Россия и мусульманский мир № 8 / 2014

Л. Буева. В.В. Путин подкрепляет свои суждения ссылкой на Николая Бердяева. Здесь мы сталкиваемся с удивительной идеологической особенностью. Если прежде апелляция к тому или иному идейному течению предполагала некую целостность, стремление подчинить все проблемы одному мировоззрению, то сегодня политику вполне достаточно взять из мировоззрения одну мысль, одну ссылку, игнорируя сложность всего концептуального единства. Идеология – это не цитата, а определенный курс. Но Бердяев как раз и подчеркивал, что не следует понимать консерватизм исключительно как лозунг в политической борьбе.

И. Егорова. Несомненно, русский философ писал о консерватизме как об одном из вечных религиозных и онтологических начал человеческого общества. Он считал, что невозможно нормальное и здоровое существование и развитие общества без консервативных сил. Консерватизм поддерживает связь времен, не допускает окончательного разрыва в этой связи. Настоящее, прошлое и будущее связываются в глазах консерватора в единый целостный проект, направленный к ясной национальной цели.

П. Гуревич. Консерватизм, по словам Николая Бердяева, имеет духовную глубину, он обращен к древним истокам жизни, связывает себя с историческими корнями. Вместе с тем русский философ отмечает, что не всякий консерватизм сам по себе хорош. В наших условиях мы можем легко окрасить в радужные цвета, скажем, период застоя. Но истинный консерватизм не лишен преображающей энергии. Традиция и предание вечно хранятся, сохраняя преемственность. Есть творческий консерватизм. Но есть и ложный, косный консерватизм, который не понимает творческой тайны прошлого и ее связи с творческой связью грядущего.

Л. Буева. Сегодня под знаменем консерватизма творится «выпрямление» истории. Усилиями специалистов мы создаем видимость узаконенной истории. Но ведь правда консерватизма есть правда историзма, правда чувства исторической реальности. Я согласна с тем, что отрицание исторической преемственности и разрушение исторической реальности, нежелание знать живой исторический организм – это идеологическое предательство консерватизма. В историческом космосе образуются и устанавливаются качества, неразложимые и неистребимые в своей онтологической основе. Однако не разрушается ли эта историческая правда в едином учебнике по истории, где все исторические события подгоняются под приемлемый стандарт?

И. Егорова. История не творится по заранее обдуманному плану. В ней есть и величие, и позор, обретения и утраты. Пройтись катком по истории – дело нехитрое. Но каковы несомненные выгоды от этой идеологической затеи? Историю невозможно выпрямить, сгладить. Есть внушительные исторические примеры, когда силы, пришедшие к власти, начинали «выравнивать» историю. Например, Тюдоры в Англии, укрепившись на троне, так извратили реальную историю, что от нее остались лишь одни мифы. Подлинные события толковались так, как это было угодно триумфаторам.

П. Гуревич. Вполне очевидно, что смысл консерватизма не в том, чтобы препятствовать движению вперед. Хаотическая, бесформенная тьма сама по себе не есть еще зло. Но она становится им, когда ее пробуют санкционировать. Однако всякая идеология сильна, если она рождается в недрах общественного сознания. Разумеется, консервативные тенденции разделяются в наши дни многими людьми. Бесконечное реформирование всех сторон общественной жизни, гонка капиталистической конкуренции, стремительная смена образа жизни не могут не вызывать в народе тоску по прошлым устоям жизни, по порушенной традиции. Однако было бы ошибкой поддерживать эти настроения в силу политической конъюнктуры. В смутные консервативные настроения идеолог обязан вносить упорядоченность, ясность. Важно отделить реставраторские настроения от естественной реакции населения на стремительный бег преобразований. Однако настоящего идеологического творчества сегодня нет. Власть заинтересована не в том, чтобы прояснить назревшие общественные тенденции, а в том, чтобы поставить их на службу идеологизированной злобе дня.

