Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями
Шрифт:
Отступление третье.
Бомба для Ирана
Информация о том, что военная ядерная программа Ирана имеет пакистанские корни, была воспринята Натаном Щаранским без эмоций. Точнее, никак не была им воспринята. Пропущена мимо ушей. Проигнорирована. На нее был задвинут болт такого размера, который мог пригодиться в качестве крепления на Бруклинском мосту. Коротышка с большими амбициями «Толик» Щаранский, бывший узник Сиона, лидер «русской» партии «Исраэль ба-алия», член только что пришедшего к власти правительства Биньямина Нетаньяху, человек, отвечавший за внешнюю политику Израиля, находился в Москве не для того, чтобы выслушивать сказки о пакистано-иранских ядерных связях. Он точно знал, что проблема Израиля в отношениях с Ираном – это не мифический «пакистанский след», а Бушер. Русские строили в Бушере ядерную станцию. Они должны были отказаться от контракта. В этом была его задача. Его миссия. Цель его визита. И для того чтобы добиться этой цели, он давил, настаивал, требовал. С нулевым результатом – но это только подбадривало.
Его сбивали с толку. Утверждали, что бушерский проект будет реализован под контролем МАГАТЭ. Пытались объяснить, насколько этот контракт важен для российских атомщиков. Рассказывали об отрасли, находящейся на грани краха. О моногородах, которые не слишком выгодный с экономической и безумно сложный с технологической точек зрения проект Бушера спасал от голода. Пытались говорить об альтернативных западных проектах, предоставление которых России могло быть поводом для пересмотра соглашений с Тегераном. Давали гарантии. Взывали к разуму и совести. Предложили подписать беспрецедентное российско-израильское соглашение по ядерной безопасности, которое выводило обе страны в этой области на уровень стратегического партнерства, полностью исключавший возможность утечек ядерных технологий военного назначения из России во враждебные Израилю страны. Соглашение одобрили Борис Ельцин и Виктор Черномырдин. Против него не возражал Евгений Примаков. Ему дали положительную оценку руководители российских спецслужб. Такое соглашение кто угодно подписал бы с закрытыми глазами. Но только не Щаранский, который понимал: его обманывают. Отводят глаза. Отвлекают от Бушера.
Он отказался. Или Россия не будет строить Бушер, или он не подпишет никаких соглашений. Да и вообще, еще вопрос, кому такое соглашение больше нужно. Не надо говорить с ним о компенсациях – не его тема. Обсуждать ее он не уполномочен и считает разговор о компенсациях очередной уловкой. Никто ничего никому компенсировать не будет. Ни Израиль. Ни Америка. В конце концов, он, конечно, пользуется некоторой популярностью в американском истеблишменте и готов поговорить с кем-нибудь, но ответ, скорее всего, будет отрицательным, и, честно говоря, он это понимает. Российская сторона, конечно, разочарована и обескуражена таким подходом, но это не его, а российская проблема – с его точки зрения. Кроме того, он на самом деле, как и весь Запад, к которому Щаранский причислял если не весь Израиль, то себя лично, не понимал, зачем давать России, которая, судя по всему, находилась
В свете добровольно взятой им на себя высокой миссии борьбы с Бушером информация о Пакистане раздражала. В первую очередь тем, что отвлекала от главного, и тем, что это наверняка была дезинформация, обычная неуклюжая дезинформация, слепленная «на коленке» КГБ, подсовываемая через «правильный» источник и призванная завлечь его на ложный путь, ослабив давление на главном направлении. Он согласился встретиться в своем гостиничном номере в «Президент-отеле» с человеком, который затронул эту тему, не предполагая, что тот будет говорить именно об этом. Возможно, если бы знал, о чем пойдет речь, то отказался бы от встречи. Но она уже шла, и единственное, что он мог придумать – быстро и жестко, в присущем ему уверенном стиле закрыть вопрос. Он его и закрыл, указав на несвоевременность дискуссий по Пакистану, Китаю и любой другой теме, касающейся иранской ядерной программы, кроме Бушера. Указал на то, что понимает и ценит искренность собеседника – истинного патриота еврейского народа и еврейского государства. Что помнит старые времена, когда он только что вышел на свободу и его встречали молодые московские еврейские активисты, включая его сегодняшнего собеседника. Что Российский еврейский конгресс, в котором тот является председателем совета директоров, организация в Израиле уважаемая и советы ее руководства будут всегда выслушаны и приняты с благодарностью. Что занимающиеся Ближним Востоком эксперты института, которым руководит собеседник, – люди, несомненно, профессиональные. Возможно, даже слишком профессиональные. Что собеседник, в качестве президента института, несомненно, верит своим экспертам. Возможно, слишком верит. И у него, Щаранского, человека, много что видевшего в этой жизни, в том числе от организации, являющейся явным источником предоставленной ему информации, нет ни малейшего желания этой информации доверять, эту информацию проверять или иным способом тратить на нее свое крайне дорогое время. Конец деловой части – начало светской беседы с воспоминаниями о добром старом прошлом и приветами общим знакомым.
