Россия и мусульманский мир № 8 / 2013

Во-вторых, в российском обществе имеется запрос на «концептуальность» проводимого властью политического и социально-экономического курса. Опросы общественного мнения показывают, что большая часть населения России ждет от руководства страны активной позиции и формулирования четких и понятных идеологических приоритетов.

В этом плане «тренд стабильности» фактически исчерпал себя, и в настоящий момент ощущается запрос на перемены, правда, пока еще под эгидой власти. Если же на этот запрос руководство страны не сможет или не захочет ответить, то такая ситуация чревата переходом идеологической инициативы к непримиримой оппозиции.

«Обозреватель-Observer», М., 2012 г., № 12, с. 8–17.

Исламская цивилизация и современный мир

В. Зорин, доктор политических наук (Институт этнологии и антропологии РАН)

События на Арабском Востоке, гражданская война в Ливии, преследование коптских христиан в Египте, возрастающее число этнических и религиозных конфликтов в мире вновь актуализировали вопросы межцивилизационного партнерства и сотрудничества. Вновь зазвучали идеи о якобы неизбежном конфликте цивилизаций как мегатренде развития человечества, вновь возникает тень Самюэля Хантингтона. Согласно его теории, современный мир – это взаимодействие цивилизаций, которое по ряду причин может превратиться в столкновения и войны локального и глобального характера. Основной тезис состоит в том, что различия между цивилизациями огромны и еще долго будут оставаться таковыми. С его точки зрения, цивилизации-метакультуры не схожи по своей истории, образу жизни и, что самое важное, по религиям. У людей различных цивилизаций отличаются представления о мире в целом, о свободе, о моделях развития, о соотношении индивида и общества, о вере и Боге. Основополагающим является положение о том, что межкультурные различия более фундаментальные, чем политические и экономические.

Сегодня в России, формулирующей собственную точку зрения на многие процессы на международной арене, во многом необходимо критически подходить к изыскам западных идеологов, пропагандирующих «универсальные подходы» к складывающимся процессам и возникающим в международной жизни явлениям.

Своим открытием С. Хантингтон считает определение роли и места культурного фактора в мировой политике. При всей важности культурного фактора представляется, что С. Хантингтон искажает его роль, заявляя, будто разные потенции политического и экономического развития у разных цивилизаций коренятся в их разной культуре. Например, он утверждает, что именно культурный фактор создает в Восточной Азии трудности с установлением демократических систем. Однако достаточно сравнить Северную Корею и Южную Корею или, например, Гонконг и Тайвань с Китаем, чтобы увидеть, что дело заключается вовсе не в культуре, а в политическом режиме. Столь же сомнительно звучит обвинение исламской культуры в неудаче демократических опытов в мусульманском мире – достаточно сравнить те же Пакистан и Турцию с Сирией или Ираком.

Разнообразие отмечается даже в бывшей советской Средней Азии, где Казахстан гораздо дальше продвинулся по пути развития демократического общества, чем, например, тот же Туркменистан. Между тем С. Хантингтон безапелляционно заявляет, что развитие в посткоммунистических странах определяется, прежде всего, их цивилизационной подосновой: прогресс наблюдается там, где имеется наследие западного христианства. В связи с этим возникает вопрос, можно ли сказать, что, например, Западная Украина продвинулась по пути прогресса дальше, чем Восточная Украина?

Фактически он рассматривал «цивилизации» как необычайно устойчивые общества, неспособные к выработке каких-либо значимых общих культурных элементов. Из этого можно сделать вывод о якобы имманентно присущих их взаимоотношениям взаимном непонимании и враждебности. Следовательно, напряженность между ними объясняется не какими-либо реальными интересами с их своеобразной исторической динамикой, а культурными различиями. Вот почему отдельные эксперты заявляют, что «проблема для Запада – не исламский фундаментализм, а ислам как иная цивилизация». Такая постановка вопроса крайне неверна и крайне опасна для будущей единой Европы. Тем более она неприемлема для России, где живет 14–16 млн. граждан, представляющих народы, которые придерживаются исламской традиции. Весь исторический опыт нашей страны свидетельствует: возможен не только диалог между христианством и исламом, но и их сотрудничество.

В России, несмотря на стремления некоторых экстремистов с обеих сторон, не удалось спровоцировать раскол между православными и мусульманами. Между тем басаевско-масхадовские сепаратисты, всячески подчеркивающие свою верность исламу и исламской солидарности, ухитрились напасть на Дагестан и получили отпор от местных патриотов, вовсе не желающих становиться частью нового Халифата. Рассчитывая на солидарность в мусульманском мире, чеченские сепаратисты были разочарованы, не получив той всеобъемлющей поддержки, на которую они рассчитывали. Эта неудача постигла балкарских и карачаевских радикалов. Нельзя также не признавать, что ваххабиты не имеют большой поддержки среди российских мусульман. События августа 2008 г. вокруг Грузии – еще один аргумент в пользу несостоятельности конфликта цивилизаций. Православная Грузия осуществила акт агрессии в отношении такой же православной Южной Осетии, но зато в последние годы ею были установлены теплые отношения с мусульманскими странами – Азербайджаном и Турцией.

