Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko

Опираясь на источники, которые представлялись ему надежными, А. А. считал, не скрывая своего к этому отношения, что Россия ежемесячно теряла от 1,5 до 9 млрд долларов, нелегально или полулегально оказывавшихся за границей в то время, когда правительство настойчиво добивалось предоставления России Международным валютным фондом 1,5 млрд долларов для стабилизации ее финансовой системы. Ссылка А. А. на полулегальность означала указание на несовершенство российского законодательства. А. А. считал отсутствие мер для привлечения капитала в российскую экономику и его защиты одной из причин сложившейся ситуации. Другой причиной был политический строй новой российской государственности, не вызывавший у инвесторов доверия.

Экономический кризис вел к растущему несоответствию между заработками и ценами. В течение предшествовавших докладу А. А. двух лет заработная плата увеличилась в 109, а товарные цены – в 245 раз. Официальная статистика показывала сокращение реальных доходов вдвое, а опросы – втрое. В апреле и мае 1994 г. средний месячный заработок в Петербурге составлял около 160 000 рублей, в промышленности города – 140 000, в науке – 120 000, в культуре и искусстве – 106 000, в администрации – 190 000, в банках – 350 000. Летом 1994 г. машинисты метро угрожали забастовкой, требуя 600 000 руб. в месяц, в то время как высшего уровня профессор университета или научный сотрудник Академии наук получал лишь половину этой суммы.

Одной из наиболее животрепещущих проблем в России, особенно в больших городах, А. А. считал «высокий уровень преступности». «По данным опросов, – писал он, – более трех четвертей жителей Петербурга не считают себя в безопасности от этого. Получили широкое распространение мафия и организованная преступность, при предшествовавшем режиме практически неизвестные». А. А. ссылался на происходившие в год его работы над докладом слушания в подкомиссии Конгресса США, возглавлявшейся сенатором Сэмом Нанном, которая признала организованную преступность в бывшем Советском Союзе «глобальной угрозой». Участвовавший в этих слушаниях первый заместитель российского министра внутренних дел генерал М. К. Егоров сообщил, что с 1990 до начала 1994 г. число организованных преступных групп увеличилось с 785 до 5691. Они возглавлялись 3 тысячами опытных преступников, 956 групп работали под крышей 155 уголовных союзов при отсутствии общероссийского центра ввиду борьбы между ними за сферы влияния. Общее число их активных членов составляло около 100 000. Старые и новые уголовники, представители теневого и подпольного бизнеса, все они вносили свой вклад в действия преступных групп.

Отчасти в связи с этим А. А. ставил вопрос о природе новой российской государственности. Принятая в 1993 г. конституция не представлялась ему действенной. Россия нуждалась, по его мнению, в «надежном правовом механизме, который давал бы конституционную защиту и гарантии всем сферам жизни, включая гражданские права, частную собственность и предпринимательство, а также иностранные инвестиции». «В настоящее время, – подчеркивал А. А., – ничего этого нет». [35] Считая замену руководства страной Коммунистической партией установлением многопартийности «самым важным политическим достижением России», А. А. отмечал, однако, что «демократия России в хаосе», политические силы конфликтуют между собой даже в правительственной среде. Ельцина, не имевшего поддержки ни одной сильной политической партии, он уподоблял в этом смысле царю.

35

Fursenko A. A. Dreams and Realities of Present-Day Russia. P. 19–20.

Перед президентом и его сторонниками он ставил вопрос, с какими социальными и политическими группами они себя связывают и какую политику выбирают, чтобы обеспечить выживание нации. «Уместно спросить, – заявлял А. А., – какого рода развития событий нам ждать? И, наконец, кто поведет страну: Ельцин, Жириновский, Зюганов или Гайдар?» Последующие рассуждения А. А. подтверждали, что его надежды были связаны с Гайдаром. Он видел реальную угрозу со стороны популистов во главе с Жириновским, сомкнувшихся с реакционными экстремистами, и считал, что и те и другие «используют экономические трудности России и политическую неустойчивость в стране в своих собственных интересах». Что касается Зюганова, то А. А. обращал внимание на участие «нескольких групп прежних коммунистов» в так называемом «Фронте национального спасения», где они вместе с националистами и монархистами «открыто призывают к свержению нынешнего правительства и провозглашают свое намерение изменить общественный строй». Рассматривая патриотизм как «консолидирующую силу» для «народной поддержки в преодолении экономических проблем и политического хаоса», он подчеркивал, что это возможно в том случае, если патриотизм будет использован сторонниками реформ и социал-демократических взглядов, а не сталинистами, брежневцами или последователями Жириновского.