Многокомнатный престижный номер в «Президент-отеле», горбачевском монстре красного кирпича на огороженной территории, главной ценностью которого была охрана, не пропускавшая с улицы посторонних, что гарантировало сравнительно незначительное присутствие в холле уголовников и девушек легкого поведения, был полон народу. Общество, как писал по совершенно другому поводу Булгаков, было смешанное. Свита министра включала активистов партии ИБА и неизменного Рому Полонского, состоявшего при Щаранском на протяжении всей своей и Щаранского карьеры. Израильтян из московского посольства – сотрудников службы безопасности, мидовцев из «Мисрад ахуц» и отвечавших за контакты с местными евреями представителей «Лишки» – «Конторы по связям». Каких-то неизвестных. Общую знакомую министра и его гостя по временам «отказа» Наташу Сегев – теперь руководителя израильского культурного центра в Москве. Пожалуй, именно она, организатор сегодняшней встречи, была единственной, кто всерьез выслушал рассказ о пакистанских ядерных контактах с Ираном. К сожалению, она могла только назначить встречу. Заставить Щаранского задуматься о чем-то, что не укладывалось в его картину мира, она не могла. Судя по рассказам людей, которые его хорошо знали, это вообще было под силу единственному человеку, и человеком этим была его жена. Но это был явно не тот случай.
На дворе стояло начало второй половины 90-х годов. Только что созданный РЕК был крупнейшим благотворительным фондом и самой влиятельной еврейской организацией России – миллионы долларов складывались в десятки миллионов, причем тратились они большей частью на дело. Встречи с президентами Соединенных Штатов, России, Франции и Израиля, премьер-министрами Великобритании, России и Израиля, канцлерами Германии и королями, стоявшими во главе европейских и арабских монархий, создавали ощущение того, что в этом мире возможно все. Американские миллиардеры и российские олигархи, генеральный секретарь ООП и высшие чины ООН, министры и генералы, дипломаты и ректоры университетов сменяли друг друга в офисе автора. Россия была еще совсем новенькая – точно по Киплингу. Элита училась носить смокинги и вести себя за границей. Бизнесы открывались и прогорали с головокружительной быстротой. Чиновники еще не стали бизнесменами и относились к бизнесменам с пиететом: иногда как к партнерам, иногда как к врагам. Пресса была абсолютно свободна, хотя журналистов периодически убивали. Телевидение могло обрушить или создать карьеру. Организованная преступность и занимавшаяся ей милиция еще не стали единым целым. Наиболее продвинутые бандиты только начали становиться мэрами, парламентариями и губернаторами. Парламент пока был местом для дискуссий, хотя некоторые из них навевали мысли, что лучше бы он был чем-нибудь другим. Для кого-то время развала и анархии. Для кого-то время надежд и свободы. Тебя могли уничтожить – но ты говорил и делал, что хотел.
