Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko

Своего помещения у «Интеллекта» сначала не было. Первая лекция из числа запланированных состоялась вечером 26 сентября 1992 г. в здании бывших Бестужевских курсов, на географическом факультете (Васильевский остров, 10-я линия, д. 33, 66-я аудитория). Это была лекция академика А. М. Панченко. Посвящена она была эпохе Ивана Грозного, однако, как и следующие его лекции, содержала многочисленные «выходы» в современность. В ту осень академик был постоянно и крепко не в духе, и от него доставалось по первое число как давно покойным деятелям, так и современникам. Патриарха Никона он обличал так, что человек с воображением мог бы принять академика Панченко за протопопа Аввакума. А в лекции «О русском самозванчестве» он приравнял к самозванчеству любое использование любого псевдонима и исходя из этого принялся бранить всех Гайдаров, которые на самом деле Голиковы: и Аркадия, и Егора, и даже Тимура. Они оказались виноваты перед академиком, в частности, тем, что происходили из Арзамаса – «а это захолустье и, значит, самая что ни на есть кислая дрянь». Я, слушая его лекции, разумеется, обращал внимание на очень интересные наблюдения, относившиеся к русской культуре XVII–XIX вв.; но на школьников его эпатажные эскапады производили столь сильное впечатление, что они ничего, кроме них, не замечали. Питомцы «Интеллекта», как правило, задавали лекторам много вопросов, и по большей части хороших, свидетельствовавших о понимании. Однако академику Панченко воспитанники «Интеллекта» за всё время лекций, на каких мне довелось побывать, не задали ни одного вопроса: его выслушивали вежливо и провожали молча, отстраненно. В конце 1992/1993 учебного года среди «интеллектовцев» было проведено тестирование: чьи лекции им понравились больше. Безусловным фаворитом был у них Б. В. Аверин, я обретался где-то в середине списка, академику же Панченко выставили низшие баллы.

Почти все мероприятия, где «интеллектовцы» собирались все вместе, пришлись на 1993 г.: 3–10 января – зимняя школа в университетском городке Петергофа, 13 мая – однодневная выпускная конференция в Менделеевском центре университета, а 30 июня – 7 июля – летняя школа в Петергофе. (Во время летней школы я по просьбе участников организовал поездку в Копорье с головокружительной прогулкой по стенам крепости.) Во время школ преподаватели общались со своими воспитанниками целыми днями. Как однажды выразилась Анна Алексеевна Карцова, преподаватель химии и педагог по призванию, «здесь, где я их окружила собой»… Конференции были основным форматом работы обеих «школ». И на конференциях этих не было разделения по специализациям: все слушали всех. Для преподавателей, интересовавшихся не только своей узкой специальностью, такое – пусть мимолетное – напоминание о старинном универсализме, с которым связано самое слово «университет», было и приятно, и полезно. От программистов мы тогда получили некоторое представление о том, что нам всем впоследствии предстояло освоить в связи с компьютеризацией. Математикам я смог задать накопившиеся у меня вопросы. Но лучше всего запомнилось, как обычно и бывает, не самое важное: томные девицы из групп, специализировавшихся по биологии. Они преспокойно сообщали о своих удачных генетических опытах: «Эту клетку мне удалось убить», а о неудачных – «к сожалению, опухоль не возникла». Главное же – все мы, участники программ «Интеллекта», на неделю оказывались в несколько искусственной, но очень уютной среде, где можно было немного отдохнуть от среды обычной и вдохновиться на новые свершения.

В том виде, в каком она была задумана, программа «Интеллекта» действовала всего год, а именно 1992/1993 учебный год. Летом 1993 г. состоялся новый набор, однако уже осенью стало заметно, что родители настроены не на многостороннее развитие своих чад, а на их натаскивание на строго определенный вуз. Информация о том, что питомцы «Интеллекта» практически все поступили куда хотели и вовсе не обязательно по той специальности, какой занимались в «Интеллекте», их не убеждала. Дефицит спонсорских денег вынудил отказаться от зимней и летней школ. Появилась и плата за обучение – сначала небольшая. Штатный психолог «Интеллекта» сказал мне тогда: «Раньше принимали лучших из тех, кто набирал высокие баллы в тестах, теперь – мало-мальски годных, лишь бы они готовы были платить». Правда, газета «Смена» 25 марта 1994 г. бодро сообщила: «“Петербургский центр поиска и поддержки талантов” обрел свое помещение» (на 3-й линии Васильевского острова, дом 46). Но мне по этому случаю сразу вспомнилось наблюдение великого мудрого Сирила Норткота Паркинсона: как только организация обзаводится постоянным помещением, она теряет эффективность и динамизм. (Паркинсон указывал, в частности, что Дворец Наций в Женеве был закончен строительством в 1937 г., как раз накануне роспуска Лиги Наций.). [20] Конечно, гимназии или библиотеке постоянное помещение необходимо, но у «Интеллекта» не было ни своего книжного собрания, ни лабораторий: в «скитальческом» состоянии он работать вполне мог. Теперь же группы стремительно редели и закрывались одна за другой.