Доклад был сделан А. А. Фурсенко и сейчас же издан в Кейптауне во время расцвета его творческой деятельности и уже поэтому не может быть определен как завещательное изложение автором своих взглядов. Нельзя, однако, не признать, что текст, к которому он более десяти лет до конца своей жизни не обращался, оказался и через двадцать лет исполненным оправдавшихся предвидений и предупреждений, существенных и поныне для участников международных конфликтов на разных сторонах. Воспроизведем те мысли, которые для А. А. представлялись итоговыми в его анализе тогдашней действительности и касались, в частности, российско-американских отношений. «Несколько слов о внешней политике России. Советский Союз прекратил свое существование, но Россия по-прежнему заинтересована в сохранении связей с прежними Советскими республиками либо в форме существующего Содружества, либо в какой-либо другой форме, например наподобие Европейского сообщества. Основы для старого Союза больше нет, но России нужна новая форма сотрудничества на базе взаимных интересов и согласия.

Во внешней политике России произошли радикальные перемены. Противоборство с Западом практически прекратилось. Россия перестала быть сверхдержавой. Нынешнее правительство России стремится к сотрудничеству с прежними соперниками. Новая российская военная доктрина сосредоточена на обороне. Но я думаю, что было бы серьезной ошибкой не считать Россию великой державой при ее огромном экономическом потенциале, природных ресурсах, громадной и сильной армии. Я упоминаю об этом ввиду очевидных разногласий между Россией и Соединенными Штатами по поводу роли России в предложенном американцами Восточной Европе плане “Партнерство ради мира”. Я думаю, что роль России в мировой политике должна соответствовать сохранившемуся ее значению главного игрока во многих сферах. В противном случае мир может оказаться лицом к лицу с совершенно иной политической ситуацией в России: жаждут возрождения прежней имперской политики с одной стороны – Жириновский, а с другой – старые реакционные группы.

В заключение разрешите выразить надежду, что, отвечая требованиям современности, Россия в ее усилиях продолжить реформы добьется в обозримом будущем осуществления мечты своего народа о лучшей жизни, как и помыслов в других странах о мире во всем мире. При всех трудностях, теперь по сравнению с догорбачевской и даже горбачевской эрой существуют великие возможности. Пожалуй, никогда в своей истории Россия не пользовалась такой свободой.

После долгой темной ночи расправ и жестокого диктаторского режима мы пользуемся теперь свободой печати и слова. Всего несколько лет тому назад никто и представить себе не мог, что будут изданы романы писателей из черного списка и что их будут читать без опасения судебного преследования и тюремного заключения. Нет больше цензуры в литературе, театре, во всех видах искусства. Средства массовой информации дают публике сведения, прежде совершенно недоступные. Все это создало в России совершенно новую атмосферу, которая, как мне представляется, делает невозможным перевод часов назад и возвращение к прежнему деспотическому правлению. Россия может и впредь испытывать экономические трудности и политическую нестабильность, но ее народ никогда не вернется к прежнему тоталитарному режиму. С этим покончено».

Blair A. Ruble. Recollections of Alexander Fursenko

On a dark Moscow evening in 1987 with distinctively orange Soviet streetlights transforming a light swirling snow into an unnatural color, I sat in my room at the Academicheskaia Hotel trying to figure out what I would eat, the phone rang. An acquaintance on the other end of the line informed me that just hours before Alexander Fursenko had been elected a Corresponding Member of the Soviet Academy of Sciences. He probably still would be in Moscow and, if so, would be at the second building of the hotel across the way. After checking with the front desk, I was connected to Alexander’s room. He was, needless to say, surprised to receive warm congratulations from me so quickly after his election. We would joke about the call for years ahead.

I first met Alexander while I was working as a young researcher at the Kennan Institute in the late 1970s. He had been one of the first Soviet scholars to be in residence at the Institute just months before I had begun working there after having completed my doctoral degree a few weeks before. Alexander remained a strong supporter of the Institute throughout his life, and visited from time to time whenever he would be in the US. We had met during one of those visits and had remained in touch. We shared a natural bond as I had conducted my dissertation research in Leningrad a few years before.

The 1980s were a difficult period to sustain professional contacts across the Cold War divide, and I can’t say that Alexander and I were more than aware of one another. He enthusiastically lent support whenever he could to my effort to write a history of postwar Leningrad (which eventually appeared in 1990 under the title Leningrad. Shaping a Soviet City). We exchanged greetings – such as my 1987 congratulatory call – and we read one another’s publications. Once perestroika blossomed, we began to correspond more regularly. When, in May 1989, I was appointed as Director of the Kennan Institute, Alexander became one of the first colleagues to congratulate me.