Россия и мусульманский мир № 12 / 2016
Шрифт:
Пока сохраняется такая межрегиональная миграционная ситуация, Россия уязвима, ибо, как говорил по этому поводу великий государственный деятель П.А. Столыпин, «не забывайте, господа, что русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света <…> Наш орел, наследие Византии, – орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью» [4].
1. ФМС РФ. – Режим доступа:Росстат. – Режим доступа: http://www.gks.ru/.
2. Российская газета. – Режим доступа: http://www.rg.ru/2012/09/17/program-madok.html
3. Судоплатова В.С. Компоненты и потенциал демографической динамики современной России и ее регионов: Автореферат … к.э.н. – М.: ИСЭПН РАН, 2015.
4. Столыпин П.А. Речь о сооружении Амурской железной дороги, произнесенная в Государственной Думе 31 марта 1908 года // Нам нужна великая Россия: Столыпин П.А. Полное собрание речей в Государственной думе и
5. Рыбаковский О.Л., Таюнова О.А. Структура иммиграционного потенциала населения России // Научное обозрение. Серия 2. Гуманитарные науки. – 2015, № 2. – С. 38–43.
6. Рыбаковский О.Л., Судоплатова В.С., Таюнова О.А. Вопросы оценки миграционного потенциала // Научное обозрение. Серия 1. Экономика и право. – 2015, № 3. – С. 169–173.
7. Таюнова О.А. Демографическое движение постоянного населения современной России // Сегодня и завтра российской экономики. – 2014. – № 67–68. – С. 141–146.
Место и роль ислама в регионах Российской Федерации, Закавказья и Центральной Азии
Проблема культурно-исторической идентичности Татарстана как части исламского мира: Опыт осмысления
Татарстан и его история как объекты исламоведческого исследования, безусловно, следует отнести к числу малоизученных явлений, которые с позиций классического исламоведения долгое время считались несущественными в силу их исторически сложившейся отдаленности и отделенности от мусульманского мира. Однако идеи «конфликта цивилизаций» заставляют сегодня многих отечественных и зарубежных ученых, в том числе из стран исламского мира, уделять более пристальное внимание периферийным зонам исламской цивилизационности, расположенным на стыке христиано-мусульманского взаимодействия. Именно к таким зонам относится Татарстан как одна из «приграничных территорий» Дар аль-Ислама, которая некогда в своей истории (Х–ХVI вв.) была его неотъемлемой органической частью, подпитывавшейся его влиянием, а ныне почти выпала из-под этого влияния, будучи включенной и во многих отношениях интегрированной уже в немусульманский мир, хотя и на правах своеобразной «мусульманской провинции». Достаточно сложно однозначно определить собственно исламскую идентичность подобных обществ, поскольку она не может не представлять собой противоречивой картины. Это можно сказать и о современном татарском обществе, которое, казалось бы, безвозвратно утратив в себе многие базовые признаки исламской цивилизационности, тем не менее сегодня демонстрирует устойчивое стремление сохранять и даже развивать основанную на ней идентичность.
Роль ислама в прошлом и настоящем татар, а также их место в исламском мире только начинают по-настоящему глубоко осмысливаться, однако очень важно, чтобы это делалось с научных позиций, свободных от антиисламских пристрастий. В течение длительного времени этому мешали идеологические препятствия: сначала христианизаторские установки Российской империи, а затем крайний секуляризм Советского государства. Так, несмотря на достаточно высокий уровень исламоведения в досоветской и Советской России, оно практически не занималось российскими мусульманами, ориентируясь преимущественно на зарубежную проблематику, связанную с внешнеполитическим заказом государства. К тому же в советский период в самом Татарстане были ликвидированы все причастные к изучению ислама научные институты: местная школа российского академического исламоведения и татарские центры мусульманского образования и ученности. В результате в исследованиях советского времени, посвященных истории, культуре и происхождению татарского народа, отсутствовало не только рассмотрение проблем через призму исламских ценностей, но часто и адекватные представления о самом исламе и даже само упоминание о нем.
