Романы. Трилогия.
Шрифт:
– В том, что вы даже на игры рыцарские не способны, никто не сомневается, и никто вам их не предлагает… – план с заложником ломался.
«…Ну, этих троих обезврежу, полковник, наверняка, будет стрелять в комиссара… значит, за мной те, кто в грузовике. А там как Бог даст… только бы этот дебил слева не начал раньше стрелять…»
– …Я предлагаю не игру, а дуэль. Итак, вышвыривайте патроны и – прошу ко мне, мои кулаки ждут ваших большевистских морд.
Боцман аж задохнулся от ярости:
– Ну, валяй! Думаешь, постесняемся брюхо твое выпотрошить!
– Да уж, ребята, не постесняйтесь! – Комиссар от ярости не задохнулся, а только побелел, обращаясь к барону, – И за это рыцарство твое дружки твои, «божецаряхранители», получат сполна!.. Мы их из рыцарей сначала прекрасными дамами
Глава 18
Барон Штакельберг, занявший позицию слева от декоративного низенького заборчика с остриями, глубоко вздохнул, расслабил мышцы, сказал про себя: «Господи, помогай!» и сосредоточился, чтоб до доли секунды поймать положение «треугольник» и своими движениями спровоцировать нападавших, чтоб они в него попались. Положение для них безнадежное: любые их колющие предметы будут использованы против них, если тренированность рук доведена до автоматизма, если взгляд в пять сторон, если просчитаны все возможные действия нападающих (а они стандартны), если в себе спокойствие и уверенность. Всему этому Воейков его научил, а он десятки раз показывал это своим офицерам на тренировках. Вот только боевого опыта не было, ну да вот он, надвигается, в лице пьяных, самонадеянных убийц, стражей революционного порядка.
«Эх, Володенька, где-то ты?.. подскажи, правильно ли позицию взял, правильно ли рассчитал?..»
Генерал-лейтенант Владимир Николаевич Воейков лежал в замызганном вонючем арестантском халате на тюфяке из парусины, жидко наполненном гнилым сеном, кинутом на железную с выступающими заклепками кровать, в камере № 72 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, куда был препровожден согласно личному указу Керенского как тяжкий государственный преступник. Согласно тому же указу того же лица режим содержания предписывалось ужесточить до беспредела. Так и сказал Минюст, и не предполагал, какую долгую и плодотворную жизнь будет иметь это слово, его демо-юро языком впервые произнесенное. Командующий округом Корнилов, производивший инспекторский смотр непростых арестантов, узнав, что за этой дверью – Воейков, бегом от нее побежал: «Нет, эту дверь не открывайте!». Через час после высокого инспектирования дверь открыли, и в камеру ввалилась пьяная толпа с винтовками. Позади толпы угрюмо стоял новоназначенный комендант крепости штабс-капитан Кривцов и, криво усмехаясь, разводил руками, мол, что я могу сделать с разгневанными массами, которые все нынче могут, даже в Петропавловскую крепость вот так войти и любую дверь открыть. Разгневанные массы, потрясая винтовками, орали, что его показания в ВЧК о преступлениях Царского режима лживы, ибо из них вытекает, что никаких преступлений не было, а преступниками получаются народные массы. Далее выкликалось, что он, жирный генерал, все время пил кровя народных масс и издевался над солдатами, и что теперь ему ничего не поможет, и час расплаты – вот он!
«Четыре «треугольника» – и нет их. И я за дверью… коменданта с собой волочь до ворот… нет, тогда с женой точно расправятся…»
Генерал-лейтенант Воейков встал с кровати и во всю мощь своего голоса свирепо гаркнул:
– Ма-алчать! Смир-на!
Разгневанные массы опешили.
– Христос Воскресе, мерзавцы! Светлая Пятница сегодня, день иконы Божией Матери «Живоносный источник». Вот иконе Ее, – Воейков взял складень, лежащий на тумбочке, – Мне ее в виде ис-клю-чения оставили. Она всю жизнь со мной, после того, как Ею меня мои кавалергарды, солдаты!.. благословили, когда я эскадрон сдавал. Пресвятая Богородице, помогай, – Воейков поцеловал складень и перекрестился. – И именно сегодня, в Ее день, Она, ох, никому не спустит злодеяний. И за меня, солдата, Она заступится! – и Воейков передал складень ближайшему представителю разгневанных масс, который, похоже, приостыл слегка. – Читай на обороте, громко читай! – приказал Воейков.
Представитель читать был малопривычен, но все же, растягивая слова и запинаясь, прочел правильно: «Дорогому и горячо всеми любимому отцу эскадрона Ее Величества ротмистру Воейкову от нижних чинов эскадрона Ее Величества кавалергардского полка. 15.VIII.1905г.»
