Россия 2020. Голгофа

Боевики заметались, потом разделились на две группы, примерно равные, и одна рванула влево к дороге, а другая залегла, чтобы прикрыть отход остальных даже ценой собственной жизни. Но тут от поселка ударили в несколько винтовочных и ружейных стволов, появился внедорожник «Тойота», с которого вели огонь из пулемета «калашникова» и двух или трех винтовок, и боевики заметались, понимая, что уже никуда не уйти, не укрыться в открытом поле и только что продать жизнь подороже, принять шахаду и присоединиться к высшему обществу. Дикие крики «Аллах Акбар!» перекрывали грохот выстрелов. Русские стреляли молча…

— Сильно?

Пацан, со стиснутыми зубами переносящий медицинские процедуры, упрямо покачал головой:

— Херня!

Его оружие — отцовская, видимо, «двенадцатая» «Сайга» стояла рядом, прислоненная к стене. Попало, видимо, от своих же — нехорошо получилось. Просто выскочил из-за кирпичного дома, из-за укрытия, вот и попал…

Человек потрепал его по плечу.

— Молодец. Только запомни: сначала спасаешься сам, занимаешь позицию, только потом начинаешь стрелять. Делай так всегда, понял? Героев на войне нет — есть живые и есть мертвые. Все понял?

— Ага. — Пацан подумал и добавил: — Так точно.

— Молодец.

Человек заметил вышедшего из леса Димаря, он уже смотрел трупы. Помимо РПК, который у него был, омоновец тащил пулемет ПКМ без коробки, очевидно подобранный в лесу. Лента с патронами была небрежно кинута через плечо…

Человек подошел ближе.

— Сильно?

Бывший омоновец скривился, сплюнул на землю.

— Двое. Трехсотыми [49] — девятеро. Но за такой джамаат легко совсем отделались.

49

Двухсотые — убитые, трехсотые — раненые.

— Что там? — человек кивнул в сторону леса.

— Ж…а. Их до хрена там было — под пятьдесят рыл. Два блиндажа. Конкретных, капитальных, я такие в командировках видел. Двери, окна пластиковые, сухо там. Похоже не местные, чехи. Несколько пэка — ударная группа.

— Я базар слышал. Сплошняком чеченский.

— Ты вообще псих конкретный, б… Полез под огонь, нах… А если бы шлепнули тебя?

— Не шлепнули же. Если бы не рискнул, они бы организованно отступили. А так пришлось им мотать удочки по-быстрому. Еще бы и заложников захватили… потом бы зае…ись освобождать… — Человек кивнул на красно-кирпичные коттеджи.

Омоновец помрачнел:

— С ними отдельная тема — еще разберемся…

Трупы боевиков лежали в поле совсем рядом. Оскаленные зубы, окровавленные бороды. Почему-то перестаешь видеть в них людей вообще… со временем, но вот тут лежал рядом совсем еще пацан… бороденка жиденькая, но уже мужчина, боец и кровник. Почему-то становилось не по себе при виде этого худощавого, в разгрузке не по росту «боевика». Повыбили-то их изрядно, но ведь лезут! Мужиков повыбили, так вон, б… — дети, считай, лезут! Какого… лешего их сюда принесло? Что они здесь забыли? Чего хотели сделать? Что вот этому пацану конкретно здесь было надо, ради чего он умер? И ведь ради чего-то умер! Кавказ — особая земля, там совсем другие понятия и законы. Сын ушел в банду — мать не приедет, не будет забирать, как бы бездарно ни воевал ее командир (а даровитых давно уже повыбили). Если кто-то будет говорить о мире с Русней, а выбили многих, очень многих выбили на Кавказе, в некоторых местах женщин вдвое больше, чем мужчин, а то и втрое, тому отрежут голову и откажутся хоронить по обряду. И когда это зверье рванулось сюда, в Россию, на русские земли — никто им слова не сказал против.

Так пусть и подыхают гады!

Трупы уже шмонали местные — боеприпасы, снаряжение, тем более автоматы, все дорого. Димарь остановил одного, деловито разбирающегося с трофейным «стечкиным».

— Пацан, старший кто тут у вас?

Пацан охотно показал:

— А вон там! Игорь Михайлович…

Димарь пошел к мужчинам у «Ленд Крузера». Те настороженно смотрели на приближающегося мента.

