Росс Полдарк

Миссис Чайновет окинула его пронзительным взглядом и отвернулась.

– Пришлю к тебе Фрэнсиса, Элизабет, - сказала она и удалилась.

Перед началом поединка повисла тишина.

– И более того, - сказал мистер Оджерс, - хуже всего состояние церковного двора. Там столько могил, что едва ли найдешь клочок земли, чтобы не наткнуться на гниющие кости, черепа или скелет. Даже лопату страшно воткнуть.

– Как ты посмел заявить такое моей матери!
– воскликнула Элизабет.

– Честность всегда оскорбительна?
– ответил Росс.
– Мне жаль.

Внезапный шепоток дал понять, что поединок начался. С первых же секунд Красная Перчатка завладел преимуществом. Его глазки блестели, он налетел три или четыре раза, наметив цель и оставив после себя кровь, при этом точно зная, когда отступить, прежде чем другая птица сможет воспользоваться собственными шпорами. Герцог привык к подобным играм, но другого класса.

Поединок затянулся, и наблюдатели смотрели с возрастающим оживлением. Чарльз и Агата возглавили хор ободрительных и разочарованных выкриков. Герцог лежал под Красной Перчаткой, перья его трепетали, но он чудесным образом избежал смертельного удара, снова поднялся и вступил в драку. Наконец, они разделились, чтобы вновь сцепиться, с опущенными головами и лишившись перьев на шеях. Даже Красная Перчатка устал, а Герцог находился в плачевном состоянии. Перчатка его почти доконал, но так и не прикончил.

– Заберите его!
– завопила тетушка Агата.
– Чарльз, забери его! У нас есть победитель. Не позволяй, чтобы его покалечили в первой же схватке!

Чарльз в нерешительности пощипывал верхнюю губу. Еще до того, как он успел принять решение, петухи вновь сошлись. И вдруг, совершенно неожиданно для всех, инициатива перешла к Герцогу. Казалось, триумфальная юность вселила в него новые силы. Красная Перчатка, которого застали врасплох, был повержен.

Джордж Уорлегган вцепился в отцовскую руку, уронив табакерку.

– Прекратите поединок!
– резко воскликнул он.
– Шпоры уже в голове Перчатки.

Он заметил это первым, а теперь и все остальные увидели, что Герцог с оставшимися силами и долей везения выиграл схватку. Даже если бы Уорлегган не вмешался, Красная Перчатка больше не мог драться. Он катался по земле в отчаянной и слабой попытке сбросить другую птицу.

Мистер Уорлегган жестом остановил лакея, нагнулся за табакеркой и спрятал ее.

– Пусть продолжают, - заявил он.
– Мне не нужны пенсионеры.

– У нас есть победитель!
– раскудахталась тетушка Агата.
– Точно, у нас победитель, несомненно. Что ж, разве поединок не окончен? Эта птица выдохлась. Да благословит нас Господь, но как по мне, так она выглядит дохлой. Почему они не остановились?

– Я выпишу чек на сотню гиней, - обратился Уорлегган к Чарльзу ровным тоном, который никого не обманул.
– И если вы пожелаете продать вашу птицу, то предложите ее сперва мне. Уверен, из нее выйдет толк.

– Это был удачный удар, - ответил Чарльз, его широкое раскрасневшееся лицо сияло от пота и радости.
– На редкость удачный удар. Мало когда я видел лучший поединок с более удивительным концом. Ваша Перчатка - боевая птица.

– В самом деле, - согласился мистер Чайновет.
– Королевская битва, как вы и сказали, Чарльз. Кто следующий?

– Кто дерется и сбегает, - произнесла тетушка Агата, пытаясь поправить парик, - сразиться еще один шанс получает, - хихикнула она.
– Но не с нашим Герцогом. Он убьет его, если их снова сведут. Должна сказать, это было убийственное представление. Или раздражающее? Вы раздражены? Бедные проигравшие теряют больше, чем нужно.

К счастью, никто ее не слушал, поскольку выпустили еще двух петухов.

– У тебя нет права, - сказала Элизабет, - нет права или причины оскорблять мою мать. Я поступила так по своей воле и собственному разумению. Если ты и должен кого-то винить, то только меня.

Росс взглянул на стоящую рядом девушку, и весь его гнев внезапно испарился, осталась лишь боль от осознания того, что между ними всё кончено.

– Я никого не виню. Что сделано, то сделано, и я не хочу разрушать твое счастье. У меня есть собственная жизнь, и... мы будем соседями. Иногда мы будем видеться.

Фрэнсис отделился от толпы и смахнул капельку крови с шелкового галстука.

– Надеюсь, что однажды ты меня простишь, - тихо произнесла Элизабет.
– Мы были так молоды. Позже...

С умершим сердцем Росс смотрел, как приближается ее муж.

– Не стал смотреть?
– обратился Фрэнсис к кузену. Его привлекательное лицо раскраснелось от выпитого и съеденного.
– Я тебя не виню. Такое разочарование после той схватки. А то было действительно впечатляющее представление. Что ж, дорогая, не чувствуешь ли ты себя покинутой в день свадьбы? Это так постыдно с моей стороны, и я обязан это возместить. Будь я проклят, если еще раз тебя покину.

***

Когда позже вечером Росс покинул Тренвит, то вскочил на лошадь и скакал многие мили, не разбирая направления, пока на небе не взошла луна, пока Брюнетка, не выказывавшая признаков былой хвори, опять не захромала. К тому времени он оказался очень далеко от дома, на голой, обдуваемой ветрами и незнакомой местности. Он развернул кобылу и позволил ей самой найти дорогу домой.

К его прискорбию, она не смогла этого сделать, и к тому времени, как показалась сломанная труба Уил-Грейс, дав понять, что он находится на собственной земле, уже давно настала ночь.

Росс поскакал вниз, в долину, расседлал Брюнетку и вошел в дом. Он выпил стакан рома и направился в спальню, рухнув в постель полностью одетым и обутым. Но когда на заре окна начали светлеть, его глаза еще оставались открытыми. Это был самый мрачный час в его жизни.

Глава пятая

Начало зимы показалось Россу бесконечным. Четыре дня непрерывных туманов наполнили долину, так что даже по стенам Нампары потекли потоки, а желтые воды ручья вышли из берегов. После Рождества морозы очистили воздух, а высокая трава на утесах заиндевела, скалы и отвалы рудников побелели, песок затвердел и окрасился соленой изморосью, пока беспокойные волны его не вылизали.

Часто заходила лишь Верити. Она была его связью с остальной семьей, приносила сплетни и составляла компанию. Они вместе прогуливались многие мили, иногда под дождем, вдоль утесов, когда на небе нависали низкие тучи, а море становилось тусклым и угрюмым, как покинутый любовник, иногда по песку у кромки моря, куда волны приносили всякий мусор и поднимали радужные туманы над своими изломанными вершинами. Росс шагал, иногда слушая Верити, гораздо реже он говорил сам, а она быстро шла рядом, ветер задувал ей волосы в лицо и окрашивал щеки румянцем.