Роскошь нечеловеческого общения

У стола сидел Миха - Гошин сменщик, мужчина лет шестидесяти пяти. Для своего возраста это был удивительно крепкий, жилистый мужик, способный махать лопатой не хуже самых здоровых молодых ребят. Михе было по силам перетащить небольшой памятник, да и кулаками он мог поработать вполне на уровне среднего уличного "быка".

Кроме него, в помещении находились и двое не знакомых Крюкову парней судя по их одежде и рожам, они как раз и были "быками". По крайней мере первое впечатление Крюкова о гостях - а эти молодцы были гостями, всех, кто работал на кладбище, Гоша знал в лицо - было именно таким.

– Ты чего пришкондыбал?
– снова спросил Миха.

– Да дома не сидится, дед.

Крюков протянул Михе руку, не глядя на парней и не здороваясь с ними. Первыми должны здороваться. Он здесь хозяин. Ну, если и не совсем хозяин, то почти.

– Это кто?
– спросил один из молодцов, тот, что был пониже ростом.

– Это наш, - ответил Миха.
– Крюк. Сменщик мой.

– А-а, - протянул низкорослый крепыш. Он был одет в длинное пальто кожаные куртки последнее время потеряли в статусе, теперь они считались униформой нижнего звена бандитской иерархии.
– Тогда здорово.

Он протянул Гоше руку.

– Антон, - солидно сказал парень, крепко - гораздо крепче, чем полагалось при знакомстве, - сжимая пальцы Крюкова.

– Гоша...

– Виталий, - второй парень в таком же пальто, только серого цвета, привстал и навис над столом.

– Крюков...

– Ну что, мужики?
– Антон стрельнул глазами в сторону своего кореша. Тот пожал плечами.
– Что, Миха, может, выпьем? А? Что думаешь, Гоша?

– Да я, собственно, - начал было Крюков, но Миха закашлялся и громким хрипом прервал его ответ:

– Шел бы ты домой, Гоша. Чего приперся-то?

– Елы-палы, - развел руками Крюков.
– Да я треснуть тут с тобой хотел, Миха. А ты прямо зверем на меня... Что за дела, старый?

– Давай, мужик, вмажь, вмажь, правильно... А ты, Мишаня, зачем хорошего человека гонишь?
– Антон хлопнул Крюкова по спине.
– Садись давай... Мишань, давай стаканы... Виталя!

– Чего?

– Не спи, е-мое... Давай, наливай. Гоша, да присаживайся ты, что стоять-то... Ты здесь тоже трудишься? С Мишаней?

– Ну я говорю - наш он, - встрял Миха.

Антон махнул на него рукой.

– Сиди, дед. Я с человеком разговариваю. Короче, давай за знакомство.

Виталя уже разлил по несвежим стаканам водку - открытая бутылка стояла, оказывается, в ногах у Михи.

Крюков взял протянутый ему стакан, чокнулся с Антоном и в три глотка выпил содержимое. Приятная теплая волна пробежала по телу, наконец пришло первое опьянение, самое желанное состояние, ради которого Крюков, в общем-то, и пил.

– А ты уже принял, что ли?
– спросил Миха как-то недружелюбно.

– Ну. А что такое?

– Да нет, я так. Опять нажрешься, е-мое... Шел бы домой, ей-богу. Чего болтаешься? Дел, что ли, нету?

– Ты меня гонишь, Миха? Халтурка, может, подвернулась?

Гоша весело посмотрел на парней, которые так и не сняли свои пальто, хотя в комнате было достаточно тепло - проблем с отоплением на кладбище не было. Местное начальство уважали все городские службы. Вышедшая из строя сантехника всегда чинилась мгновенно и незаметно, автопарк находился в идеальном состоянии, ремонт в служебных помещениях проводился в срок и качественно словно кладбище на окраине Города было государством в государстве. Счастливым, тихим и мирным княжеством, выдерживающим нейтралитет в отношениях и с милицией, и с бандитами, и с городскими чиновниками. Здесь, в здании администрации, можно было видеть самых разных людей, которые в других ситуациях и в других местах вряд ли сошлись бы в одном помещении по доброй воле.

– Халтурка...
– пробормотал Миха, и Гоше показалось, что ребята в пальто как-то напряглись.

– Давай, Гоша, еще треснем, - торопливо сказал Антон, снова наполняя стакан Крюкова.

– Я курну, - заявил Виталя и вытащил из кармана папиросу. Крюков вспомнил Ильфа и Петрова - молодой бандит не достал из пальто пачку, а, неуклюже порывшись в кармане, вытянул папиросу пальцами, и она появилась на свет уже изрядно помятая.

– Бля, - сказал Виталя, бросил папиросу на пол и полез за следующей.

– Не парься, - усмехнулся Антон и бросил на стол серебряный портсигар. Слышь, Крюк, покурим, может?

– Что там у тебя? Трава?
– спросил Гоша. После второго стакана он уже "поплыл".

– Ну. Ништяк трава. Супер. Будешь?

– Давай попробуем...

Гоша потянулся к портсигару, но Антон выхватил его из-под Гошиных пальцев, открыл и, вытащив три папиросы, одну из них сунул Крюкову прямо в рот.

– Давай, присмоли, сторож... Сейчас так разопрет, все забудешь.

– Хорошо бы, - вздохнул Гоша и сделал первую затяжку.

– Запей, - сказал Антон, протягивая ему стакан с водкой.

Крюков очнулся оттого, что все его тело ходило ходуном. Дрожь, да какая там дрожь - настоящие судороги, сковывающие и отпускающие руки, ноги, шею, трясли его, заставляя голову биться о что-то твердое, совсем не похожее на подушку.

Первое ощущение - жуткий холод. Второе - сырость.

Крюков открыл глаза и увидел перед собой глину. Он не мог сказать, пол это или стена. Серо-голубая, скользкая на вид плоскость занимала все поле зрения, а положение своего тела в пространстве Гоша еще не определил - то ли он лежал на боку, то ли на спине, то ли вовсе стоял, прислоненный к чему-то твердому и устойчивому.

Крюков мрачно усмехнулся, вспомнив Булгакова. "Нужно пошевелиться, чтобы определить, в носках я или нет", - подумал он и сделал движение правой рукой. Все сразу встало на свои места.

Тело наполнилось болью - теперь дрожь, сотрясающая тело Крюкова, приносила очень неприятные ощущения. Можно даже сказать, страдания.

Гоше удалось встать на четвереньки и подняться на ноги. Вместе с осознанием собственного тела и приданием ему вертикального положения вернулась память. Не совсем конечно, память возвращалась рывками, но Крюков начал понимать, где он находится и что предшествовало его попаданию в столь странное место.

Гоша хоть и напивался частенько до состояния полной невменяемости, но никогда еще прежде не приходилось ему просыпаться вот так - в какой-то яме, на куче мокрой глины. Крюков всегда умудрялся тем или иным способом добраться до дома - "автопилот" множество раз спасал его от больших неприятностей, но сейчас, видимо, автоматика испортилась, либо просто истек срок годности спасительного биологического механизма, работающего в Гошином мозгу и многократно выручавшего беспутного хозяина.