20

Памфлет «Новое здание, или Жизнь и смерть учреждений».

Весной 1994 г. Тарантовы пришли к выводу: «Нам предлагают для обучения не тех детей; мы должны подготовить их сами». В обретенном помещении решили открыть платную школу, состоящую из одного класса: 8-го в 1994/1995 и 9-го в 1995/1996 г. Предполагалось, что когда они доучатся до 11-го класса, то есть в 1997/98 г., к работе с ними подключатся преподаватели «временно» распущенных групп. В классе было всего восемь человек. Я в 1983–1986 гг. преподавал историю в сельской школе, и хотя этот эпизод жизни вызывал больше горьких воспоминаний, чем приятных, согласился поработать в школе при «Интеллекте». Поскольку в том классе изучалась история России, мы организовали для учеников поездки в Старую Ладогу и Новгород. Увы, вся эта затея показала, что мы в очередной раз спутали Россию с Америкой. В Америке, если уж человек заплатил за свое обучение, он, как правило, будет как следует учиться: знания нужны для дальнейшей карьеры, да и не пропадать же деньгам… В России же в такой ситуации почему-то возникает совсем другая мысль: «Я заплатил – и я еще буду напрягаться? Вы сделайте мне интересно!» Проверки успеваемости весной 1995 г. показали, что уровень знаний учеников платной школы при «Интеллекте» был не выше, а ниже, чем в обычной школе. На педсовете Л. Б. Тарантова сначала открытым текстом предложила «утопить всех в двойках», а затем повела с каждым отдельно взятым учителем доверительный разговор о необходимости увлечь своим предметом. Не подозревая о том, она один в один повторила приемы школьных методистов советского времени. Для меня это стало окончательным сигналом, что проект безнадежен.

Александр Александрович регулярно выспрашивал меня о состоянии дел «Интеллекта», но рассказы мои никогда не комментировал, а лишь принимал к сведению. Как я теперь понимаю, он хотел посмотреть, что получится, но не делал на «Интеллект» единственную ставку. И на так называемом «рынке образовательных услуг», и в стране ситуация менялась стремительно; все набивали себе шишки и учились на своих и чужих ошибках. В ту воду, в какую мы вошли летом 1992 г., уже год спустя войти стало невозможно.

Видимо, поэтому Александр Александрович совершенно спокойно отреагировал на мое решение прекратить работу в школе со следующего учебного года – 1995/1996. В тот год историю там взялся преподавать Густав Александрович Богуславский (1924–2014). Я никогда не считал себя педагогом, а для Богуславского педагогика была первым делом. Я – специалист по новой истории Запада, он – по истории России. Но в школе мы с ним словно поменялись своими амплуа. Я преподавал историю России, он – новую историю. Мне рассказывали, что он прилагал неимоверные усилия, чтобы заинтересовать учеников историей, очаровать их уроками-лекциями и почти не ставил оценок, тогда как я, после того как понял, с кем имею дело, «заваливал» их заданиями и, бывало, ставил каждому по две-три оценки за урок. Но результаты у меня и у него были примерно одинаковые – плачевные. Летом 1996 г. в Санкт-Петербурге резко повысилась плата за аренду помещений. Бороться за сохранение такой школы никто не захотел, да, наверное, уже и не мог. И Тарантовы закрыли программу «Интеллект».

Единственному «звездному» выпуску «Интеллекта» в 2014 г. исполнился 21 год. Уже можно проследить если не судьбу, то карьеру некоторых выпускников. Я мало имел дела с теми, кто специализировался по естественным и точным наукам. Сведения, которые мне удалось собрать, относятся только к гуманитариям.

Васильев Арсений Владимирович в 2010 г. стал генеральным директором группы компаний «УНИСТО Петросталь».

Лушников Алан Валерьевич в июле 2006 г. стал заместителем руководителя Федерального агентства железнодорожного транспорта, затем был помощником министра транспорта РФ [21] И. Е. Левитина, а сейчас (ноябрь 2014 г.) он – помощник вице-премьера А. В. Дворковича. В 2012 г. ему присвоено звание почетного железнодорожника. Мне трудно представить Алана в качестве большого начальника. Но я очень хорошо помню, как картинно он рассказывал на одном из занятий в «Интеллекте» о пирате Хайреддине Барбароссе. А его цветастый шарф фантастической длины, вероятно, с улыбкой вспомнят и те «интеллектовцы», кто не помнит по имени самого Алана.

21

О роли А. В. Лушникова в реформировании системы управления железнодорожным транспортом см.: Гурьев А. Из тупика. История одной реформы. СПб., 2008. С. 629, 642–643, 720–724.

Марголин Григорий Михайлович несколько лет был пресс-секретарем администрации Выборгского района Санкт-Петербурга, сейчас он – начальник управления Избирательной комиссии Санкт-Петербурга.

