Россия и мусульманский мир № 11 / 2017

Не случайно поэтому, что постсоветские государства уделяют столь пристальное внимание национальной истории, особенно тем ее образам, которые транслируются со страниц школьных учебников [Сикевич 2014: 124]. Не меньшее значение придается формированию исторического сознания и в национальных республиках Российской Федерации, причем наряду с общероссийским компонентом в процессе освоения исторических знаний в самой исторической памяти не может не присутствовать «местный колорит».

Сложность преподнесения истории в отдельных российских регионах состоит в том, что в силу исторических перипетий формирования Российского государства одни и те же исторические события и личности не могут не преподноситься и интерпретироваться по-разному. Не вызывает сомнения, что, к примеру, в Татарстане взятие Казани войсками Ивана Грозного воспринимается не так, как в российских регионах. В одном случае – как победа русского оружия и освобождение от золотоордынской зависимости, в другом – как поражение и потеря независимости. Для русских генерал Ермолов – герой войны 1812 г., а для чеченцев – «покоритель» Кавказа, запомнившийся своей жестокостью по отношению к «дикарям». Конечно, школьный учебник истории России может дипломатично лавировать между полярными интерпретациями, но, кроме учебника, историческое сознание формирует еще и семья, социальная среда в целом, коллективная память народа.

Мы попытались сопоставить «образ» национальной истории в представлениях петербуржцев русской национальности и чеченцев – жителей Грозного, гипотетически предполагая, что этот образ будет различен, несмотря на «согражданство» жителей обоих городов.

Исследование в Санкт-Петербурге, результаты которого уже были частично опубликованы [Сикевич 2016a; Сикевич 2016б], проводилось в 2013–2014 гг. лабораторией этнической социологии и психологии факультета социологии СПбГУ под руководством автора статьи (N = 458 человек, выборка квотная по полу и возрасту).

Опрос в Грозном проводился зимой 2015–2016 гг. под руководством кандидата социологических наук доцента Мусы Юсупова (N = 220 человек, выборка квотная).

О декларируемой идентичности петербуржцев и жителей Грозного позволяет судить ранжирование их членства в отдельных социальных общностях (см. табл. 1).

Таблица 1

Ранжирование принадлежности к социальным общностям (сравнение)

Примечание: Членство в несопоставимых общностях представлено курсивом.

Из данных таблицы видно, что образы «я» русского и чеченца заметно различаются. Если у петербуржцев в известном смысле конкурируют этническая и территориальная составляющая (в исследовании 2011 г. петербургская идентичность даже слегка превышала этническую – 1,9 и 2,1 соответственно), то для чеченцев ведущим признаком самоидентификации оказывается конфессиональная принадлежность, заметно доминирующая даже над этническим самоопределением. Территориальная идентичность для грозненской выборки несущественна, невысок ранг и тейпового членства, что косвенно позволяет судить о формировании единого чеченского самосознания и преодолении традиционной родовой «привязки».

Гражданская идентичность для обеих выборок, но особенно для чеченской, явно «отстает» от этнической, что подтверждается (для Петербурга) данными наших предыдущих исследований.

Важным признаком этнического самосознания являются консолидирующие признаки идентичности – иными словами, те не в полной мере осознаваемые опоры, которые цементируют общность и позволяют говорить о групповой самоидентификации.

При такой постановке вопроса религия для чеченцев является основой консолидации, что подтверждает особую значимость ислама для самоидентификации этого народа. Несомненное сходство между представлениями обеих групп обнаруживается по признаку «родная земля», который оказывается в ряду основ консолидации и чеченцев, и петербуржцев. Судя по данным наших исследований, полученных в ходе социально-психологического эксперимента, «Россия» и «Родина» ассоциируются у петербуржцев в первую очередь именно с «землей», «пространством», «территорией».

По-видимому, географический детерминизм, несмотря на негативное отношение научной среды к этой якобы устаревшей теории, в массовом сознании сохраняет свои позиции, причем, как мы видим, у таких различных по менталитету и культурной традиции сообществ, как чеченцы и русские по национальности петербуржцы. Причем на «вес» этого признака не влияет даже степень ценностной модернизации: в петербургской выборке преобладали лица с высшим и незаконченным высшим образованием.

