Россия, лихие годы: рейдерский захват

Нет, не показалось. Собственно, я для этого только сюда и приехал, – любой бы знак мне сгодился, любая зацепка, – только бы почувствовать, где искать эту внучку. Миллионы и заводы меня не интересовали, я обещал искать только девчонку. Мимо миллионов я прохожу совершенно спокойно, в нашей стране бедняков они часто приносят горе, а иногда и гибель их владельцу. А несвободу и страх – всегда.

– Я уже сказал, – частное лицо.

– Ах, вот что! Детектив… Интересная профессия, впервые встречаю. И вы у меня его внучку ищете?

– У вас.

– За такой базар, знаешь, как отвечают, – глаза и тон его менялись мгновенно, это был серьезный и очень крутой человек в своем мире.

– Угрозы оставьте для слабонервных с деньгами. По-хорошему девочку отдайте. – Я спокойно отследил, как его нервная рука опустилась под крышку стола и нажала сигнал тревоги.

– Убирайся! – На лице его читалось только глубокое презрение ко мне. За моей спиной щелкнула дверь. Тяжелые шаги по мягкому ковру остановились в метре от моей спины.

– Вы не нервничайте, – сказал очень спокойно я. – Но я вас убедительно прошу не давить так на моего клиента.

– Ты уберешься, шваль, отсюда?

Я встал из кресла.

– Лишение свободы человека – тяжкое преступление, Борис Михайлович, одумайтесь… – я не закончил фразы. Хозяин за столом кивнул, и сразу две руки, как тисками сдавили мне руки под заплечьями. Сопровождавший меня ньюйоркец дождался настоящей работы.

Здоровенные руки поволокли меня назад, я едва успел, чтобы не упасть, отставить ногу. На лице хозяина я видел расползающуюся презрительную усмешку. Внезапно меня охватила обида, – я и сам уйду, не надо рук, что у тебя, Борис Михайлович, за манеры со всеми!

Я запомнил этого полицейского еще у входа – здоровенный, моего роста, но тяжелее и шире. Поэтому я знал, на какой высоте может быть его нос. Не потеряв еще окончательно равновесия, я резко ударил затылком назад, надеясь, он сам найдет его. Нашел, – мягкий, хрящеватый, – его нос влажно и упруго остановил мой затылок. Оттолкнувшись затылком, я восстановил равновесие. Тиски-руки на миг свались с моих плеч, и я развернулся. В полуметре от меня ньюйоркец жалким образом сжимал себе лицо, из-под пальцев текла на подбородок кровь. Я только подставил ему под пятку свою левую ногу, и легко толкнул ладонью в грудь. Он мягко упал, его голова подпрыгнула на мягком ковре, и кровь из носа веером окропила рубашку.

Я повернулся к хозяину, и он откатился от меня назад в своем кресле на шариках. На лице была не усмешка, а страх. Рука давила и давила под столом сигнал тревоги.

– Борис Михайлович, вы меня поняли? – я поднял со стола свой блокнот и положил в карман. За спиной опять щелкнула дверь. – Теперь вы думайте, но времени в обрез. Тем более – для девочки. Как вы это говорите, – живее, живее!

После этого я обернулся. В двух метрах, с дубинкой наготове, а с другой рукой на кобуре, стоял второй полицейский, незнакомый. В дверях маячил третий крутой мужик в летней рубашке, с помповым дробовиком в руках. Но без команды они ни на что не решались и ждали, поглядывая на хозяина.

– Я ухожу. Или вы хотите еще одну свалку? – Я обращался к хозяину кабинета за своей спиной. Ответа не услышал, и вдруг меня возмутило его хамство. Я с силой отпихнул спиной его изящный, но жиденький стол, тот заскользил по ковру, зазвенели опрокидывающиеся дорогие вещицы, и столешница с маху въехала в кресло хозяина. Рук-ног ему, похоже, не прищемило, иначе голос был бы выше:

– Пусть убирается! Пропустите его!

Я шагнул мимо размазывающего по лицу кровь охранника и подумал, что в Нью-Йорке за это с человеком в такой форме мне дали бы лет пять, без разговоров. Но этот был только ряженый. От дверей нехотя отступил еще один, тоже с сине-розовыми тату на широких бицепсах, сильно курносый. Ствол его дробовика смотрел мне точно в живот.