Парфентьев Павел Александрович – генеральный директор Аналитического центра «Семейная политика. РФ», председатель Межрегиональной общественной организации «За права семьи», общественный эксперт в области фамилистических аспектов законодательства и семейной политики. Член оргкомитета Всемирной конференции по домашнему образованию – 2012 (она проходила в Германии). Советник Всемирного конгресса семей по международному праву, по правам человека и по российскому конституционному, гражданскому и семейному праву. Павел не учился в старших классах школы, а сдавал экзамены экстерном. Это обстоятельство, которому мы тогда не придавали большого значения, в его случае оказалось решающим для выбора жизненной стези. Все прочие приходили в «Интеллект» после занятий, утомившись от общения в своих классах; для Павла же «Интеллект» был едва ли не единственным местом общения, а энергия у него в ту пору и вовсе била через край, несколько даже подавляя и раздражая других. Специализировался он по религиоведению, при этом сам, пройдя через увлечение кришнаитством, в конце концов стал католиком восточного обряда; на Украине таких называют униатами. [22] В Римско-католической церкви процедура канонизации святых (беатификации) чрезвычайно сложна, и П. А Парфентьев в этом процессе – человек не последний, а именно: «вице-постулатор процесса беатификации российских католических мучеников XX столетия». Он участвовал также в создании Толкиновского общества Санкт—Петербурга. [23]

22

Недавно он в соавторстве выпустил капитальное сочинение: Козлов-Струтинский С. Г., Парфентьев П. А. История Католической церкви в России. СПб., 2014.

23

См. его книгу: Парфентьев П. А. Эхо благой вести: христианские мотивы в творчестве Дж. Р. Р. Толкина. М., 2004.

Я замечаю, что борьба с попытками введения так называемой ювенальной юстиции, с юридическими новшествами, заимствованными главным образом из Скандинавии и разрушительными для традиционной семьи, в последние годы заметно повысила востребованность всего того, что делает сейчас П. А. Парфентьев. [24] 13 апреля 2013 г. он обсудил в прямом эфире проблемы российской семьи с протоиереем Димитрием Смирновым, [25] который отвечал тогда в РПЦ за работу с силовиками. Как почти любой православный, он не питает симпатий к униатам. И уж никак Димитрий Смирнов не привык выслушивать поучения от младших по возрасту и статусу. Однако компетентность Парфентьева в юриспруденции в сочетании с его жестко консервативной христианской позицией заставила даже протоиерея Димитрия Смирнова вести беседу с ним в тоне подчеркнуто мирном и заинтересованном; вероисповедные различия в той беседе не проявились вообще никак. Два дня спустя одна из слушательниц – Евгения Исакова, прочитав запись разговора, написала: «Спасибо за беседу, очень приятно видеть таких благообразных молодых людей. И где только отец Дмитрий их находит?»

24

См.: Парфентьев П. А. Без школы: юридический путеводитель по семейному образованию и экстернату. М., 2011.

25

См.: http://www.dimitrysmirnov.ru/blog/cerkov-18733/

Конечно, было бы упрощением однозначно ответить: в «Интеллекте». У этого начинания Александра Александровича Фурсенко не было продолжения. Но кое-какие плоды оно успело принести даже по результатам единственного года полноценной работы.

Р. Ш. Ганелин, Б. В. Ананьич. Один из лидеров американистов России об ее исторической судьбе после распада СССР

А. А. Фурсенко в 1994 г. был вице-президентом С.-Петербургского научного центра РАН, как обозначено в материалах состоявшегося тогда симпозиума в южно-африканском Центре российских исследований Кейптаунского университета. В тот момент сотрудничество между двумя научно-организационными структурами в разных частях света не сводилось к одному только официальному или даже официозному подходу к делу. Поэтому выступление А. А. в Кейптауне носило характер свободного изложения его взглядов по коренному вопросу российской и всемирной действительности тех лет с явными следами опыта многолетней исследовательской работы в области историографии США, мировой добычи и рынка нефти, а также общих вопросов экономической истории дореволюционной и советской России.

Тем не менее авторы настоящих строк рассматривают эту малоизвестную работу А. А. как явление, выпадающее из общего хронологически-тематического и жанрового строя его творчества, поскольку анализом текущих событий и явлений современности он до того почти не занимался и, как представляется, даже избегал его (самыми поздними хронологически предметами его занятий были Кубинский кризис и «Америка 70-х»). Впрочем, может быть, именно этим и определяется целесообразность рассмотрения доклада с представлением читателю возможности ознакомиться с ним. Доклад на Кейптаунском симпозиуме, озаглавленный «Мечты и действительность в современной России», начинался словами: «Нации склонны иметь мечты, свои собственные верования и вдохновенные ожидания лучшего будущего». «Наиболее известна, – продолжал А. А., – американская мечта о личном преуспеянии в каждой сфере жизни – экономической, социальной, политической и культурной. В американской народной культуре эта мечта связана с движением к обществу изобилия, прав человека и достижений личности».