Вполне очевидно, что всякая умозрительная конструкция подтверждает свою обоснованность, лишь пройдя проверку реальностью. Ремесло предсказателя неблагодарно. Однако политический опыт и социально-культурная практика подтверждают, что «западноцентристское» мышление как монополия на представления о путях и средствах человеческого прогресса изживает себя, уступая место культурному многообразию.

Другой подход основан на отношении к каждой культуре как к ценности, к источнику взаимного культурного обогащения. Согласно Д.С. Лихачёву, «культура не имеет границ и обогащается в развитии своих особенностей, обогащается от общения с другими культурами. Национальная замкнутость неизбежно ведет к обеднению и вырождению культуры, к гибели ее индивидуальности». Именно наше Отечество сегодня выступает уникальным примером пластической сложноорганизованной системы межкультурного взаимодействия, достойно выдерживающей драматические испытания на прочность и вносящей творческий вклад в мировую историю. Как подчеркивал академик А. Гусейнов, диалог культур, партнерство цивилизаций – это сегодня не только теоретические конструкции высшего порядка, но это и повседневность миллионов людей. И именно такой диалог культур особенно характерен для России, и прежде всего для районов Кавказа и Поволжья. По хантингтоновскому определенно, эти территории относятся к зонам цивилизационного разлома, где в первую очередь и должны якобы произойти конфликты. Реальная практика населения этого региона есть лучший аргумент против сторонников конфликта цивилизаций. Еще раз сошлюсь на академика Гусейнова, который говорил о пространстве диалога, о контактных зонах культуры.

Я хотел бы иллюстрировать этот тезис на конкретном опыте взаимодействия и взаимной адаптации в этнически смешанных селениях Урало-Поволжского региона.

Территория Приволжского федерального округа является одним из полиэтничных регионов России. Она населена разными по языку и культуре финно-угорскими (мордва: эрзя и мокша, удмурты, бесермяне, марийцы), тюркскими (чуваши, башкиры, татары, в том числе кряшены и мишаре), восточнославянскими (русские, украинцы, белорусы) народами. Этническую палитру дополняют переселенцы конца XIX – начала XX в.: латыши, эстонцы, немцы, евреи, поляки, а также современные мигранты из Средней Азии и Кавказа. Полиэтнический состав населения Волго-Уральской историко-этнографической области определил также ее поликонфессиональность. Здесь проживают последователи традиционных этнических религий (удмурты, марийцы, чуваши), суннитского ислама (башкиры, татары), православного христианства (русские, белорусы, украинцы, мордва, чуваши, кряшены, марийцы, удмурты и т.д.), старообрядчества (русские, мордва), католицизма (поляки, латыши), протестантизма: лютеране (немцы, эстонцы, латыши), баптисты, меннониты (русские, немцы и др.), иудаизма (евреи).

Различные этнические и конфессиональные группы находятся в тесном соприкосновении друг с другом. Между ними происходит интенсивное взаимодействие как на этническом, так и на конфессиональном уровнях, особенно в условиях совместного проживания в одном населенном пункте. За последнее время появилось немало работ, в которых межэтнические отношения рассматриваются, прежде всего, в русле изучения конфликтов. Между тем российский опыт говорит о том, что между группами людей, которые принадлежат к разным народам и различаются в культурном и языковом отношении, конфликты возникают далеко не всегда. Более того, их мирное сосуществование является скорее правилом, чем исключением. Но дело не только в этом. В процессе контактирования и взаимодействия они осваивают язык и элементы культуры друг друга. В некоторых случаях этнически смешанное селение может оказаться полем формирования особых субкультур, когда в результате межэтнического взаимодействия двух или большего числа этнических групп формируется своеобразный локальный этнокультурный тип, или первоначальный характер групп существенным образом изменяется.

В процессе длительного совместного проживания у представителей разных этнических групп вырабатывается высокий уровень межкультурной компетентности. Этот уровень выступает как фактор хороших отношений между людьми разных национальностей и культур. Процессам такого мирного взаимодействия в последнее время уделялось гораздо меньше внимания, чем проблемам конфликтов. В частности, огромный позитивный опыт такого взаимодействия, происходившего на протяжении столетий и происходящего в наше время на территории России, изучен и освоен далеко не полностью. По-видимому, населенные пункты, где совместно проживают представители разных этнических групп, представляют собой ту социальную среду, где наиболее интенсивно протекают процессы межэтнического и межкультурного взаимодействия. Именно в этой среде наиболее выпукло проявляются многие тенденции и механизмы этнокультурных взаимодействий.

Полевые исследования, проводимые учеными Института этнологии и антропологии РАН в 2006–2008 гг., показали, что состояние межэтнических отношений сами жители определяют как стабильные, дружеские. В подтверждение этого приводят такие факты, как смешанные семьи и трудовые коллективы, совместные помочи и даже совместные праздники. Обе группы отмечают общность в религии и сходство в ключевых элементах праздничной культуры. Так, в календаре и чувашей, и мордвы существуют новогодние праздники с гаданиями, Масленица, Пасха, семицко-троицкий цикл, некоторые элементы похоронно-поминальной обрядности (раздача подарков, ниток, обязательные дни поминовения).