Россия и Германия: вместе или порознь?

Вот из такого стремления и получилась книга «Россия и Германия: вместе или порознь?». События в ней заканчиваются 1933 годом, первым годом власти нацистов в Германии, в начале которого запылал подожженный февральской ночью рейхстаг, а в конце, в декабре, — завершился Лейпцигский процесс по делу о февральском поджоге...

Период с 1934 по 1939 год должен стать темой уже третьей книги под условным названием «Россия и Германия: путь к пакту». Но от виртуального продолжения темы я отказываться не намерен.

Поэтому будущий «виртуальный» поворот «романа»-ис-следования я позволил себе анонсировать главой «Форос», которую назвал нулевой. Я также счел полезным в отдельной, первой главе поделиться с читателем своими мыслями об истории реальной, «виртуальной» и «рациональной», а также объяснить свое видение некоторых событий под таким углом зрения.

В третьей книге «Россия и Германия: путь к пакту» я надеюсь завершить свой рассказ о реальной истории, дойдя до начала Второй мировой войны — то есть до падения внутренне прогнившего, уродливого детища Версаля — «санационной» Польши.

А вот в четвертой книге реальный ход событий должен закончиться в конце осени 1940 года, и дальнейшее повествование будет постепенно все более наполняться «виртуально-рациональными» деталями, чтобы затем перейти уже в период истории «рациональной» (что под этим имеется в виду, читатель узнает, повторяю, из главы первой).

При этом все цифры, факты, данные и исторические детали до осени 1940 года, то есть до ПЕРВОГО КРЕМЛЕВСКОГО ВИЗИТА ФЮРЕРА, в основе своей документальны и реально историчны за исключением одного — реальный Чкалов в декабре 1938 года погиб, а «рациональный» выжил и стал наркомом внутренних дел вместо Берии.

Впрочем, и это — не совсем вымысел... То, что Сталин упорно «сватал» Чкалова на партийно-государственную работу, известно достаточно хорошо. Но на какую?

Вот что прочел я еще в семидесятых годах — во время учебы в Харьковском авиационном институте — в отличной книге воспоминаний летчика-испытателя Игоря Ивановича Шелеста «Лечу за мечтой».

Шелест был хорошо знаком со старым испытателем Александром Петровичем Чернавским —другом Валерия Чкалова и еще одного выдающегося испытателя-пилотажника Александра Анисимова.

И однажды Чернавский — под настроение — рассказал Шелесту, как Чкалов — тоже под настроение — признался ему и Анисимову, что Сталин только что предложил Чкалову «очень ответственную должность»...

Чернавский сделал длинную паузу, и Шелест не выдержал:

— Так и не сказал вам Валерий, что хотели ему поручить?

— Сказал.

— Что же?

— Знаешь что... если я скажу тебе сейчас это, ты не поверишь все равно; поэтому позволь мне больше ничего не говорить.

Что же это было за предложение? Я думал о рассказе Чернавского не раз, и в конце концов пришел именно к тому выводу, которым позднее воспользовался уже для целей романа. Да, я счел возможным расшифровать его именно так...

Шло время, и как-то на глаза мне попалась публикация, где «чкаловская» версия подтверждалась, вроде бы... документально. Потом мне рассказали, что о том же была телевизионная передача. Выходит, уважаемый читатель, что даже не имея документов, я попал в точку! Это было мне не просто приятно — я лишний раз убедился, что метод «психологической подстановки» себя на место участников тех событий дает вполне плодотворные результаты.

Подчеркну, что в этой и последующих книгах диалоги исторических фигур — особенно до периода «первого визита» — развернуты на основании документов. И опирался я здесь прежде всего на многотомное, но малотиражное издание МИДа СССР «Документы внешней политики СССР», появившееся на рубеже 60-х—70-х годов.

Чтение (и, конечно же, изучение) этих томов официальной дипломатической переписки, докладов послов и прочего увлекло меня не менее, чем романы любимых мной Дюма, Сабатини и Стивенсона.

Я разворачивал в диалоги служебные записки и мемуары, и при этом мне иногда приходилось допускать малосущественные и поэтому вполне, надеюсь, простительные перестановки (слова Макдональда вкладывать в уста Галифакса и т.п.).

После осени 1940 года реальная история в моем повествовании начнет, как уже было сказано, постепенно вытесняться «рациональной», а многие реальные детали — получать новое освещение...

Например, Канарис действительно 1 марта 1941 года представил фюреру меморандум о положении дел в экономике СССР и в РККА. Но судьба меморандума и самого Канариса у меня повернется уже иначе... Как?

Что ж, я и так уже сказал больше, чем следовало бы, о том, что существует лишь в предварительных материалах или в замыслах...

А пока что мы еще в начале 20-х годов и двинемся от них к годам тридцатым... Ей-богу же, это время само по себе стоит того, чтобы о нем писать и в нем разбираться!

Так что — внимательного и, надеюсь, интересного чтения тебе, дорогой и уважаемый мой читатель!

Сергей Кремлёв (Сергей Брезкун)

0 часов 55 минут 22 декабря 2002 г., 21 час 25 минут 29 марта 2003 г.

Глава 0 Форос

21 июня 1941 года в три часа дня Ева Браун — счастливая и загоревшая — выходила на берег в районе мыса Форос. Отличная спортсменка, она привыкла к холодному мелководью Балтики, и теперь Черное море покорило ее сразу же, как только она впервые вошла в его зеленоватые воды неделю назад.

Где-то там, по правую руку, была белокаменная столица русского флота Севастополь. Сегодня утром они видели ее с фюрером лишь с моря, когда лидер «Москва» с ними на борту проходил длинной, глубоко уходящей вглубь берега бухтой. В другую сторону от Фороса начиналась зона ярких, игрушечных с виду курортных поселков. А если поднять голову вверх, то в глаза сразу бросалась белизна старинной церкви Форос. И все здесь было веселым, ослепительно белым под ярким, мирным летним солнцем...

Фюрер, одетый в белые рубашку и брюки из тончайшего льна, сидел в шезлонге и улыбаясь смотрел на Еву — эффектную в открытом купальнике. Впрочем, эффектной она была всегда, а вот такой естественной и радостной он видел ее очень редко. Видно было, что и Гитлер расслабился, впервые за долгие годы оказавшись в совершенно непривычном для себя состоянии... Он ощущал себя не изгоем общества, не непризнанным гением архитектуры, не одиноким мечтателем в полутьме фронтового блиндажа, не политическим борцом, всегда готовым лязгнуть зубами как волк-одиночка, и не обожаемым вождем и отцом нации... Сейчас он был просто не очень молодым, но полным сил человеком, вдруг почувствовавшим, что счастье возможно...