Представление грозненских респондентов о ранге отдельных признаков в «русской» консолидации в целом не совпадает с мнением самих русских. Так, наибольшее расхождение обнаруживается по признакам «образ жизни» и «государство», причем это расхождение носит зеркальный характер. Доминирующее место «государства» (ранг 3,1) в представлении чеченцев о русских в их «автопортрете» занимает «образ жизни», причем с тем же числовым выражением (3,1). Можно предположить, что в восприятии чеченцев Россия – это «русское государство», несмотря на официальное название «Российская Федерация», и поэтому они полагают, что этническая идентичность русских должна совпадать с гражданской. Однако сами русские не разделяют это мнение, не считая себя государствообразующим народом, что, кстати, соответствует Конституции РФ. Значительно больше их объединяет «образ жизни», т.е. определенные неинституциональные нормы, которым принято следовать как в частной жизни, так и в социальном поведении. Иными словами, для русских важнее оказывается не макро-, а микроуровень взаимодействия, который отражает ментальное, психологическое своеобразие общности.

По мнению чеченцев, история значительно важнее для консолидации русских, чем чеченцев. По-видимому, это объясняется тем, что в массовом сознании история – это прошлое государства, а не народа, и, следовательно, в нашей стране – это «русская», а не «чеченская» история (для чеченцев ранг составил 5,2; для русских – 3,7). Обратимся к основным вехам и фактам коллективной исторической памяти, которые позволил обнаружить опрос в Петербурге и Грозном.

Вопросы открытого типа формулировались следующим образом: «Какие события в истории России вызывают лично у Вас чувство гордости, а какие – чувство стыда или сожаления за то, что они произошли?» В обоих случаях предлагалось назвать первых три события, которые приходят в голову.

Ответы в Петербурге и в Чечне оказались в чем-то схожими и в чем-то различными, что вполне естественно, учитывая непростой путь интеграции чеченцев и Чечни в российскую государственность как в XIX, так и в XX в. Между обеими группами участников опроса особенно заметно различие по событиям, вызывающим чувство гордости.

Петербургская выборка. Наиболее положительные эмоции здесь вызывает советская эпоха: в ряду положительных ассоциаций – Великая Отечественная война или ее отдельные события, в частности Сталинградская битва, битва на Курской дуге и взятие Берлина. Особое место в памяти занимает блокада, что вполне естественно, учитывая место проведения опроса. Каждый второй респондент вспомнил полет Юрия Гагарина (первый спутник, освоение космоса). В числе событий положительного ряда фигурируют практически все войны, которые вела Россия на протяжении своей многовековой истории – от Куликовской битвы и Ледового побоища до войны с Наполеоном 1812 г.

Невоенные успехи Российского государства в памяти единичны и вспоминаются значительно реже (Новгородская республика, отмена крепостного права, открытие Эрмитажа, деятельность Столыпина).

Наиболее отрицательные чувства вызывают сталинские репрессии, но показательно то, что примерно каждый пятый из числа тех, кто считает репрессии самым негативным событием российской истории, одновременно положительно оценивает личность Сталина как самого выдающегося деятеля нашей истории. Иными словами, для некоторых людей, прежде всего молодых, Сталин существует как бы вне негативного контекста своей деятельности. Что касается новейшей истории, то наибольшее сожаление все еще вызывает распад СССР, а также война в Афганистане.

Впервые отрицательную оценку получила перестройка, причем возрастной фактор оказался несущественным, т.е. среди ее условных «противников» примерно в равной мере представлены и молодые, и пожилые участники опроса.

Чеченская выборка. Исторический ряд событий, составленный участниками опроса в Грозном, можно условно разделить на события общероссийской и национальной истории.

В дореволюционный период в исторической памяти опрошенных чеченцев доминирует общероссийское прошлое. Исключение составляет Первая кавказская война и ее отдельные события, известные только жителям Чечни и оцениваемые как положительно, так и отрицательно.

Так, в частности, чувство гордости вызывают восстание шейха Мансура (исламский проповедник [1760–1794], первый имам Северного Кавказа, руководитель национально-освободительного движения 1785–1791 гг., умер в Шлиссельбургской крепости). Вспоминаются и история Зелимхана (знаменитый абрек, сотрудничал с анархистами в годы Первой русской революции, убит в 1913 г.), подвиги Байсонгура Беноевского (наиб Шамиля [1794–1861], потерявший в бою глаз и руку, попавший в плен и освобожденный мюридами. После пленения Шамиля в 1860 г. поднял новое восстание, через год был схвачен и повешен). Исключительно негативные эмоции вызывает казнь Б. Беноевского, падение имамата, сдача в плен и предательство имама Шамиля.