Особенно вопиющей такая ситуация выглядит в сфере историографии истории средневековых татарских государств. Чтобы понять значение представлений об исламе и исламском мире для понимания истории этих государств, необходимо отметить, что все присущие им общецивилизационные достижения, составляющие предмет традиционной гордости татарской культурной общественности, имеют исламское происхождение. Прежде всего это определяющая роль мусульманских купеческих факторий в создании в Восточной Европе весьма солидной для своего времени торговой и ремесленной инфраструктуры, позволившей подключить местные рынки к Великому шелковому пути, что стало для местных обществ важным условием их успешного развития, а для мира ислама – фактором его постоянного и длительного присутствия в регионе. Собственно именно это обстоятельство, расширявшее политические, экономические и культурные горизонты средневекового татарского общества, в значительной мере обеспечивало включение его в орбиту исламской цивилизации и глубокое усвоение ее достижений. В государственной сфере это основанная на шариате политико-правовая система, а также свойственная феодальным монархиям мусульманского мира модель организации центральной власти (визирь, диван, отраслевые канцелярии и т.д.). В сфере духовной культуры это разветвленная двухуровневая система мусульманского образования (мектебе, медресе); формирование местной традиции жанровой литературы под влиянием
тесного знакомства с творчеством зарубежных мусульманских авторов; восприятие научных достижений мусульманского мира, его эстетики, в том числе архитектурных стилей. Этот перечень, очевидный для любого историка, можно продолжать и конкретизировать.Однако до сих пор официальные российские издания рассматривают татарские средневековые государства вне связи с историей исламского мира. Именно с этой целью в их названиях никогда не используется терминология государственности мусульманского средневековья («эмират», «султанат»), ее подменяют доисламским тюрко-монгольским понятием «ханство». А между тем, как известно, исламская титулатура местных правящих династий была обусловлена тем, что они являлись частью политической системы Дар аль-Ислама. Например, правители Булгара (Х–ХIII вв.) в поисках покровительства багдадского халифа изначально инициировали установление с ним дипломатических отношений и добровольно перешли в статус его вассалов, выражавшийся в звании эмира. В дальнейшем уже джучидские династии Сарая, Казани, Хаджитархана, Касимова, Крыма и др. (ХIIIХVIII вв.) носили титул султанов – политически независимых от халифа монархов, связанных друг с другом не системой его вассалитета, а взаимной договорной солидарностью. На подобных принципах восточно-европейские султаны выстраивали свои отношения и с султанами Арабского Востока, как, например, это имело место в начале ХIV в. в рамках двустороннего договора между Сараем (Сарай-аль-Махрус) и мамлюкским Египтом.
Проблематика ислама отсутствовала также в советской и досоветской официальных интерпретациях так называемого колониального периода в истории татарского народа (ХVI – начало ХХ в.). Всестороннее подавление мусульманских общин завоевавшим их государством, включавшее и сугубо религиозное притеснение, вызванные этим освободительные, протестные движения, неизменно проходившие под знаменем ислама, – все связанные с этим трагические и героические события не могли получить освещения в официальной истории. Власть, возможно, не без основания усматривала в них один из идеологических источников традиционного татарского сепаратизма. Однако, несмотря на это, в культурно-исторической самоидентификации татар, особенно на уровне народно-эпического и массового сознания, всегда играла важную роль гордость за то, что им удалось сохранить исламские традиции. Причем в культивировании этого чувства гордости очень часто переплетались религиозные и этнопатриотические мотивы. Для татар, над психологией которых продолжала довлеть болезненная память о сокрушительном историческом поражении чуждой им неисламской силе, представления о своей духовной стойкости и несокрушимости в исламе оставались сокровенной темой, призванной поддерживать чувство национального и конфессионального самоуважения.
Некоторые, особенно зарубежные, исследователи, отдавая должное конфессиональной устойчивости татарского общества в ХVI–ХIХ вв., объясняют ее особым «пограничным» типом мировоззрения татар, сформировавшимся на окраине средневекового исламского мира, где наиболее важной задачей всегда была мобилизация сознания на противостояние экспансии неисламского мира и активный прозелитизм. Действительно, как иначе объяснить осуществлявшуюся татарами в условиях колониального состояния исламизацию соседних народов, причем составлявшую, по признанию историков, успешную конкуренцию христианизаторской политике Российской империи. К сожалению, этот удивительный феномен татарской истории, указывающий, прежде всего, на всепобеждающую духовную силу ислама, так и остался совершенно неизученным в силу существовавших раньше идеологических исламофобских ограничений. Сегодня, когда позиции ислама в татарском обществе существенно подорваны, мобилизованность мировоззрения мусульман на исторический успех, возможно, все же проявляется в латентной форме и ищет выхода в образах героики прошлого, апеллируя к «забытым» страницам истории мусульманского сопротивления в колониальный период. Создаваемая в результате картина непрерывной борьбы представляет собой героический ряд, связанный преемственностью: от последних защитников осажденной Казани, гибель которой обозначила начало колониального состояния, до тех, чьими усилиями и мужественными жертвами в ходе русских революций начала ХХ в. достигалось гражданское равноправие мусульман в Российской империи и возрождалась их некогда утраченная государственность.
В то же время нельзя не признать, что в этих поисках героики очень часто единственно определяющей оказывается не исламская, а националистическая мотивация. Это хорошо видно на примере возрождения идейного наследия Мирсаида Султангалиева – лидера российских мусульман-коммунистов, решившихся на политический союз с победившей в революции 1917 г. партией большевиков. После неизбежной гибели М. Султангалиева в сталинских застенках его имя на долгие годы оказалось под запретом. Однако его концепция исторической миссии российских мусульман, основанная на геополитических и социально-освободительных идеях модернизированного ислама, именно этой своей стороной вызвала интерес за рубежом, в том числе со стороны европейских ученых и некоторых лидеров исламского мира. Сегодня свободные от прежних запретов татарские националисты вернули имя М. Султангалиева на страницы истории, но лишь в качестве героического борца за национальную государственность татар. А вот исламская составляющая в его идейном наследии, которая, казалось бы, должна была так или иначе заинтересовать современную мусульманскую общественность, продолжает оставаться малоизученной и практически невостребованной. Возможно, это объясняется отсутствием у мусульман Татарстана претензий на завещанную им роль политического сообщества, которая обязывает их воспринимать и критически переосмысливать соответствующий этой роли идейный опыт прошлого.