Иегуде бен Галеви?"

Да, поэт он был великий -

Самодержец в мире грезы,

Властелин над царством духов,

Божьей милостью поэт.

Он в священные сирвенты,

Мадригалы и терцины,

Канцонетты и газеллы

Влил огонь души, согретой

Светлым поцелуем бога!

Да, поистине был равен

Этот трубадур великий

Несравненным песнотворцам

Руссилъона и Прованса,

Пуату и прочих славных

Померанцевых владений

Царства христиан галантных.

Царства христиан галантных

Померанцевые земли!

Их цветеньем, блеском, звоном

Скрашен мрак воспоминаний!

Чудный соловьиный мир!

Вместо истинного бога -

Ложный бог любви да музы,-

Вот кому тогда молились!

Розами венчая плеши,

Клирики псалмы там пели

На веселом лангедоке,

А мирянин, знатный рыцарь,

На коне гарцуя гордо

В стихотворных выкрутасах

Славил даму, чьим красотам

Радостно служил он сердцем.

Нет любви без дамы сердца!

Ну, а уж певец любви -

Миннезингер, -- тот без дамы

Что без масла бутерброд!

И герой, воспетый нами,

Иегуда бен Галеви,

Увлечен был дамой сердца -

Но совсем особой дамой.

Не Лаурой, чьи глаза,

Эти смертные светила,

На страстной зажгли во храме

Знаменитейший пожар,

Не нарядной герцогиней

В блеске юности прекрасной,

Королевою турниров,

Присуждавшей храбрым лавры,

Не постельной казуисткой,

Поцелуйным крючкотвором,

Докторолухом, ученым

В академиях любви,-

Нет, возлюбленная рабби

В жалкой нищете томилась,

В лютой скорби разрушенья

И звалась: Иерусалим.

С юных лет в ней воплотилась

Вся его любовь и вера,

Приводило душу в трепет

Слово "Иерусалим".

Весь пунцовый от волненья,

Замирая, слушал мальчик

Пилигрима, что в Толедо

Прибыл из восточных стран

И рассказывал, как древний

Город стал пустыней дикой,-

Город, где в песке доныне

Пламенеет след пророка,

Где дыханьем вечным бога,

Как бальзамом, полон воздух.

"О юдоль печали!" -- молвил

Пилигрим, чья борода

Белым серебром струилась,

А у корня каждый волос

Черен был, как будто сверху

Борода омоложалась, -

Странный был он пилигрим;

Вековая скорбь глядела

Из печальных глаз, и горько

Он вздыхал: "Иерусалим!

Ты, людьми обильный город,

Стал пустынею, где грифы,

Где гиены и шакалы

В гнили мерзостно пируют,

Где гнездятся змеи, совы

Средь покинутых развалин,

Где лиса глядит спесиво

Из разбитого окошка

Да порой, в тряпье одетый,

Бродит нищий раб пустыни

И пасет в траве высокой

Худосочного верблюда.

На Сионе многославном,

Где твердыня золотая

Гордым блеском говорила

О величье властелина,-

Там, поросшие бурьяном,

Тлеют грудами обломки

И глядят на нас так скорбно,

Так тоскливо, будто плачут.

Ах, они и вправду плачут,

Раз в году рыдают камни -

В месяц аба, в день девятый;

И, рыдая сам, глядел я,

Как из грубых диких глыб

Слезы тяжкие катились,

Слышал, как колонны храма

В прахе горестно стонали".

Слушал речи пилигрима

Юным сердцем Иегуда

И проникся жаждой страстной

Путь свершить в Иерусалим.

Страсть поэта! Роковая

Власть мечтаний и предчувствий,

Чью святую мощь изведал

В замке Блэ видам прекрасный,

Жоффруа Рюдель, услышав,

Как пришедшие с востока

Рыцари при звоне кубков

Громогласно восклицали:

"Цвет невинности и чести,

Перл и украшенье женщин -

Дева-роза Мелисанда,