Россия и русские. Книга 1

Молодой житель дальней северной Архангельской губернии по имени Михаил Ломоносов (1711–1765) воспользовался новыми возможностями. Он родился в семье рыбака и однажды, присоединившись к каравану торговцев соленой рыбой, пришел в Москву, чтобы учиться в Славяно-греко-латинской академии. Для того чтобы его приняли в академию, ему пришлось назваться дворянином. После этого единственного обмана развитию таланта Ломоносова не существовало никаких преград. Михаил перешел в недавно открывшуюся Академию наук, став ее первым русским студентом, а потом отправился учиться в Германию. Вернувшись на родину, он проявил удивительную разносторонность, преподавая химию, минералогию, риторику, стихосложение и русский язык, и внес неоценимый вклад в развитие каждой из этих наук. Его карьера стала началом русификации знаний: Ломоносов ненавидел своих немецких коллег и вместе с Иваном Шуваловым, одним из самых влиятельных людей при дворе императрицы Елизаветы, способствовал кампании по открытию в Москве абсолютно русского университета и двух средних школ, одной — для детей из недворянских семей. Университет открылся в 1755 г. с факультетами права, медицины и философии, где лекции читались на латыни и русском языке. Теологического факультета не было: церковное образование стало совершенно отдельным направлением⁶⁰.

Петра могли упрекнуть — и упрекали, — что он опережал события, запрягал телегу впереди лошади: в то время как он проводил научные исследования, большинство населения даже не умело читать. А так как наука насаждалась иностранцами и Православная церковь перестала играть решающую роль, наука стала восприниматься народом как нечто безбожное. Кое-кто даже поговаривал, будто бы учение было делом рук Антихриста. Подозрительное отношение к ученым было присуще множеству простых жителей России и оказалось весьма живучим.

Однако происходил и противоположный процесс, во всяком случае, среди дворян. В течение последующих двух веков знания русских людей в области гуманитарных, социальных и естественных наук стали одними из лучших в мире, завоевали признание в научных кругах и приоритет в получении государственных средств, что немало значило для бедного государства.

Более того, распространение знаний происходило в эгалитарной (уравнительной) или по крайней мере меритократической форме. Со времен Петра наличие среднего или высшего образования помогало начать государственную службу и получить высший ранг по сравнению с чиновником, имевшим низкий образовательный уровень. К тому же дух науки сам по себе усилил эгалитаризм: тот, кто проникался этим духом, становился членом «международной республики знаний», сообщества, безразличного к государственным и военным иерархиям. Так Россия выработала мощный иммунитет на будущее.

III. Россия как европейская империя

5. Государственные и общественные институты в XVIII в.

Власть, государственные учреждения и законы

Прогрессивные внутриполитические преобразования Петра I стали причиной серьезных изменений в жизни Российского государства и общества. Однако, сделав скачок из «тьмы к свету», Петр укрепил и даже усилил ряд черт старого Московского государства, которые, по его мнению, более всего препятствовали развитию страны. Результаты петровских преобразований служат блестящим доказательством проницательного высказывания Ю.М. Лотмана о том, что в России самые радикальные перемены вопреки своим внешним проявлениям на самом деле только усиливали те традиции общества, которые они призваны были изменить¹.

На протяжении XVIII столетия реальная власть в России распределялась между тремя группами учреждений. Первая группа — официальные государственные органы, формально выполнявшие свои функции: Сенат, Святейший синод и коллегии. Вторая группа включала совещательные советы монарха (названия которых довольно часто менялись). И наконец, третья группа — фавориты монарха.

Далеко не все, кто поднялся на вершину общественной лестницы России того времени, были согласны с подобным распределением власти — в немалой степени в силу того, что их положение было непрочным и могло в любой момент измениться. В 1730 г. члены Верховного тайного совета (учреждения второй группы) попытались склонить императрицу Анну к принятию определенных «обязательств», которые она должна была бы взять на себя вовремя своей тронной речи на церемонии восшествия на престол. Выполнение этих обязательств потребовало бы от нее испрашивать дозволения Тайного совета на замужество, назначение наследника престола, решение вопросов о войне и мире, повышение налогов, распределение доходов, назначение на высшие государственные посты и дарование земель.

