Роскошь нечеловеческого общения

Суханов остановился посреди кабинета.

– А мучаются, спиваются от тоски или возвращаются обратно те, для кого Родина, как я сказал, - определенная и вполне конкретная система ценностей. Для кого она - язык. Для кого она - друзья, за которых болеешь и которым стараешься помочь. Помочь выжить в этих наших диких, совершенно варварских условиях. Те, для кого Родина - язык не на уровне супермаркета или отеля, а на уровне юмора. На уровне парадоксов. На уровне большой литературы, в которую можно погрузиться, нырнуть и плавать там неделями. Месяцами. Годами...

– Некоторые всю жизнь проплавали, - вставил Лукин.
– Да так там и остались...

– Я сейчас не об этом!
– категорически заявил Суханов.
– Я о том, что Греч для меня - символ сохранения именно этой Родины. В моем понимании. И это для меня важно. Важнее всего. Я могу уехать в любой момент, у меня четыре паспорта. И все абсолютно легальные. А не уезжаю, потому что был тогда в мэрии, потому что приложил руку к тому, что сейчас происходит. И чувствую себя, как бы смешно это ни звучало, ответственным за все. Президент дестройер, - продолжил он после короткой паузы.

– Разрушитель. И у него это прекрасно получается. История, кстати, еще помянет его, и помянет, я вас уверяю, добрым словом. Без этой стадии тотального разрушения всего и вся очень трудно было бы строить новое государство. А он - молодец. В смысле разрушения, конечно. Рукой махнет - партии нет. Другой махнет - Россия вдвое меньше стала... Богатырь. Дело, конечно, нужное и правильное. Только вот следом за ним, глядючи на то, что начальство творит, и весь народ бросился крушить что ни попадя. Все эти кооперативы перестроечные - тот же безудержный погром страны. Я как бизнесмен говорю. Все, ну девяносто девять процентов кооперативов были основаны на разворовывании того, что называется государственной собственностью. Пока не очухались власти - растащили на миллиарды долларов. О финансовой сфере тоже отдельный разговор. Там уж тащили так тащили, просто загляденье...

– А сейчас что же? Перестали?
– весело спросил Лукин.

Он, кажется, если не развлекался, слушая Суханова, то, во всяком случае, получал видимое удовольствие.

– Сейчас вы сами знаете, что происходит. А тогда вы, если я не ошибаюсь, за границей работали.

– Да.

– Так вот, значит вы в полной мере не можете представить себе финансовую картину это самой перестройки. Я тогда только начинал свою деятельность как бизнесмен, и то мне было страшно. Я же не собирался турецкими носками торговать, я сразу задумал производство. Поэтому и оказался довольно быстро наверху. Мне действительно страшно было. Я смотрел на масштабы хищений, и у меня волосы дыбом вставали. Я думал... Знаете, Сергей Сергеевич, я ведь всерьез думал, что если такими темпами будут тащить, то года через три все закончится. Просто кончатся деньги. Истощатся природные ресурсы... Ну те, что находятся в пределах досягаемости. Нужно будет новые изыскания проводить, новые месторождения открывать... Ан нет, оказалось, богата наша земля... Настолько богата, что до сих пор всем хватает.

– Хватает-то хватает, - кивнул Лукин.
– Да только не всем.

– Конечно. Дяде Васе и тете Мане ни хрена от этого не перепадет. Но я не о том. Я говорю, что вся эта деструктивная политика, разрушительная позиция спровоцирована на самом верху. И она русскому народу очень по душе. В силу, как я уже говорил, его национальных особенностей, черт характера. А Греч...

– Созидатель?
– спросил Лукин.

– Не то чтобы уж такой мощный созидатель, - задумчиво покачал головой Суханов.
– Но уж точно не разрушитель. Скорее, он - хранитель. А это уже немало. В современных-то условиях. И потом, если спроецировать всю ситуацию на деньги, то ведь сохранить - значит приумножить, не так ли?

– Так, - согласился Лукин.
– Если правильно хранить. В нужном месте.

