Ромашки в снегу

Она начала размышлять о своем отце. После смерти матери, он всего лишь через несколько месяцев после похорон привел в их дом другую женщину. В тот родимый дом, который все еще хранил память о матери и в котором каждый уголок помнил ее дыхание и ее звонкий смех. Мать все еще незримо находилась в этом доме, когда его порог переступила чужая женщина, которая тут же безжалостно принялась стирать все следы ее присутствия.

Таня не смогла простить отца за то, что он позволил мачехе уничтожить все вещи матери, в том числе ее книги, которыми она тайком от нее топила печь. Окончив школу, она улучила момент, когда все отсутствовали, собрала в большой походный рюкзак свои вещи, фотографии матери и ушла из дому. Ушла, чтобы больше никогда не возвращаться. Рюкзак – за плечами, а на руках – горшок с любимой геранью, которую посадила ее мать перед смертью. Когда Таня сдавала вступительные экзамены в университет, она уже жила на съемной квартире. Одно она знала наверняка – ее отцу не было до нее никакого дела, иначе бы он уже разыскал ее и вернул обратно домой. И в полицию он, конечно же, не обращался.

Воспоминания то и дело накатывали на нее угрюмой волной в ночных сумерках, но она начала отгонять их от себя. «Прочь! Прочь из моей жизни! – твердила она про себя, – я еще увижу светлые дни!».

И вскоре ее мысли потекли по более спокойному руслу. Уставшие веки закрылись, напряженное тело расслабилось, взбудораженный разум успокоился – крепкий сон сморил и усмирил ее.

А луна тем временем, еще долго заглядывала в окно и играла своими серебристыми бликами на ее бледном худеньком лице и длинных каштановых волосах, беспорядочно разбросанных на подушке.

Глава II

Утром в комнате стало еще холоднее. Едва в окне забрезжил свет, Таня вскочила с дивана, не дожидаясь противного визга своего будильника. Взглянув на часы, она немало удивилась. Было без десяти семь, значит должно быть еще темно, ведь на дворе третье декабря. Она поспешила к окну и невольно вскрикнула:

– Света, на улице снег выпал! – она распахнула форточку, вытянула вперед ладонь – на нее тут же робко упали узорчатые снежинки: от тепла ладони они растаяли, оставляя на память о себе лишь маленькие капельки воды.

Снег забелил все вокруг – именно поэтому на улице стало непривычно светло для такого времени суток.

Света тем временем крепко спала, укрывшись с головой одеялом, но Таня не замолкала. Расслышав наконец-то восторженные возгласы своей подруги, она откинула одеяло, неспешно потянулась и громко зевнула.

– Что такое? – спросонья спросила она, глядя на Таню удивленными заспанными глазами.

– Первый снег выпал!.. Ну же, иди, посмотри на эту красоту! – Таня продолжала радоваться снегу, как долгожданному чуду. Ее худенькое бледное лицо разрумянилось от потока морозного воздуха, впорхнувшего в квартиру из широкой форточки.

– Ну и что? – Света равнодушно махнула рукой. – Я сегодня выходная, хочу подольше поваляться в кровати…

– Тебя не радует первый снег? – изумилась Таня.

Света полностью отбросила одеяло, неохотно сползла с кровати и натянула на свои длинные ноги комнатные тапочки сорок второго размера, на которых красовались две жирные заячьи морды с ушами. После этого она встала, убрала свои короткие рыжие кудри с лица и неуклюже поплелась к окну.

– Эка невидаль! – она без особой радости посмотрела в окно – на белеющий тротуар, на деревья, разодетые в белые шубы и шумно захлопнула форточку. – Напустила холоду, бррр! – возмутилась она.

– Да ну тебя! – Таня сделала вид, что обиделась и принялась собираться на работу.

На работу ей нужно было успеть к восьми утра – завод находился в двадцати минутах ходьбы от ее дома: можно было не думать о толчее в шумном и переполненном до отказа городском транспорте, как на прежних работах. Это не могло не радовать ее, хотя она предполагала, что это будет единственным плюсом в ее новой работе. На работу Таня собиралась всегда быстро, как по команде в армии – никаких часовых марафетов у зеркала она не проделывала. После гигиенических процедур в ванной комнате и горячего чая на кухне, она ловко собрала волосы в узел, спешно натянула на себя синие джинсы, тонкую черную водолазку и теплый шерстяной свитер с высоким воротом. Из дому она вышла в двадцать минут восьмого.