Л. Буева. Сегодня много говорят и пишут о том, чтобы закрепить в Конституции Российской Федерации духовный суверенитет православия. Сразу возникает множество вопросов. Чья эта идея? Отражает ли она назревшие потребности населения страны? Кто предложил прописать в Конституции особую роль православия? Идея, оказывается, принадлежит рабочей группе, которая была создана по итогам конференции «Триумф и крушение империи», которая прошла в Манеже в ноябре минувшего года. В ней приняли участие депутаты, известные общественные деятели, видные политологи и историки. Конференция попыталась дать ответ на вопрос: почему после 300 лет правления Романовых, которые привели Россию к триумфу, все закончилось катастрофой 1917 г.? Вероятно, краху России содействовало множество факторов. Но не последняя роль принадлежала духовному фактору.

И. Егорова. Сейчас в Основном законе нет ни слова о том, что Россия является страной православной. Само собой понятно, что нет оснований отрицать определяющую роль православия в становлении российской культуры и государственности. Оно действительно может рассматриваться как основа нашей национальной идентичности. Участники конференции говорили о том, что православие – это и есть основа нашей национальной идеи.

П. Гуревич. Есть ли аналогичная строка в конституциях других стран?

Л. Буева. Да, в конституциях многих европейских стран есть упоминание о ее христианских ценностях. Хотя бы на уровне декларации значительная часть Европы объявляет себя христианской цивилизацией. Например, в конституциях Норвегии, Дании, Польши есть упоминания о христианстве. Ныне действующая Конституция Ирландии начинается со слов: «Во имя Пресвятой Троицы». Если же напомнить об Англии, то главой церкви там является глава государства. Религиозная ориентация прописана в конституциях нескольких десятков мусульманских и буддистских стран.

И. Егорова. Нет сомнений в том, что для укрепления идентичности России возвышение православия необходимо. Но консерватизм не сводится только к укреплению веры. Вообще консерватизм, как и всякая идеология, предполагает некую связность сюжетов. Идеология не может сводиться к перечню лозунгов. Если речь идет о приверженности традиции, то сразу возникает вопрос: не эксплуатируется ли тоска по коммунизму? Есть ли тут некая демаркация? Такая трактовка консервативного курса скорее могла бы называться «реставрацией». Вряд ли приемлема также либерально-демократическая модель консерватизма. А ведь наша экономика базируется именно на этом фундаменте. В нашем обществе оживились монархические идеи. Может быть, предполагается возрождение монархии? Но тогда консерватизм не сможет связать воедино историческую преемственность – не укладываются в эту модель ни советский, ни либерал-демократический этапы нашей истории. Если они утрачиваются, от консервативного проекта остаются одни вычерки.

П. Гуревич. Есть еще один важный концепт, который требует привязки к консервативному курсу. Как совместить евразийство с идеей всеславянства в современном политическом курсе? Уж если речь идет о сохранении православно-общинных социальных традиций, то здесь европейская идентичность очевидна. Предполагается возникновение новых государственных образований и новой их организации, основанной на цивилизационном принципе, т.е. на принципе культурно-исторического типа (по Н. Данилевскому). В православно-славянском союзе могла бы реализоваться славянофильская идея общеславянского объединения. Что касается евразийства, то оно основывается на мозаике славянских, тюркских и угорских племен, через Киевскую и Московскую Русь к Великой империи. Как можно сегодня помыслить русско-китайско-таджикско-казахское родство?

Л. Буева. Не складывается ли у вас, коллеги, впечатление, что власть вынимает из идеологической колоды то одну, то другую карту с учетом политической конъюнктуры? Но в идеологической практике это чревато неожиданными последствиями. Мы видим, что в отличие от науки идеология характеризуется не рациональными доводами, а лозунгами, призывами к чувствам, ссылками на авторитет. Она вдохновляется традициями, желаниями, предрассудками, легендами. Идеологии не присущи принципы научной жизни, объективности, пересмотра своих выводов, постоянной критики и аналитического сопоставления возможных точек зрения. Наука полагает, что одни идеи более истинны, нежели другие. Для идеологии истина важна, поскольку ее утверждения связаны с социальными интересами.