Совсем
остывшие, уходили по одному, пряча глаза, а читавший представитель и приложился к складню, виновато улыбнувшись. Только запиравший дверь комендант окатил Воейкова злобным взглядом: «Ужо, погоди».Без сил опустившись на кровать, генерал Воейков смотрел на зарешеченное окно, за которым бушевала очередная внезапная пасхальная метель.
«Есть треугольник!» – и Штакельберг нерезким шагом вошел в его середину. Теперь – доли секунды и выверенность движений. Трое с винтовками занимали как бы вершины треугольника АВС и появление в точке пересечения его биссектрис вензелястого наглеца восприняли с восторгом. Стоявший в точке «А» боцман с яростным упоением обрушил свой штык на наглеца, но едва уловимый и легкий щелчок по прикладу продолжил движение штыка боцмана в точку «С», и стоявший в ней принял своим сердцем братский штык. Одновременно то же самое, но другой рукой и несколько другим движением атака штыка из точки «В» была направлена в стоявшего в точке «А» боцмана, и тоже в сердце. Вынуть из боцманского сердца свою винтовку стоявший в точке «В» не успел, он плашмя был брошен на острия низенького забора. И, если заколотые штыками, смерть приняли молча, то жуткий вопль распростертого на остриях покрыл собой хоровое: «Мы жертвою па-а-ли в борьбе роковой…»
Теперь – быстрота и натиск. С еще более жутким воплем, чем исторгал издыхавший на остриях, Штакельберг, вынимая именной, Государем дареный браунинг, ринулся на грузовик. Сидящих там как сдуло через другой борт. Краем левого глаза он видел, что полковник и штабс-капитан еще только собираются доставать свое оружие, а крайний левый из шеренги стражей ревпорядка уже целится в полковника. И тут вдруг из метельного кружения вылетел булыжник размером с большой чайник и точно торпедировал голову крайнего левого. Тот даже и не охнул и уже мертвым, падая, опрокинул трех сотоварищей, стоявших рядом, в которых уже стреляли полковник и штабс-капитан. Дернувшегося комиссара уложил появившийся из метели солдат, явно булыжный метатель. Сам барон Штакельберг стрелял по удирающим, из которых попал в трех.
– Ты как всегда вовремя, – сказал полковник, обнимая Ивана Хлопова.
– Христос Воскресе! – возгласил тот, стоя среди трупов с маузером в правой руке.
– Воистину Воскресе! – весело гаркнули в ответ все живые присутствующие.
– Со Светлой Пятницей вас, братья и сестры, с праздником иконы Живоносный источник, – уже тихо проговорил он. – Попраздновали. Нет, Иван, все винтовки и маузеры в Неву не покидаешь.
– Да уж вижу… Рекомендую, господа: мой однополчанин и уже дважды выручатель.
– А булыжник был великолепен, – сказал, подходя, Штакельберг. – Артиллерист – он и без пушки артиллерист.
– Он уже не артиллерист, – полковник снова обнял выручателя. – В Москву в монахи едет, да все никак не доедет…
– Да, с вами доедешь…
– В монахи? – штабс-капитан задержал свое рукопожатие Хлопову. – А может, и меня прихватишь?
– Да самого б взяли, Ваше Благородие… За это вот, – он кивнул головой на лежащих на земле, – такую, небось, епитимью наложут!.. хорошо, если от Церкви не отлучат.
– За этих, – очень выделил голосом штабс-капитан, – не наложут и не отлучат. Хочешь, я тебе бумагу из штаба округа дам, с печатями, что не убийство это, а – «за други своя». У меня, между прочим, запрятаны и бумага гербовая печать с орлами. Как раз для монастыря.
– Господа, никто не ранен? – сестра Александра строго оглядывала всех.
– По-моему, никто из них и выстрелить не успел, – сказал барон Штакельберг.
– А вы? Штыком не задело? Ох, испугалась я…
Барон в ответ улыбнулся и поцеловал ей руку.
– Я ранен, Сашенька, я!
– Вы? – сестра Александра внимательно оглядела штабс-капитана. – Где, куда?
– В душу, Сашенька, в душу! И не оглядывай ты мою шинель. И я не просто ранен, я убит! Так замечательно «заправился» и так отвратительно протрезвел. Разве это не рана? И разве эти мерзавцы не убийцы? И ожить нечем. А если еще в штабе этого вертлявого военморминюста увижу – пристрелю! В спину, по подлому пристрелю, не екнет!..
– Ваше Благородие, а что если ожить святой водичкой от Живоносного источника?