Света, пожелав подруге удачи, с горьким вздохом захлопнула за ней дверь и тут же поспешила к телевизору. Она боялась оставаться в квартире одна, но до конца не признавалась себе в этом. Беспечная болтовня по телевизору давала ей ощущение простого домашнего уюта, уюта, которого у нее никогда не было, уюта, которого она никогда не знала. Эта телевизионная болтовня давала ей иллюзию того, что в доме кто-то есть, помимо нее. Полная тишина усиливала чувство гнетущего одиночества. Может, поэтому она так часто тащила кого-то в дом, пока Таня была на работе.

Таня вышла во двор и невольно заулыбалась от представшей перед ее взором замечательной панорамы. Снег скрыл под своим белоснежным покрывалом всю грязь и серость их бедной окраины. Теперь не было видно ни черных прогнивших от сырости балок на чердаке, ни свалки, находящейся так близко от дома, ни дырявого асфальта на дорогах. Но ее улыбка была непродолжительной, и тот час же испарилась, стоило ей только увидеть бабу Машу.

Женщина с сердитым выражением лица расчищала лопатой проход к подъезду. Она посмотрела на Таню так, будто это она была виновата в том, что снег с таким усилием замел дорогу к дому. Таня вышла на длинную рябиновую аллею и направилась в сторону завода. На заснеженных ветках скакали взъерошенные снегири – они клевали замерзшие красные ягоды, такие же красные, как их брюшко. В соседнем доме, на подоконнике первого этажа сидел мальчуган лет пяти и с энтузиазмом наклеивал бумажные снежинки. Судя по неровным краям и непонятной форме его снежинок, вырезал он их собственноручно; но, похоже, отсутствие идеальных форм нисколько не огорчило его: главное, что это все было сделано с любовью к зиме. Таня на миг остановилась и с умилением стала наблюдать за ним. На секунду мальчик отвлекся от своего важного занятия и помахал ей маленькой пухлой ручкой. Таня помахала в ответ и поспешила дальше.

Новая работа, новые люди и новые события уже поджидали ее у своего порога.

* * *

– Ты как сюда попала, воробушек? – спросила у нее удивленно кладовщица.

– Провалила экзамен при поступлении на бюджетное отделение, – выпалила Таня, рассматривая тесную беленую каморку, которая была сплошь заставлена высокими стеллажами и шкафами.

– А, тогда понятно! – сочувственно произнесла женщина. Роясь в коричневом шкафу, она подбирала Тане рабочую спецодежду. – Тебе хоть есть восемнадцать? – поинтересовалась она, кинув быстрый взгляд на щуплую фигуру своей новой подопечной.

Таня молча кивнула головой.

Кладовщица вытянула из шкафа небольшой серый комбинезон, чепчик для волос и марлевую повязку. – Тебе говорили, что обувь нужно свою приносить? – спросила она скрипучим голосом.

– Да, я в курсе, – Таня раскрыла свой пакет и показала ей старые зеленые кроссовки.

– Молодец! – похвалила ее женщина. После этого она закрыла шкаф небольшим серебристым ключом и повела Таню в раздевалку.

В раздевалке уже собралась толпа женщин: они переодевались возле своих личных шкафчиков в рабочую униформу и непринужденно болтали друг с другом. При Танином появлении они тут же смолкли и стали с интересом разглядывать ее.

– Вот свободный шкафчик! – кладовщица подвела Таню к крайнему правому шкафчику в первом ряду и открыла его маленьким золотистым ключом, на котором висел номерок с цифрой семьдесят восемь. – У тебя какая одежда? – спросила вдруг она.

Таня показала, что под шерстяной кофтой у нее есть еще черная водолазка.

– Шерстяную кофту сними – с нее могут сыпаться ворсинки, а водолазку оставь, – сказала деловито кладовщица. – На нее наденешь свой рабочий комбинезон – он теплый…

После распоряжений, касавшихся рабочей одежды, кладовщица вышла из раздевалки, и Таня принялась спешно переодеваться. Ее соседка – симпатичная черноволосая девушка лет двадцати пяти, все это время сверлила ее любопытным и не очень дружелюбным взглядом.