Отношения России с Израилем развивались бешеными темпами. Сотни тысяч эмигрантов составили костяк «Большой алии», обустраивая страну, которая до их приезда уже смирилась было с практически неизбежной левантизацией. Никто еще не верил в «израильское экономическое чудо», но процесс пошел. Огромная, богатая ресурсами и технологиями страна с развитой промышленностью и наукой, еще не разваленным образованием и неплохой медициной впервые в истории оказалась в буквальном смысле за их плечами. У них никто не отбирал дипломы и квартиры. Они могли уезжать и возвращаться. Их никто не позорил на собраниях и не исключал из партии – да и партии, из которой их могли исключить, больше не существовало, как не существовало страны, которой она кое-как правила несколько десятков лет. Директора их заводов и научно-исследовательских институтов видели в них стратегический ресурс развития, источник потенциальных инвестиций и своих представителей за границей – которыми многие из них, в конечном счете, на самом деле стали. Посольство Израиля вернулось в особняк на Большой Ордынке – сухощавый разведчик-джентльмен Арье Левин стал первым израильским послом в СССР и России. Посольство России разместилось в доме на Ха-Яркон – толстый экстравагантный усач, журналист и жизнелюб Александр Бовин стал первым советским и российским послом в Израиле. Авантюристы всех мастей, почуяв перспективу освоения больших денег, появившихся в России, или привлеченные советской легендой об Израиле как центре западных финансовых и властных институтов, взапуски носились между Москвой и Тель-Авивом. Наперегонки с ними между двумя странами перемещались в поисках новообращенных и финансовых дотаций от «новых русских» и «новых евреев» раввины и христианские священники всех мыслимых деноминаций, среди которых представители Русской православной церкви, ограниченные ее статусом, занимали отнюдь не первое место. Весь этот кочующий Вавилон подпитывало наслаждение от падения «железного занавеса», запаха свободы и предвкушения светлого будущего. История кончилась, и Френсис Фукуяма об этом написал – не без выгоды для издательства и собственной популярности.
Израиль стал Меккой для российской элиты, которая эшелонами летела на Святую землю – посмотреть. Запретный плод сладок: летели все. Криминальные авторитеты в надежде оторваться и затеряться. Ночные бабочки за прибылью и фантастической мечтой удачно выйти замуж. Либералы и западники потому, что для них Израиль был символом свободного мира. Евреи к родственникам и присмотреться «на будущее». Антисемиты и «патриоты» – взглянуть в «лицо врага». Мусульмане из любопытства. Православные – причаститься благодати, пока ее опять не закрыли на четверть века. Начальники – прогуляться на халяву. Именно в это время российские дипломаты начали повторять, как мантру: «Лучший визит – несостоявшийся визит». Обратное движение было не менее активным. Россия, только-только начавшая оправляться от распада Советского Союза и еще не думавшая о «вставании с колен», оказалась хлебным местом для высокопоставленных визитеров с Запада в целом и из Израиля в частности. Огромные состояния, обладатели которых тратили свои деньги с легкостью, до них доступной разве что американцам, роскошные отели и красивые девушки, невероятно вкусная еда и демонстративное пренебрежение сухим законом и сегодня привлекают в Россию мировую элиту, а в 90-е упоение жизнью зашкаливало. Мэром Москвы уже был Лужков, и столицу привели в порядок после его предшественника. Санкт-Петербург сильно отставал, но музеи были хороши, виды на Неву прекрасны, а мэр Собчак элегантен и выглядел истинным европейцем. Словом, в Россию стоило ехать, тем более что израильских генералов и политиков там встречали как героев.
