Россия молодая (Книга 1)

– С ним побеседуешь!
– усмехнулся Афанасий.
– Лается - и всего разговору. Еще потомлю малость, потом к тебе пошлю на Пушечный двор, пусть работает... Ну, да бог с ним, мужик он неплохой, увидишь сам. Рассказывай мне - в заморских землях бывал?

– Бывал, отче.

– Как бывал? С великим посольством али когда стольники ездили?

– Со стольниками, отче.

– Рассказывай. Слушать буду. Столь ли там превосходно, как многие суесловы болтают, и столь ли они нас, русских, превосходят, как сами о том в своих сочинениях пишут? Говори. Где был-то? В каких краях? Только прежде выпей вот сего вина. Оно легчит мысли, сердце открывает, который человек вполпьяна сим вином наберется - солгать не сможет.

Сильвестр Петрович улыбаясь выпил несколько глотков, келейник принес ему жареной с орехами лососины. Тихо, ровными языками горели свечи, бросая блики на дорогую посуду, на атласную серебряную скатерть, на гладкие голубые изразцы огромной печки.

– Учился за морем?
– спросил Афанасий.

– Учился, отче. Изучали мы геометрию, астрономию, механику, фортификацию, тригонометрию, на досуге - медицину. Были во многих странах...

– Что коротко говоришь? Говори длинно. Мне знать надобно, я от незнания утомился. Говори все в подробностях. Что пустяк - сам пойму, что дело - тоже догадаюсь. Пей да говори...

Иевлев опять улыбнулся, стал рассказывать подробно. Афанасий хохотал, качал головою, веселился. Узнав, что в Голландии народ более всего ласков не к путешественникам, а к их деньгам, совсем развеселился, закивал, крикнул:

– Верно, верно. Штиверы им давай, а коли не дашь - нету от них гостеприимства.

Не торопясь, прихлебывая вино, Сильвестр Петрович рассказал, как шли из Кадикса, как капитан, узнав, что русские стольники цехинов имеют мало и что взять им денег неоткуда, вперед потребовал уплаты за переезд и за еду. Они уплатили, оставшись без гроша, а капитан кормил их только в пути, на стоянках же не давал и сухаря. По неделям и более голодали, в гавани воровским обычаем целый день петуха ловили. Так петуха и не поймали, зато иноземцы словили одного из воров, долго его бесчестили и даже глаз ему испортили, - с тех пор худо видит...

– То-то учение в голову шло!
– сказал Афанасий.

– Обкрадывали нас кому только не лень!
– рассказывал Иевлев.
– Ихние иноземцы, когда мы в учении состояли, наши деньги от посланников в обмен брали, и плата шла вдвое, втрое против настоящих цен. Поверить нельзя, но кроме воды никакого питья не имели, рухлядишку, белье сами стирали. Как чего посмотреть для пользы, что нам неизвестно, - так нельзя. Единственно, что можно, - арифметику и тригонометрию, которые и дома весьма нетрудно при усидчивом прилежании изучить. Некоторые люди за большие ефимки могли еще пользу себе получить, а ежели по скудости по нашей, так единственно, что показывали, - диковины различных монстров: о двух головах младенец женского полу, да мужик в спирту весь волосатый, да еще печень человеческая в спирту, да крокодил, да скорпион...

Иевлев засмеялся, покрутил головой:

– Нынче и смешно и дивно, на что годы ушли! Цельный день ждешь, вдруг приходит наставник наш, сбирает с нас цехины - чудо смотреть. Идем, и что же за чудо? Мужик о двух головах, одна голова где надобно, а другая из брюха растет. Одной голове имя Матвей, другой - Иоганн. И друг с другом беседуют стихами. Посмотрел я, посмотрел, взял нашего наставника за глотку, тряхнул малым делом: "Для чего, спрашиваю, ты нам сие скоморошество кажешь?" Ибо нетрудно понять: два мужика в одной искусной шкуре запрятались и морочат людям мозги. Наставник - в обиду, посланнику жалобу, а посланник еще меня - по роже.

– Смотрю - многому там научены?
– смеясь спросил Афанасий.

