Россия и Япония: стравить!

На «сопроводиловке» Витте Александр написал: «Все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха».

Написал верно, поступил худо. Потому что отвалил бешеную сумму в два миллиона рублей золотом под наглые и бесперспективные (для России, а не для бадмаевских и виттевских шефов) авантюры в Монголии и Пекине.

Бадмаев уехал и вернулся в Питер через три года. В Москве уже короновался Николай, и — тут надо отдать ему должное — в новых субсидиях отказал. Но дело, как мы уже знаем, было сделано. А точнее — обделано.

Строительство КВЖД было решено.

Уже после того, как японские миноносцы внезапно напали на русскую эскадру в Порт-Артуре и вывели из строя броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан» с крейсером «Паллада», после того, как война уже началась, отец графа Алексея Алексеевича Игнатьева (будущего военного дипломата и будущего генерала Красной Армии) сказал сыну. «Больно отпускать тебя на такую войну».

Уважаемый читатель! Когда я разбирался (вначале — сам для себя) во всех этих дальневосточных и хитро-восточных «узелках», я порой ловил себя на мысли: а верно ли я ту эпоху и ее основные черты реконструирую?

Но после того как проверил себя, уже в который раз обратившись к такому безупречно честному свидетелю, как генерал Игнатьев, я уверился, что ни в чем не ошибся.

А в подтверждение просто приведу слова самого Алексея Алексеевича: «Отец, возмущаясь, говорил, что у нас и в России хватает дела, чтобы не лезть в авантюры на чужой земле. Он негодовал на Витте, который ухлопал миллионы (точнее, как мы знаем, тридцать миллионов. — С.К.)на постройку города Дальнего и создал на казенные деньги Русско-китайский банк (была и такая тогда кормушка. — С.К.), финансировавший дальневосточные аферы таких дельцов, как адмирал Абаза, сумасшедший Безобразов и их дружок Вонляр-Лярский. Не раз говаривал отец еще до войны, что не доведут Россию до добра затеи этой компании и что когда-нибудь за их жажду наживы, за их лесные концессии, которые они взяли на Ялу, под самым носом у японцев, привыкших уже считать себя здесь хозяевами, придется расплачиваться всему государству».

Все верно! И насчет Витте, и насчет Ялу... И насчет поворота наших отношений с японцами.

Черта ли нам было в той реке Ялу и лесных концессиях на ней! Леса своего было, что ли, мало?

А впрочем...

Впрочем, все становится на свои места, если за этим «лесом» мы рассмотрим те «деревья империализма», которые тогда с увлечением начинали сажать по всему миру «садовники» типа Теодора Рузвельта (карикатуры того времени его в таком виде и изображали).

Нет, не в одних гешефтмахерах двоюродных братьях Абазе и Безобразове с «виттями» было дело. Об этих двух выдающихся поджигателях Русско-японской войны я еще скажу, но сразу можно констатировать, что кроме их жадности дело было в планах Золотого Интернационала по стратегическому ослаблению России.

И если понимать это, то Русско-японская война предстает в своем истинном свете — как всего лишь деталь в глобальных планах «маммоно-масонов», видевших всю опасность для себя перспектив германо-русско-японского союза еще со времен Гомера Ли. Надеюсь, читатель не забыл изложения его идей Карлом Хаусхофером?

Война была деталью, но деталью очень важной, принципиальной... Лишний раз это подтвердил уже в своем анализе Русско-японской войны бывший военный министр России и бывший главнокомандующий на Дальнем Востоке генерал-адъютант Куропаткин.

Алексей Николаевич был человеком далеко не всегда проницательным и решительным. Был он, по свидетельствам, явно достоверным, нередко и избыточно мелочным. Но он же был и честным человеком — лучшим подтверждением того является его биография после 1917 года. Она так показательна и так по-человечески благородна, что я, с позволения читателя и без всякой связи с основной темой моего повествования, расскажу об этом глубоко русском человеке подробнее.

И сам он заслуживает того, чтобы мы его знали получше, да и просто мне хочется хотя бы коротко познакомить читателя с его судьбой.

Хотя... Хотя, можно ли утверждать, что рассказ о таких русских людях, как Алексей Николаевич будет сегодня излишним в повествовании-размышлении о судьбах России?

Итак, генерал от инфантерии, генерал-адъютант Куропаткин...

Браться за верховные военные роли ему, вообще-то, не стоило. Но он за них и не брался. Получалось так, что ему их навязывали, а у него не хватало решимости отказаться.

Грехи проигранной Русско-японской войны списали на него почти полностью. Обвиняли его почти все, причем даже его окружение. Но лично для меня Куропаткин оказался во многом оправданным сразу после того, как я прочел одно место в воспоминаниях генерала (тогда, впрочем, капитана) Игнатьева. В Русско-японскую он был одно время адъютантом Куропаткина, потом отпросился в строй.

Война закончилась.

Аристократ граф Игнатьев отправлялся в Петербург (приехав во фронтовой штаб первым, он имел право первым и уехать).

Узнав о его отъезде, Куропаткин пригласил капитана к обеду, а потом они перешли в салон-вагон, где состоялся разговор, который я со слов Игнатьева привожу полностью...

— Ну, милый Игнатьев, кто же, по-вашему, более всех виноват?

— Что ж, ваше высокопревосходительство, вы нами командовали, вы, конечно, и останетесь виноватым.

— А чем же я, по-вашему, особенно виноват?

— Да прежде всего, что мало кого гнали...

— На кого вы намекаете? Назовите фамилии.

— Да на тех высших генералов, которым вы сами не доверяли. Ну, например, на командира семнадцатого корпуса барона Бильдерлинга, на командира первого армейского корпуса барона Мейендорфа и других.

И тут, читатель, начальник Игнатьева встал, спокойно открыл сейф и дал капитану на прочтение следующую телеграмму:

«Ваши предложения об обновлении высшего командного состава, и в частности о замене барона Бильдерлинга генералом таким-то, барона Мейендорфа генералом таким-то и т.д. и т.д. государь-император находит чрезмерными.

Министр двора

барон Фредерикс».

И в салоне-вагоне повисла минута тяжелого молчания...

В таких условиях были обречены на поражение и Куропаткин, и Россия.

Россия восстала, Куропаткин же смолчал. Что ж, революционером генерал, носивший не только 16 боевых орденов на груди, но и свитский шифр на погонах, не был.

В Первую мировую войну он сформировал резервный гренадерский корпус. Позднее, не успев вступить в командование 5-й армией, был назначен командующим Северным фронтом, а еще потом — генерал-губернатором Туркестана.

В апреле 1917 года по требованию Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов был арестован и направлен в Петроград. В мае освобожден и выехал в родовое имение Шешурино Холмского уезда Псковской губернии (ныне Торопецкий район Тверской области).

Посланцу белого движения, звавшему под белые знамена, посоветовал прекратить бесперспективную войну против своего народа.

Французскому послу, предлагавшему ему, кавалеру ордена Почетного легиона за участие во французской экспедиции в Сахару, выехать во Францию, тоже ответил отказом.