Ариэль Шарон и Эхуд Барак, Шимон Перес и Ицхак Рабин, Абба Эбан и Давид Бар-Лев были легендами. Их имена знали все: сотрудники госбезопасности и военной разведки, бизнесмены и политики, журналисты и олигархи. Израильтяне, в конечном счете, оказались в колоссальном выигрыше от всеобъемлющей работы советских идеологов: никто никогда ни в одной стране мира не создавал им такой рекламы, как ведомство Михаила Суслова в СССР. Можно было только представить, как принимали бы в России Давида Бен-Гуриона, Зеэва Жаботинского, Голду Меир или Моше Даяна, если бы они дожили до восстановления отношений Иерусалима и Москвы! Однако их преемников принимали не хуже. Словно по контрасту с теми несколькими годами на рубеже 80-х и 90-х, когда израильская дипломатическая миссия при посольстве Нидерландов мариновалась отечественной бюрократией с плохо скрываемым чиновничьим садизмом и не могла попасть ни в одно официальное ведомство, перед израильтянами, особенно известными, открылись все двери. Тем более это касалось израильских генералов, против атак которых бывшие советские военпреды и военсоветники удерживали арабские фронты в Сирии и Египте, часто говоря себе, а иногда и окружающим, что они воюют не на той стороне.
Последнее произошло в огромной мере из-за войн в Афганистане и Чечне. Можно было сколько угодно рассказывать армии байки о том, что настоящий враг русского солдата – это американский империализм, направляемый мировым сионизмом, или сионизм, управляемый мировым империализмом. Афганские «духи» и их преемники на Северном Кавказе были верующими мусульманами. Они были пуштунами или таджиками, узбеками или арабами, чеченцами или жителями Дагестана – но не евреями и не израильтянами. Рассказывать об этом Российской армии в 90-е было бесполезно и, по большому счету, некому: бойцы идеологического фронта искали спонсоров, устраивая собственное будущее, государственный заказ на антисионизм исчез вместе с Советским Союзом, а государственный антисемитизм вышел из моды и загибался без поддержки свыше. Те, кто понимал, что происходит в мире и стране, видели в Израиле союзника в борьбе с исламским терроризмом, и среди них было все больше высокопоставленных военных и офицеров спецслужб. К Ирану они относились без большого восторга. Воспоминания о том, что для аятоллы Хомейни СССР был «малым Сатаной», не грели душу, контакты с его политическими преемниками убедили в том, что «персы» могут довести до белого каления и святого, а претензии на передел Каспия превращали Тегеран в вероятного противника номер один. Пакистан был врагом со времен афганской кампании, да и атомное оружие Исламабада было направлено против Индии – традиционного союзника России. Америке они справедливо не верили и по привычке ее недолюбливали, но Израиль – это было совсем другое дело!
Как следствие, информация о пакистанском следе в иранской ядерной программе была отнюдь не дезинформацией, как полагал по «гениальности» своей Щаранский. Эти сведения в случае, если бы он в порядке исключения напряг дополнительную извилину, оценил их важность и передал по назначению, могли в корне изменить всю историю отношений «мирового сообщества» с Ираном в самом важном вопросе, который между ними когда-нибудь стоял. История, однако, сослагательного наклонения не терпит. Щаранский принял другое решение. С тех пор прошло полтора десятка лет, но автор, который пытался объяснить ему то, что тот отказывался понять и услышать в «Президент-отеле», периодически напоминает об этом разговоре при встречах.