— Здравия желаю, капитан Сбоев, ОМОН. Старший кто?

Невысокий, лысоватый мужик, вроде и неприметный, но чем-то все же отличающийся от остальных, шагнул вперед.

— Я старший.

— Обзовись.

— Шкрябин Игорь Михайлович.

— Отряд самообороны создали?

— Да.

— Сколько народу?

— Да немного… — разговор был неприятен, — взрослых мужиков у нас тут всего восемнадцать. Вот, пацанов пришлось привлекать.

— То, что у вас банда в лесу под боком, не знали?

— Откуда нам? Тихо было…

Капитан кивнул на пацанов:

— А чего шмонаете?

— Так трофеи вроде как…

— Трофеи… В комендатуре зарегистрировались, нет?

Мужик поджал губы.

— Это зачем?

— А чтобы, б… Родину защищать!

— Нам свое бы защитить…

Это мужик сказал зря, через секунду он уже летел назад, спиной вперед, выплевывая зубы. Полет остановил капот «Ленд Крузера», об который мужик стукнулся спиной и начал оглушенно сползать на землю…

— С…а!

Человек толкнул капитана назад, встал между дерущимися. И хотя с капитаном ОМОНа ему было не сравниться хотя бы потому, что Сбоев был на тридцать килограммов тяжелее, омоновец остановился, тяжело дыша, как загнанная лошадь.

— Не надо, Дима… — сказал человек, — ты духов так бей, а русских не надо.

Омоновец зло посмотрел на него. Но ничего не сделал, а плюнул, повернулся и пошел по дороге, сам не видя куда.

Ополченцы молчали. Человек повернулся к ним. Обычные мужики, пришибленные волной времени. Раньше богатыми были, коттеджи себе построили. Теперь на хрен эти коттеджи ничего не стоят, вся ценность в них в том, что стены прочные — это если прочные. Чеченцы изначально в три, а то и четыре кирпича стены кладут. Тут, наверное, не так… но прочные — зимы холодные бывают. Вот и пытаются мужики жить как могут. Но все-таки не дошло до них еще. Общества-то сторонятся, на службу не идут. Это давно такое есть, с конца восьмидесятых еще идет. Социальная война называется. Сначала перестали верить государству, потом перестали верить друг другу, по сути все девяностые, нулевые, десятые — это страшная и мерзкая игра под названием «кто кого кинет». Весь народ стал — кто кидала, кто кинутый, а чаще и кидала, и кинутый в одном лице. Нельзя так жить…

Мужик немного пришел в себя.

— Детей сколько у тебя? — негромко спросил человек.

Мужик отплевывался кровью, прилетело сильно. Будет работы стоматологу…

— Пятеро у него, — сказал кто-то.

— А у тебя?

— Трое…

— Это хорошо…

Трофейное оружие, которое собрали от боевиков, расстрелянных в поле, сложили на плащ-палатку. Ее охраняли двое омоновцев. Никакого приказа у них не было, но перед этим странным, среднего роста и совсем не героического вида человеком они почему-то отступили. Молча, без разговоров…

Человек взял палатку, так что образовался узел килограммов, наверное, под восемьдесят. Проявив недюжинную силу, человек поднял его, перенес десятков на пять метров, тяжело плюхнул перед ополченцами.

— Забирайте… — прежним негромким голосом сказал он, — детей своих берегите, мужики. А в комендатуру на учет встаньте, чтобы все как положено было. Иначе как бы не получилось так, что вашим детям на чужой земле жить и под чужим небом…

Случившееся должно было иметь продолжение, правда, какое — непонятно. Непонятно все было. Вот если, например, собрать суд офицерской чести, вряд ли бы решили, кто прав. Во-первых, москвич был пока на положении рядового бойца СОМ, по крайней мере пока, и получается, он остановил офицера и своего непосредственного командира. С одной стороны — не ударил, просто встал между ним и гражданским, не дал еще раз ударить, с другой — сделал это прилюдно, на глазах всего отряда, что недопустимо. В-третьих, друзья с детства как-никак. В-четвертых, гражданского просто так бить нельзя, а что этот мужик сделал? В-пятых… все понимали, что мужик этот говно еще то… куркуль, можно сказать.