Ромео с большой дороги

Подросток вытер нос кулаком.

– Хрен знает откуда приехали, – мирно объяснил он. – У их тама чегой-то случилося, мы с мамкой не поняли. Навроде землетрясение, а может, война. Их здеся поселили, в многоэтажке. Супер устроились – и вода есть, и электричество, и газ. Ваще! А че, разве плохо? Зимой топят, о дровах заботиться не надо. Они тута не первый год, но по-нашенскому говорить не хочут и от нас шарахаются. Во, видали? Летом в пальто ходят, а зимой ваще, блин, в одеяле, намотают сверху и прут. Смехотень!

– Ты сам отсюда?

– Местные мы, – зашмыгал носом собеседник.

– Можешь показать, где улица Ленина?

– А вы на ей стоите. Во, отсюдова вниз идет. А че надо?

– Дом номер один.

– Это на том конце, у речки, в Хасановке.

– Где? – не поняла я.

Паренек усмехнулся, а затем на одном дыхании выдал информацию:

– Тама раньше ферма стояла, коровья, а у них бык имелся, его Хасан звали, так он один раз удрапал и на поле мужика извалял, потом на пустыре дома построили, люди стали район Хасановкой звать, улица Ленина туда упирается. Но тама никого нет.

– Совсем?

– Вы сходите, поглядите. Хотите, провожу? – прищурился мальчишка.

– Садись, – предложила я, – прокатимся.

Парнишка не спешил к пассажирскому месту. Он вытер руку о штаны и решил представиться:

– Толян.

– А я Даша.

– Вы, тетя Даша, – весьма вежливо продолжил беседу подросток, – тама не пропретеся. Машина низкая, брюхом чиркать станет.

– Дорога вроде ничего.

– Это до кустов, – деловито объяснил Толян, – а дальше хужее. Вылазьте, пехом пошкандыбаем. Сто рублей.

– Что?

– Если вас до места отведу, сто рублей дадите?

– Конечно, – кивнула я.

– Супер! – обрадовался Толян. – Машину заприте как следовает, сигнализацию включите и сумочку не оставляйте.

– К чему такие предосторожности? – удивилась я. – Совхоз почти пустой.

Толян помотал головой:

– Не, тута народу полно, и все вороватые, сопрут – не чихнут. Да хоть эти, нерусские, они че угодно утырят. Хужее наших! У местных совесть есть, а у энтих ничего. Могут даже детскую коляску с дитем захапать. Ну че, двинули?

Решив послушаться Толяна, я тщательно закрыла машину, и мы потопали по дороге, сложенной из бетонных блоков. Мальчик оказался прав: буквально через двадцать метров относительно хорошая проезжая часть трансформировалась в ямы и колдобины.

– Во, Хасановка, – ткнул Толян рукой вниз. – Туда раньше лестница вела, ща тоже спуститься можно, но опасно, ступеньки выкрошились.

– А где же дома? – растерялась я.

– Их зимой растащили, – пояснил Толик, – дерево ж.

– Улица Ленина, дом один… – невесть зачем произнесла я вслух.

– Он тама стоял, – указал влево подросток. – На двоих был, в одной половине Ванькины жили, ихняя дочка, Светка, со мной в школу ходила, у нас тогда школа еще была. А кто в соседях был, не помню, вроде бабка, а может, и нет. Дом то ли сгорел, то ли раскатали его.

– И давно избы разрушили?

Толян взъерошил и без того не слишком аккуратно причесанные волосы.

– Не знаю, давно сюда не хожу. А зачем? Знаете, где я дрова беру?

– Нет, – машинально поддержала я разговор.

Мальчик гордо рассмеялся.

– Сам додумался. Дураки избы разбирают, а я хитрый – на Октябрьской улице клуб стоит, его заперли, а внутри все оставили: мебель и всякое. Вот оттуда и выношу. А че? Раз побросали, то ничье, ненужное. Так ведь?

Я глубоко вздохнула:

– Скажи, тут остался кто-нибудь из коренных жителей? Ну тех, кто помнит прежние времена?

Толян почесал переносицу.

– Мамка моя, – уверенно ответил он. – И еще баба Маня…

– Отведи меня к ней, – попросила я.

– К кому?

– К бабе Мане.

– Так она померла, – пожал плечами подросток, – уж две недели как.

– Тогда пошли к твоей маме, – не сдалась я.

– За фигом?

– Мне необходимо с ней поговорить.

– Не выйдет, – зевнул Толян.

– Почему?

– Бухая лежит, – мирно пояснил мальчик. – Как начала на бабкиных поминках квасить, так до сих пор не просохла.

– Все-таки проводи меня, вдруг получится пообщаться.

– Даже начинать не надо, – философски отметил Толян.

Но я решительно приказала:

– Показывай дорогу! Приведешь к маме, получишь еще денег.

– Лады, – оживился Толян, – поперли влево, так короче.

Идти оказалось достаточно далеко. Мы лезли через какие-то овраги, продирались сквозь кусты и в конце концов оказались на кривой улочке, по обе стороны которой стояли покосившиеся развалины с выбитыми стеклами.

Толян остановился около почти повалившейся на правый бок избушки и деловито велел:

– Бабки вперед! А то мамку узырите и не заплатите.

Я покорно вынула из кошелька несколько купюр.

– Шоколадно быть богатой, – резюмировал Толян и толкнул дверь ногой. – Сюды заваливайте. Только наклонитеся, а то башкой чебурахнетесь.

Я послушалась хозяина домишки и очутилась сначала в сенях, заваленных хламом, потом в омерзительно грязной кухне, затем в загаженной комнате, обстановку которой составляли две железные кровати, стол и пара табуреток. Из трех крохотных окошек два были забиты фанерой. В зале стоял полумрак, а еще тут так воняло, что к моему горлу незамедлительно подкатила тошнота.

– Вон там мамка, – указал на одну из коек Толян.

Стараясь не дышать, я сделала пару шагов и увидела красное ватное одеяло, синюю подушку, из которой в разные стороны торчали перья, а на ней голову с волосами, сбившимися в нерасчесываемый ком.

– Как зовут твою маму? – спросила я у Толяна.

– Ленка, – ответил паренек.

– Елена, – позвала я, – очнитесь! Ау! Слышите меня?

– Можете не стараться, – деловито заметил Толян. – Она, когда в запое, по трое суток дрыхнет.