Через семь лет после того, как человек, отвечавший в первом правительстве Нетаньяху за международные дела, высокомерно отказался обращать внимание на какой-то там Пакистан, благодаря случайности информация о заговоре Абдул Кадыр-Хана, «отца пакистанской ядерной бомбы», стала достоянием общественности. Изумленные разведывательные службы всего мира выяснили, что они дружно и благополучно проспали создание «ядерного черного рынка» – разветвленной сети, занимавшейся распространением в исламском мире ядерных технологий, материалов и оборудования. К этому времени было поздно останавливать активно развивавшуюся иранскую ядерную программу. Да и президентом Ирана вместо коррумпированного прагматика Хашеми-Рафсанджани, занимавшего этот пост во времена беседы в Москве, и сменившего его на этом посту обаятельного либерала-реформатора Хатами был избран энергичный ставленник Корпуса стражей исламской революции Махмуд Ахмади Нежад, человек, фанатично преданный двум идеям: уничтожения Израиля и получения Ираном ядерного статуса. АЭС в Бушере корпорация Росатом достроила и запустила – хоть и с большим опозданием, но под контролем Агентства ООН по ядерной энергии, МАГАТЭ. К военной ядерной программе Бушер действительно не имел никакого отношения – иранцы лишь использовали этот объект для прикрытия настоящей программы, реализуемой в глубокой тайне, что им почти удалось, а также для того, чтобы стравить Запад и Россию, что удалось им полностью. Соглашение, которое отказался подписать Щаранский, так и не было заключено, и аналогичный документ между Россией и Израилем вряд ли будет подписан даже в отдаленном будущем. Введенные против Ирана из-за нарушений в ядерной сфере санкции ООН не дали, да и не могли дать результатов. Иранские лидеры открыто заявляют, что Израиль – это страна одной бомбы, и, похоже, искренне полагают, что в ходе будущего ядерного Апокалипсиса они, как единственно праведные, спасутся, а грешники, в том числе в исламском мире, очистятся. Режим нераспространения ядерного оружия трещит по швам и вот-вот останется в истории: Иран явно не будет единственным государством, которое в ближайшее время получит на вооружение А-бомбу. На повестке дня Ближнего
Востока не просто масштабные региональные войны, но, в перспективе, войны ядерные. И что бы стоило маленькому, но амбициозному Щаранскому в «Президент-отеле» вовремя включить мозг?Выводы: о пользе умения не наступать на старые грабли
Что выиграл и что проиграл СССР, «входя в положение» всех «угнетенных» и всех революционеров, которые просили об этом? Стоит ли Москве дважды наступать на одни и те же грабли? Что делать Москве после развала режима нераспространения? Как России выстроить систему учета региональных интересов, не забывая об интересах собственных? Что и почему перевешивает в приоритетах российской политики: личное или ведомственное, государственное или общечеловеческое?
Современная политика Российской Федерации на Ближнем и Среднем Востоке, как и ее внешняя политика в целом, является результатом синтеза практически всех веяний, которые доминировали в стране на протяжении последних 100 лет: во времена Российской империи, «смутных времен» 20-х и 90-х годов ХХ века, СССР и современного «вставания с колен». Она реагирует на внешнее лоббирование, однако тремя ее столпами являются: прагматический учет реальности; догмы и стереотипы имперских, советских и постсоветских времен; персональные и ведомственные интересы отечественной бюрократии. Российская империя на БСВ конкурировала в основном с Великобританией. СССР – с США. Россия в настоящий момент напрямую не конкурирует ни с кем, возможно, потому, что руководство страны отчетливо представляет себе ее реальные экономические и военные возможности. Последнее является предметом критики со стороны ностальгирующей по временам соперничества сверхдержав околополитической общественности, представителей военно-промышленного комплекса и МИДа, однако гарантирует минимизацию участия России в региональных конфликтах, где миссию, традиционно выполнявшуюся Советским Союзом, в настоящее время выполняют Соединенные Штаты, с той разницей, что СССР распространял на БСВ социализм, а США – демократию. Россия выдерживает баланс отношений с Ираном и Израилем, Турцией и странами арабского мира. Москва поддерживает мировое сообщество там, где это отвечает ее интересам, как в отношении ядерной программы Ирана, или не имеет значения, как проблема ближневосточного урегулирования. Воздерживается в вопросах, ради которых не готова идти на конфликт, подобно голосованию по резолюции ООН в отношении Ливии, и отстаивает свои интересы в Совете Безопасности, когда речь идет о такой же резолюции по Сирии – в обоих случаях вместе с Китаем. Сотрудничество с КНР в рамках ШОС позволяет избежать столкновения российско-китайских интересов в Центральной Азии.
