Росас

Но как только наш частный секретарь успел поставить одну ногу на тротуар, а другая еще была на последней ступеньке монастырской лестницы, его схватила за руку какая-то черноволосая женщина с крупными взлохмаченными кудрями, в шали из белого мериноса с красной каймой, кончик которой мел мостовую.

— О, какое счастье! Сами олимпийские боги привели меня сюда. О, я не сомневаюсь более в судьбе, потому что нашла вас! — вскричала она.

— Вы ошибаетесь, сеньора, — сказал изумленный дон Кандидо, — я не имею чести вас знать и думаю, что и вы не знаете меня, несмотря на судьбу и на олимпийских богов.

— Я вас не знаю, я? Вы — Пилад!

— Я дон Кандидо Родригес, сеньора.

— Нет вы Пилад, как Мигель — Орест.

— Мигель?

— Да. Неужели и теперь вы будете притворяться, что не

знаете меня?

— Сеньора! — вскричал он в замешательстве.

— Я сеньора донья Марселина, в доме которой случилась та удивительная трагедия, которая…

— Сеньора, ради всех святых молчите: мы на улице.

— Но я говорю тихо, так что и вы едва меня слышите.

— Вы ошибаетесь, я не… я не…

— А, легче было бы Оресту не узнать более своего отечества, чем мне не узнавать своих друзей, особенно когда они в опасности.

— В опасности?

— Да, в опасности. Хотят принести вас и Мигеля в жертву языческим богам! — с жаром вскричала донья Марселина.

Дон Кандидо бросал вокруг себя растерянные взгляды.

— Войдите, сеньора, — наконец произнес он, проводя ее под крыльцо монастыря и усаживая на скамью. — Что такое случилось, — продолжал он, — какого рода ужасные, страшные пророчества быстро, стремительно вылетают из ваших уст? В каком месте я вас видел?

— Я однажды видела вас утром в доме моего покровителя дона Мигеля, а в другой раз — в тот момент, когда вы выходили из-под навеса моего дома в ту ночь, когда…

— Тише!

— Я прибавлю, что в то время там был падре Гаэте.

— Ему надо было быть в преисподней.

— Тише!

— Продолжайте, прелестная женщина, продолжайте!

— Во время обеда он поносил вас и дона Мигеля. В его руке сверкал кинжал, более длинный, чем у Брута, и с яростью Ореста он поклялся преследовать вас с большим ожесточением, чем Монтекки — Капулетти. 11

11

Я умру, ты умрешь, они умрут. Все погибнут!

— Это ужасно!

— Это еще не все.

— Не все?

— Да, он поклялся, что начиная с этой ночи, он и четверо других будут следить за вами и доном Мигелем, чтобы убить вас при первой встрече!

— Начиная с этой ночи!

— Да, при сравнении с замыслом Гаэте этот стих Креона уже не столь страшен:

— Знаете ли вы эти строки из «Архии», сеньор дон Кандидо?

— Оставьте меня в покое с вашими комедиями, сеньора, — вскричал дон Кандидо, вытирая пот, струившийся с его лба.

— Это не комедия, это страшная трагедия.

— Какая трагедия может быть ужаснее того, что со мной происходит, святой Боже?

— Хуже всего то, что вы и Мигель будете невинными жертвами, принесенными Юпитеру.

— Невинными! Я-то уж конечно невиновен! Адский кура Гаэте! Пусть его во сне мучает миллион змей!

— Тише! Даже здесь нас могут услышать. Мы живем на вулкане. Хотя я и женщина, но быть может, больше всех скомпрометирована моими старыми знакомствами и моими политическими взглядами. Вы знаете меня?

— Нет, я не хочу вас знать, сеньора.

— Уже давно я скомпрометирована.

— Вы?

— Я — все мои друзья были жертвами, приблизиться ко мне или иметь над своей головой меч ангела-истребителя — одно и то же. Я, мои друзья и несчастье образуем все втроем три единства классической трагедии, о чем мне часто твердил знаменитый поэт Лафинар, знавший, что ничем нельзя мне доставить большего удовольствия, как разговором о магистратуре. Итак — как только я поговорю с кем-нибудь, с ним непременно случается несчастье.

— И вы говорите мне это только сейчас! — вскричал дон Кандидо, поспешно хватаясь за свою шляпу и поднимаясь со скамьи.

— Остановитесь, жертва, предназначенная для ярости вашего врага! — вскричала донья Марселина.

— Я? Мне оставаться с вами?

— А что стало бы с жизнью вашей и Мигеля, если бы я не полетела предупредить вас об угрожающей вам страшной опасности?

— А что станет со мной, если я буду продолжать разговаривать с вами?

— Все равно, вам предназначено умереть — судьба неумолима.

— Черт бы вас побрал, сеньора!

— Опомнитесь, безумец! Если вы не будете разговаривать со мной, то умрете от руки Гаэте, если же останетесь со мной, то погибните от руки властей.

— С нами крестная сила! — вскричал дон Кандидо, смотря на донью Марселину испуганными глазами и складывая указательные пальцы обеих рук в виде креста.

—Ah',cuandonosehaistvoa

A la benexisencia Naciendo iugrataes! 12

— отвечала донья Марселина двумя стихами испанского поэта.

12

Ax,когдабыблагодетельмогвидеть.Благодарность от тех, кому сделал добро!

— Прощайте, сеньора.

— Подождите, боги устроили нашу встречу, и мне не надо более идти к дону Мигелю. Поклянитесь мне лететь навстречу к нему и предупредить его об угрожающей вам катастрофе!

— Да, сеньора, ранее чем через час я увижусь с ним. Но вы со своей стороны поклянитесь мне, что никогда, что бы со мной не случилось, вы не остановите меня на улице!

— Клянусь вам в этом могилами моих предков! — вскричала донья Марселина, простирая свою руку и возвышая голос, хриплое эхо которого потерялось под сводами монастырского входа.

Испуганный дон Кандидо, подумав, что имеет дело с сумасшедшей, пустился бежать без оглядки, куда глаза глядят, не беспокоясь даже о том впечатлении, которое производило его странное бегство.

Только удостоверившись, наконец, что он один, почтенный профессор прекратил свой бег и пошел спокойными шагом. Оглядевшись, он увидел, что находится близ улицы Потоси. Он быстро направился туда, затем повернул на улицу Флорида и через Викторию спустился к Бахо, пройдя площадь Двадцать пятого мая и оставив крепость справа от себя.