Если бы эти намерения были доведены до конца, Россия могла бы стать ограниченной монархией, подобно той, что была установлена вигами в Англии XVIII в. Однако, когда об этом плане стало известно, большинство дворян расценили его как попытку семейств Голицыных и Долгоруких, доминировавших в то время в Тайном совете, увековечить власть своих родов. Дворяне уговаривали Анну отказать членам Тайного совета. Она согласилась².

В 1754 г. фаворит императрицы Елизаветы Иван Шувалов, по-видимому, вдохновленный идеями Монтескье, вынес предложение о том, чтобы царствующая особа и ее подчиненные давали клятву соблюдать определенные «неизменные фундаментальные» законы, которые гарантировали бы неприкосновенность земельной собственности и право дворян быть судимыми только равными им по положению. Брат Ивана Шувалова Петр возглавил официальную комиссию по сведению этих идей в единый свод законов. Комиссия выполнила почти всю работу, но ее рекомендациям не последовали³.

Екатерина II (1762–1796) проявляла больше интереса к государственным учреждениям и законам, нежели ее предшественники, так как ее права на трон были слабее. Она не являлась отпрыском ни одной из ветвей династии Романовых. Без постоянной поддержки своих подданных, закрепленной законодательно, она была слишком уязвима для всякого рода тайных заговоров в среде гвардейских офицеров.

В первые годы правления Екатерины ее главный советник Никита Панин хотел продолжить государственные реформы Петра I. Он предложил создать императорский совет, который являлся бы не только совещательным органом при монархе, но и нес высшую административную ответственность. Предполагалось, что он будет функционально поделен и станет действовать подобно совету министров в рамках единого свода законов. Эти предложения на практике ограничили бы монархию могущественной структурой, поддерживаемой старинными аристократическими фамилиями, получившими свои титулы по рождению, по служебному положению, по заслугам или по случаю.

Даже такие, по всей видимости, беспристрастные рекомендации стали причиной перераспределения соперничающих сил при дворе. Когда оппоненты Панина приобрели влияние в окружении императрицы, он отказался от своих предложений, несомненно, опасаясь, что их осуществление только укрепит влияние его соперников⁴.

У Екатерины были свои представления о том, как реформировать государство и ввести правовой порядок. Они основывались на идеях мыслителей эпохи Просвещения, которых она читала, готовясь к исполнению императорских обязанностей. Она понимала важность ратификации законов представителями от народа, поэтому в 1767 г. созвала Комиссию для составления нового Уложения (свода законов), состоявшую из депутатов, избранных от различных слоев общества. По этому случаю императрица написала Наказ, или Меморандум.

Екатерина II имела собственное мнение о принципах законности, и оно во многом совпадало с тем, что думал по этому поводу Петр I. Она верила, что закон является той силой, при помощи которой государство мобилизует общественные ресурсы ради того, чтобы увеличить свои мощь и богатство, обеспечить благосостояние населения.

Екатерина понимала закон не как безликую силу, посредничающую между автономными и иногда враждующими социальными институтами, но как инструмент, посредством которого монарх укрепляет власть и приводит в действие этические нормы. Она считала, что государство — это собрание людей, живущих в обществе, где действуют законы. Свобода, по мнению Екатерины, — это возможность делать то, что каждый желает. Нельзя принуждать людей делать то, чего они не хотят.

Это точка зрения немецких камералистов, а не французских или английских просветителей. Точка зрения, которую многие немецкие монархи претворяли в жизнь в своих относительно маленьких государствах, подчиненных Пруссии⁵.

Комиссия по созданию нового Уложения состояла из представителей дворянства, торгово-ремесленного населения, казаков, однодворцев (государственных крестьян, потомков наемных военнослужащих, служивших на южных границах), государственных крестьян и инородцев. Крепостные и, на что особенно стоит обратить внимание, духовенство не были представлены в Комиссии.

Депутаты приносили наказы, в которых излагались жалобы и пожелания их избирателей. В 1767 г. Комиссия была созвана впервые, и довольно скоро выяснилось, что у каждого сословия существуют свои собственные, узко понимаемые интересы. Предложения выдвигались без малейшей попытки представить себе новое законодательство применительно к государству или населению в целом. До тех пор, пока члены Комиссии действовали исключительно в локальном контексте, избегая более широких рамок, у них не оставалось шанса учесть общие интересы и потребности Российского государства⁶.