Россия в настоящее время не имеет на БСВ противников, за исключением представителей экстремистских исламских группировок, полагающих Москву врагом со времен советской оккупации Афганистана, и дистанцировалась от региональных конфликтов, ограничивая вмешательство в проблемы региона. Основой ее политики является дипломатическое зондирование, миротворчество, унаследованное от СССР, как в палестино-израильском конфликте, или благоприобретенное, как в ливийской гражданской войне, и действия в рамках ШОС, G-8 и Совета Безопасности ООН: в случаях с Афганистаном, Ираком, Ираном, Ливией или Сирией – в зависимости от ситуации. Российская Федерация, в отличие от СССР, минимизировала военное присутствие в регионе, ограничиваясь участием в миротворческой миссии в Судане, контрнаркотических операциях в Афганистане и борьбе с сомалийскими пиратами в акватории Индийского океана. Незначительна, несмотря на внешнее давление и внутреннее лоббирование, и экономическая помощь РФ странам БСВ, в советский период дорого обошедшаяся стране. В отличие от США, ЕС и монархий Персидского залива, ежегодно вбрасывающих в регион миллиарды, участие России сводится в этой сфере в основном к списанию советских долгов, поставкам вооружений и военной техники старых модификаций и гуманитарной помощи, направляемой в зоны природных катастроф и военных действий по линии МЧС. Лоббируемая МИДом и госкорпорациями активизация на БСВ экономической политики России, в том числе открытие кредитных линий в Ливии, Сирии и Алжире, дублируя направления работы советских времен и повторяя ошибки этого периода, обещает низкую эффективность, что продемонстрировала ситуация с контрактами РАО ЖД и поставками по линии ВТС в Ливии. По аналогии с критериями, принятыми в мировой практике, потенциальные угрозы безопасности России из БСВ можно оценивать как «три с половиной». Это Турция в долгосрочной, Иран и Пакистан в среднесрочной и радикальные исламисты в краткосрочной перспективе.
Турция, сегодня являющаяся крупнейшим ближневосточным экономическим партнером России, находится на подъеме, реализуя стратегию создания «новой Оттоманской империи». Ее геополитические интересы на Кавказе, в Причерноморье, Средней Азии и тюркских регионах РФ до Якутии включительно, а также поддержка распространения на постсоветском пространстве так называемого «мягкого ислама», примером которого является американо-турецкий проект «Нурджулар», представляют потенциальную угрозу сложившемуся в России образу жизни, этноконфессиональному равновесию и территориальной целостности страны. Вооруженные силы Турции многочисленны, оснащены современной техникой, мотивированы и имеют значительный боевой опыт. Если не учитывать российский ядерный потенциал, Турция, являющаяся частью НАТО – ведущей, хотя и слабеющей военно-политической силы мира, имеет численный и технический перевес в регионе над РФ – на Черном море абсолютный. Мы говорим об этом даже без учета фактора Грузии и региональных исламистских террористических формирований, действия которых могут значительно осложнить положение на коммуникациях и в тылу российской армии. Пока Турция не поддерживает Грузию и северокавказских исламистов в их противостоянии с Россией, однако интенсивные контакты с ними делают это при необходимости легкоосуществимым. В настоящее время прямое столкновение РФ и Турции не представляется реальным вследствие усилий руководства обеих стран по развитию двустороннего экономического сотрудничества.