– Совершенно верно. И как раз в этом Греч толк знает. Сохранить нашу культуру. Сохранить язык. То есть сохранить, собственно, родину. В моем, конечно, понимании. И, думаю, в его тоже. Сохранить людей. Не животных бессловесных, а людей. Он же ради того коммуналки и расселяет, чтобы люди пришли в себя, попробовали пожить, как полагается человеку, а не скоту. Сохранить то, что еще осталось. И, конечно, по возможности приумножить. Сейчас дикий, тяжелый период. Уголовщина сплошная. А Греч не идет в уголовщину. Придет другой, займет кресло губернатора - неизвестно, что будет. Вернее, боюсь, известно.

– Что же, по-вашему?

– Как это - что? Та же уголовщина. Только уже легализованная. В законе. Не фигурально, а фактически.

– Знаете, я ведь тоже так думаю, - сказал Лукин.
– Да... К тому идет. А жаль. Но нам с вами надо постараться, Андрей Ильич...

– Да уж, желательно постараться. У меня на сей предмет много мыслей есть, однако мысли - мыслями, а дело - делом. Я и так, кажется, занял много вашего времени... Впустую.

– Отчего же - впустую? Вовсе нет.
– Лукин поднялся со стула и подошел к окну.
– Знаете, удивительно, насколько похоже мы с вами представляем сложившуюся ситуацию.

– Что тут удивительного?
– спросил Суханов.
– Все как ладони.

– Ну да... Конечно. Значит, наша с вами задача - обеспечить максимальную явку избирателей.

– Да. Только в этом случае у мэра есть шанс стать губернатором.

– Рабочие, тяжмаш - не наш контингент, - продолжал Суханов.
– Пенсионеры тоже. Наше поле - интеллигенция и так называемый "средний класс".

– Где он, этот средний класс?
– вздохнул Суханов.
– Нам, если честно, еще очень далеко до нормального среднего класса...

– За неимением гербовой пишем на простой, - сказал Лукин.
– Что есть, то есть. С тем и будем работать.

– Оно конечно...

– Нужен человек, который мог бы заняться идеологией. Именно в плане работы с интеллигенцией. Со средним предпринимателем. И, конечно, с молодежью. Лукин вопросительно посмотрел на своего гостя.

– И что?
– спросил Суханов - У вас нет кандидатур?

– Отчего же? Есть. Очередь стоит. Только... По своим соображениям я бы хотел видеть у руководства человека со стороны.

– Коррупция проникла и в ваши стройные ряды?
– игриво спросил Суханов и тут же пожалел о своей легкомысленности.

В глазах Лукина мелькнул холодный оружейный блеск.

– Всякое бывает, - спокойно ответил он.

– Ладно. Я подумаю.

– Конечно, конечно. Только, мне кажется, подходящий человек у вас есть.

Суханов усмехнулся.

– Как вы, однако... Но все же, с вашего позволения, я еще поразмышляю об этом.

– Всего доброго, Андрей Ильич, - Лукин вышел из-за стола, протягивая Суханову руку.

– Всего... Приятно было познакомиться, так сказать, поближе. А то прежде как-то...

– Мне тоже, - искренне ответил Лукин.
– Надеюсь, у нас с вами еще найдется время побеседовать.

– Я тоже на это надеюсь, - сказал Суханов.
– И вот еще что. Скажите...

– Я слушаю вас, - подобрался Лукин.

– Скажите, вы сами-то верите, что мы выиграем эти выборы? Вы лично. Как частное лицо.

– Лично я? Надеюсь, что выиграем, - серьезно ответил Лукин.
– Очень на это надеюсь. Мне бы этого чрезвычайно хотелось.

– Что это такое - "мясо по-грузински"?
– Крамской недоуменно пожал плечами.

– Увидишь, - улыбаясь ответил Борисов, старый знакомый Юрия Олеговича.

Дружелюбие, открытость, готовность немедленно прийти на помощь так и сквозили в каждой морщинке доброго лица Борисова, в его больших серых глазах, в широкой простецкой улыбке.

Впрочем, Крамской отлично знал Васю Борисова, и эти симпатичные черты сравнительно молодого еще человека - Борисову едва стукнуло сорок - никоим образом не могли ввести его в заблуждение.