Росас
Шрифт:
— Он не дает мне покоя, дитя мое, — продолжала она, — таким он еще никогда не был! Но я хочу взбесить его так, чтобы он более не ревновал.
— Итак, вы уходите, тетя?
— Да, девочка! До завтра!
— Прощайте, донья Мануэла, отдохните! — сказал девушке дон Мигель,, пожимая почтительно ее руку.
Мерседес взяла под руку своего кавалера, и оба они, пройдя двор, вышли на улицу Ресторадора.
Стояла светлая ночь, а дон Мигель был без плаща, но гнев, испытываемый им, был так силен, что он совсем забыл об этом неудобстве.
— Пойдемте медленнее! — сказала ему донья Мерседес.
— Как угодно, сеньора! — отвечал
— Да, пойдем медленнее и дай нам Бог встретить Риверу!
— Как он взбесится!
— Конечно!
— И вы покинете меня тогда?
— Che! 15 Я вам расскажу кое-что. Однажды ночью он встретил меня, когда я возвращалась от Августины в сопровождении слуги. Увидев меня, он перешел на противоположный тротуар. Я узнала его, но что выдумаете, я сделала?
15
Эй! (исп.)
— Вы позвали его?
— Que? 16 Ничего подобного! Я притворилась, что совсем не видала его, и принялась ходить взад и вперед по улицам. Я едва не потеряла башмак, который развязался у меня, вот! Куда я ни шла, Ривера все время следовал за мной по противоположному тротуару. Я знала, что он зол, и делала все нарочно, я говорила тихо, вдруг останавливалась и принималась хохотать, наконец, вернулась домой, и все время Ривера шел сзади меня. Дома была сцена: он кричал, поднял целую бурю, но в конце концов должен был заключить мир, поцеловал мне руку и затем…
16
Что? (исп.)
— И затем мир был заключен так, как это водится между супругами! — сказал Мигель, смеясь над этим оригинальным приключением.
— Que? Совсем нет! Затем он пошел спать в свою комнату.
— А, у вас отдельные комнаты!
— Уже более двух лет!
— Ага!
— И это для того, чтобы его бесить. Я провожу время в ужасном одиночестве, но не уступаю, я, видите ли, женщина с сильными страстями, у меня вулканическое воображение и я еще не встречала сердца, которое бы понимало меня!
— Но, сеньора, а ваш муж?
— Мой муж?
— Да, сеньор Ривера.
— Муж! Муж! Есть ли на свете вещь, более невыносимая, чем муж?
— Возможно ли?
— Что-то прозаическое!
— Ага!
— Материальное!
— Да?
— Никогда он не может понять свою жену.
— Ба!
— Одним словом, Ривера — идиот!
— В самом деле?
— Конечно, как все ученые!
— Это правда!
— О, если бы это былпоэт, артист, молодой человек с горячими страстями…
— А, тогда…
— Ах, я очень несчастна, очень несчастна! Я, у которой страстное сердце и которая понимает все прихоти любви!..
— Действительно, это несчастье быть такой, как вы, донья Мерседес!
— Каждый день я бросаю ему это в лицо.
— Кому?
— Да Ривере же!
— А!
— Я не только говорю ему об этом, но и кричу.
— То, что вы мне сказали?
— Гораздо больше!
— А что же он отвечает вам, сеньора?
— Ничего! Что он может сделать мне! '
— Он ничего не желает вам?
— Che! Он ничего не желает сделать!
— Он, очевидно,
очень добрый человек, ваш сеньор Ривера!— Да, он очень добр, но мне нет от этого никакой пользы! Я нуждаюсь в человеке с горячим воображением, талантом — словом в таком, чтобы мы оба безумствовали вместе!
— Санта-Барбара! Сеньора!
— Да, чтобы мы оба безумствовали, чтобы на весь день запирались вместе, чтобы…
— Чтобы… чего же больше, сеньора?
— Чтобы мы запирались вместе, несмотря на гнев Риверы, писали стихи и читали их вслух!
— А вы автор?
— Почему же нет?
— Прелестно!
— Я пишу свои мемуары!
— Великолепно!
— С эпохи еще до моего рождения.
— Как! Вы писали свои мемуары еще до рождения?
— Нет, я рассказываю историю с той эпохи, о которой мне рассказывала моя мать, которая, будучи беременна мною на пятом месяце, не могла спать от моих движений. Я родилась покрытой волосами, в год я уже бегло говорила. Нет страсти, которой бы я не испытывала в течение своей жизни — целый ящик в моем комоде наполнен письмами и локонами волос.
— А сеньор Ривера видел его?
— Тота! Когда я хочу его взбесить или если он смотрит на свою мертвую голову…
— Что такое?
— Да, да, старую голову мертвеца, которая находится в его комнате и перед которой он сидит, изучая не зная что.
— Ага!
— И знаете, что я делаю в том случае, когда он садится в своей комнате?
— Ага, это любопытно!
— Я приоткрываю дверь своей комнаты, так что он меня может видеть, открываю комод и начинаю брать из ящика письма и читать первую строчку каждого из них.
Дорогая моя Мерседес,
Идол моей жизни!
Обвенчаемся, Мерседес,
Мерседитас моей души!
НесравненнаяМерседес!
Мерседес, звезда моей жизни!
Блондиночка всего моего сердца!
И наконец миллион писем того времени, когда я была молодой, перечислить которые нет возможности.
— До какого же времени вы дошли в своих мемуарах?
— Вчера я начала описывать тот день, когда родила первый раз.
— Важная глава!
— Это курьез в моей жизни.
— Однако, он бывает со всеми сеньорами.
— Que? Это было удивительно! Вообразите, я родила, составляя стихи и не подозревая той опасности, в которой находилась.
— Какой удивительный организм!
— Это был мой первый ребенок: половина — стихи и половина — проза.
— Кто? Ребенок?
— Нет, мой труд, мемуары.
— Ага!
— Только этот несносный Ривера не хочет признать их достоинств.
— Должно быть, это холодный человек!
— Как лед!
— Материальный.
— Как камень.
— Без чувства.
— Разумеется!
— Прозаик.
— Он и не думает читать стихи.
— Человек без сердца.
— Скажите, что он идиот, и вы скажете все!
— Очень хорошо! Тогда я скажу, со всем уважением к вам, что он идиот!
— Это правда, однако я люблю его таким. Каждое утро он сам ходит на рынок и приносит все, что я люблю, он нежно будит меня и бросает на мою постель все, что он купил. Кроме того, если бедняга и рассердится немножко, то тотчас же и раскаивается.