В то же время заслуживают внимания последовательные, профессиональные и успешные действия турецкого руководства, добивающегося в торговле с Россией односторонних преимуществ. Любые инициативы, которые в перспективе могут привести к возникновению двусторонних структур, неподконтрольных руководству правящей Партии справедливости и развития, торпедируются Анкарой, как это произошло с российско-турецкой межпарламентской комиссией по экономике. Еще один инструмент политики такого рода – пересмотр достигнутых условий соглашений перед их подписанием на высшем уровне (атомная станция в Аккую) или после реализации («Голубой поток»). Не следует забывать о сохранении РФ в списке потенциальных внешнеполитических угроз, перечисленных в турецкой «Стратегии национальной безопасности» 2010 г. На протяжении большей части последних 500 лет отношения России и Турции были враждебными. Русско-турецкие войны занимают почетное место в истории Российской империи, и в Турции отчетливо помнят, что именно эти войны стоили Оттоманской Порте Балкан и Кавказа, хотя часть северо-восточных провинций, входивших в состав России с 1878 по 1917 год, была потеряна Москвой после революции и возвращена в состав Турецкой республики. Преувеличивать значимость турецкого реваншизма не стоит, однако и преуменьшать его опасно. Руководство ПСР полагает, что Россия будет слабеть параллельно с усилением Турции, видит свою страну международным центром по торговле углеводородами БСВ и Прикаспия и перекрестком их транзита в ЕС в обход России. Реализация трансграничных трубопроводных проектов, призванных ослабить позиции РФ на европейском газовом рынке, как «Баку – Тбилиси – Джейхан», а в перспективе – «Набукко», соответствует этой стратегии. Строительство российского «Южного потока», которое Анкара максимально затягивает, противоречит ей. Фактор ядерного сдерживания имеет для РФ на турецком направлении основное значение, нейтрализуя возможность перерастания потенциального регионального конфликта в новую Крымскую войну, в которой Турция и Запад выступили бы против России. Конфликт РФ и Грузии 2008 г. показал это со всей очевидностью.
Отношения России с Ираном в историческом и геополитическом плане повторяют отношения с Турцией. Постсоветский Прикаспий, включая его российскую часть, – «северные территории» Персии, отторгнутые у нее Российской империей, Гилян и Мазандаран до 1726 г. входили в империю Петра Великого. Заключенный в начале ХХ века российско-британский договор о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете был началом конца иранской государственности. Только революция 1917 г. спасла Иран от раздела, точно так же, как принятая на Тегеранском совещании резолюция «Большой тройки» завершила период, когда советские войска могли быть введены на иранскую территорию, не нарушая норм международного права. Современные претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана лишь косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта, сталкивающего РФ и ИРИ. Иран, в отличие от Турции, в потенциальном столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и Западом – в первую очередь США и Великобританией. Поставки Ирану вооружений и военной техники со стороны Китая, не исключенные в случае его столкновения с Западом, маловероятны в случае конфликта с Россией, сотрудничающей с КНР в ШОС. Попытки вступления в ШОС самого Ирана блокируются санкционным режимом ООН в отношении этой страны. Санкции осложнили и сотрудничество РФ с ИРИ в военной и военно-технической сфере. Расширение экономического сотрудничества Москвы и Тегерана также замедлилось, остановившись на минимально-достаточном уровне.
Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории и в приграничных районах Ирака, Афганистана и Пакистана, противостоянии с Израилем и Саудовской Аравией. Как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере, вероятность которого чрезвычайно высока, существенно снижает это преимущество. Появление у Ирана атомной бомбы обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений, осложняя отношения РФ с ИРИ. В то же время военный удар по ядерным объектам Ирана или его экономической инфраструктуре, помимо дестабилизации южного Прикаспия, вызовет поток беженцев в Армению, Азербайджан и Россию, оцениваемый, в зависимости от интенсивности и продолжительности военных действий, от 300 тысяч до 2 миллионов человек. Отсутствие в этих странах структур, способных принять такое количество беженцев, включая институты их фильтрации, вызывает жесткое неприятие Россией идеи военного удара по Ирану, несмотря на пробуксовку миротворческих инициатив, в том числе российских, призванных разрешить иранскую ядерную проблему. В то же время отказ Ирана от российско-французских поставок ядерного топлива и участия в ядерном депозитарии в Ангарске ясно свидетельствует о подлинных намерениях Тегерана в этой сфере.