– Ежели чего узнавали - случаем. Шли морем из Кадикса, дружбу свели с навигатором корабельным, кое-чего узнали. В академии в лейденской сторож принял от нас подарок, зато видели искусства многие и ремесла, да только тайно, ночью. Однажды только подвезло нам: свели дружбу с иноземцем, человек добрый и во многих науках даже превосходный. Он слушал от нас гиштории про Россию, узнавал обычай наш, уклад жизни нашей, как что повелось у нас от отцов и дедов. Нам же премногие свои показал искусства: как надобно крепости строить, в математических науках весьма нас подвинул вперед, фортификацию объяснил с азов, - мы ее учили хоть и многие дни, да без всякого толку. Крепко подружились с ним. Нынче приехал сюда, строит со мной цитадель, работник отменный - Егор Резен. Никакого дела не чурается, своему слову господин, таких бы нам поболее, да нету. Алчущие да жаждущие те едут, а добрых нет...

Лицо Сильвестра Петровича стало приветливым, видно было, что ему приятно говорить о Резене.

– Многое нам хорошее сделал еще Резен Егор. Бывало глобус хочешь купить, али астролябию, али трубу зрительную, - такую цену говорят, что оторопь берет. А купец смеется. Твой, говорит, царь - богатый, что скупишься? Резен Егор ногами бывало на них затопает, вы, говорит, воры, берите правильную цену, иначе я на вас лист напишу королю... Много от него нам пользы было. Собор Святого Марка он нам показал, как строен и в чем искусство архитектора. Город Венецию показал, что в нем прекрасного и худого, гошпитали, какие с умом строены, а какие - с дуростью. На верфях на голландских Ост-Индийской кумпании многие ремесла перед нами открыл, а что худо - мы с его помощью тоже разгадали.

– Ну, а хороши ли в Голландии мастера?
– с живостью спросил Афанасий. Он слушал с интересом, забыв про кубок, налитый доверху.

– Мастера хорошие есть у них, владыко, у голландцев, но работая там, все я нашего Ивана Кононовича поминал да Тимоху Кочнева, которые, математики не зная, дивные корабли одним только своим талантом да смекалкой созидают. Что же будет, коли обучат людей, подобных им, еще и математике. Не менее славные мужи, нежели англичанин Исаак Ньютон!

– Что еще за Исаак Ньютон?

Сильвестр Петрович рассказал, что довелось ему видеть достойнейшего Ньютона, который в качестве смотрителя монетного двора был представлен Петру Алексеевичу и его свите.

– Да чем он хорош-то, Ньютон твой?
– нетерпеливо спросил Афанасий.

– Многим хорош!
– задумчиво ответил Иевлев и неторопливо, стараясь говорить понятными словами, стал рассказывать Афанасию сущность Ньютонова закона всеобщего тяготения, Ньютонову небесную механику. Афанасий внимательно слушал, уставив на Иевлева умные глаза, и казалось, что он видит те движения комет, о которых говорил Сильвестр Петрович, видит приливы и отливы, видит лунные неравенства.

– Что ж, об сем книга написана?
– спросил Афанасий.

– Написана, владыко. В Лондоне годов пятнадцать тому назад типографщик три тома выдал сего сочинения.

– А где взять?
– с жадностью спросил Афанасий.

– Я сии тома привез. И вам, владыко, завтра же с нарочным из Архангельска пришлю.

– Пришли, пришли!
– быстро и опять с жадностью попросил Афанасий. Пришли, сыне. Ох, многое не прочитано, многое неизвестно, так и помрешь во тьме. Что ж сей Ньютон-то - какого роду?

Иевлев сказал, что не знает, но думает - Ньютон не графского и не княжеского происхождения, слышал-де, что оный Ньютон в младые годы беден был до самой крайности, а упражнения свои в механике начал с забав: устроил ветряную мельницу, управляемую мышью, водяные часы, самокат. Потом стал изучать геометрию Декарта и элементы Эвклида.

– Предивный умелец!
– вздохнул Афанасий.
– Такой бы к нам приехал погостить, дак ведь нет...

– Едут иные, - подтвердил Сильвестр Петрович.
– Ой, едут...