Я сел на мотоцикл в отвратительном настроении. Завелся, поехал вперед без определенной цели. Увидал кафе на улице, остановился, заглушил мотор. Надо поесть, поразмыслить. За столиком включил диктофон, прослушал все с самого начала, от входа до выхода, почти с четверть часа. Понятным становилось почти все об этом так называемом корпоративном конфликте. Кроме главного – где внучка Таня?

Классический, азбучный, и неотразимый прием рейдеров. Состряпать уголовное дело на генерального, и с прикормленными ручными ментами – давить его и давить, пока не запросит пощады. Поводов найти – никогда не проблема: у этих красных директоров рыльце не только в пушку, оно в густых перьях. Этот Портной упомянул об аренде, значит, на ней он его и поймал. В заводоуправлении на двух этажах бизнес бурлит, еще наверняка есть что-то в самих цехах. Арендная плата по бумагам, как всегда, – копейки, остальное черным налом, генеральному и замам. За все годы – сумма со многими нулями. А это уже растрата, статья…. до пяти лет, – если подзаняться, да хорошо раскрутить от имени обиженных, обворованных акционеров.

Классика, старая как наша «перестройка», и по-прежнему работает, как часы в умелых руках. Неоднократно проверено: не выдерживают у многих нервы, все эти воры очень скоро бегут сдаваться рейдеру, – мол, забирай все, только не сажай. Но зачем ему еще и внучка? Захват, похищение, удержание – работа для серьезных бандитов, а с ними свяжешься – можно не только испачкаться, а что похуже. Не бытовое ли, действительно? По тому, как мать с отцом о ней пекутся, да никто об ее парне ничего не знает, – беспризорная она девчонка. А ведь как это бывает у молодых в наши времена: любовь, секс, потом наркотики – дальше, кому как повезет.

4. Золотая молодежь

Вечером в пятницу я с ветерком прокатился по загородному шоссе. Когда несешься на мотоцикле и тебя чуть не сносит с седла ветродуй, – в голове остаются только хорошие мысли. Поэтому я приехал в коттеджный поселок, где живут Софроновы, свежим и радостным, все угрюмые мысли о недавней неудаче унесло ветром.

Еще было рано, солнце стояло высоко, и, заметив узкую тропку, уходящую от шоссе в лес, я свернул, отъехал метров на триста и встал на дивной полянке. Теперь надо было найти сухое дерево – потому что к живым я не прикасаюсь. Я тренируюсь через день-два, по полчаса или больше, и так все последние десять лет. Я метаю ножи – единственное оружие, которое использовал в частном сыске. Два тонких, без рукоятей ножа в спаренных ножнах, пристегнутых к левой руке, под рукавом.

Я с удовольствием отработал почти час, приплясывая вокруг старого пня: нужно метать с разных углов и расстояний, парами. В любое место на теле врага, размером в банковскую карту, я давно попадаю девяносто восемь раз из ста. Один раз из этой сотни нож попадает ребром, но и так он пускает кровь. Но один раз, – правда, не из сотни, а из пяти-шести сотен, – нож вообще никуда не попадает, и если целью было сухое дерево, он отскакивает от него с жутким звоном, летит назад, и надо успеть от него увернуться.

Но только кажется, что это идеальное оружие для улицы. Я могу так метать нож только с четырех шагов, – на один полный оборот ножа. Внутри оборота ножа, или за ним, – неминуемый промах. Однако со временем, после долгих тренировок, в глазах буквально вспыхивает эта дистанция, ее просто видишь. Отсюда нож войдет в сухое дерево гулко, крепко, радуя слух, и так глубоко, что сразу не вытащить. В мясо нож входит по рукоять.

Когда я подъехал к коттеджному поселку, солнце скрылось за лесом. У шлагбаума с обеих сторон – просторные будки с охранниками. За высоким кирпичным забором видны верхние этажи элегантных особняков. Я посмотрел по сторонам. В каждой деревне есть укромное место, где летними вечерами собирается местная молодежь. Элитный коттеджный поселок – не исключение, но только молодежь здесь богаче. Сегодня пятница, и чудный летний вечер, поэтому самое времечко для их тусовки.