Отметим, что в отличие от Турции, которая может лишь пытаться задействовать в случае конфликта с Россией потенциал исламистских радикалов, Иран имеет соответствующий опыт. Этот опыт включает создание и поддержку военно-террористических структур, транспортировку для них вооружений и военной техники на дальние и сверхдальние дистанции. Реорганизацию после военных поражений – Хизболлы в 2006 г., ХАМАСа в 2009 г. Теракты против посольств – в Аргентине, организацию массовых волнений – на Бахрейне и в Ливане, поддержку местных этнических формирований – в Ираке, Афганистане и Йемене. ИРИ, в случае принятия руководством этой страны соответствующего решения, может за 4–6 месяцев создать в Дагестане и других проблемных регионах российского Северного Кавказа обстановку, близкую к ситуации в Южном Ливане. Не стоит забывать, что практика использования «шахидов-самоубийц» была широко распространена в Иране в годы иракской войны. В настоящее время вооруженные силы ИРИ имеют в своем составе на случай «асимметричной войны» подразделения «камикадзе», в том числе в составе военно-воздушных сил и военно-морского флота. В настоящее время поддержка Ираном террористического подполья в России не отмечена, однако инфраструктура иранского влияния создана на всей территории страны (в том числе в Новосибирске, Казани, Астрахани, Санкт-Петербурге и Москве), включая сеть культурных центров, стиль работы которых напоминает хорошо известные отечественным специалистам Совзарубежцентры. По мнению экспертов, Иран может использовать влияние в этнических диаспорах России для доступа к закрытой информации политического и военно-технического характера, а также, в случае конфликта интересов, провоцирования массовых волнений в городских центрах.
Ослабление государственной власти в Пакистане и возможная в среднесрочной перспективе дезинтеграция этой страны обострят для России проблемы афганского наркотрафика, радикального исламизма, проникновение которого в РФ возможно через центральноазиатские диаспоры, и нераспространения оружия массового уничтожения. Неизбежное после вывода американских войск из Афганистана возвращение к власти в этой стране талибов означает вытеснение из афгано-пакистанского пограничья в страны Центральной Азии и Россию исламистских вооруженных формирований из числа их граждан, включая «Джамаат Булгар» и другие радикальные группировки. Ядерная программа Пакистана для режима нераспространения опаснее иранской: в случае потери правительством контроля над страной высока вероятность попадания в руки исламистов или «на свободный рынок» расщепляющих материалов, оборудования, ядерных зарядов и их носителей. Альтернатива – перемещение пакистанского ядерного комплекса за пределы страны, на территорию Саудовской Аравии или Ирана. Реальных инструментов, позволяющих контролировать Пакистан, в настоящий момент не существует. Задача эта в перспективе может быть решена только Индией – военным путем, что делает этот вариант сомнительным, или Китаем. Усиление КНР в постсоветской Центральной Азии и Афганистане, экономическое и военно-политическое партнерство с Пакистаном дают Китаю шанс на успешное вмешательство в зоне АфПака после ухода оттуда войск США с минимальным применением силы.
Так называемая «арабская весна» вовлекает исламистов в борьбу за власть в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии, Йемене и других странах БСВ и Африки, где они могут, интегрировавшись во властные структуры, получить доступ к государственным ресурсам. Именно в этом направлении эволюционируют «Братья-мусульмане». Опираясь на отечественный исторический опыт, можно предположить, что синтез политического ислама и государственных институтов произойдет за счет исламизации этих институтов, включая вооруженные силы, и радикализации политики стран, в которых исламистам удастся стать частью государственной системы. В российской политике последних лет можно отметить налаживание на среднем бюрократическом уровне контактов с ХАМАСом и «Хизболлой», в рамках партнерства с Сирией, и вовлечения в эту деятельность Турции. События в Сирии и Ливане, а также расхождение Анкары и Дамаска ставят под сомнение долговечность этой схемы. Не исключено, что лоббирование рядом депутатов Государственной думы исключения «Братьев-мусульман» из списка террористических организаций, составленного российской Госпрокуратурой, предполагает попытку использования этой организации как канала связи России с исламскими радикалами. Провал предшествующих попыток такого рода, а также соответствующий израильский, европейский и американский опыт позволяют предположить, что исламисты в конечном итоге переиграют Москву так же, как Иерусалим, Брюссель и Вашингтон. При этом тактическая пауза в войне России с радикальным исламом может быть полезна, частично ослабив давление на нее сил «мирового джихада».