Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814
Шрифт:
В 1813 г. Шарлота Ливен уволила управляющего имением и назначила на его место Ивана Кременецкого, ранее служившего в военном министерстве в качестве личного секретаря Барклая де Толли. Расследование, проведенное впоследствии Кременецким, выявило тот факт, что пятьдесят крестьянских дворов в имении не поставляли рекрутов на протяжении более тридцати лет существования списков. Кострома входила в состав третьего округа ополчения: в отличие от первых двух округов, ополчение здесь было сформировано лишь частично. Впоследствии правительство потребовало от Баки сорок свежих рекрутов, чтобы уравнять тяжесть рекрутской повинности на селе между частновладельческими и государственными крестьянами.
Ш.К. Ливен распорядилась о том, чтобы вместо отправки в армию сорока новобранцев были приобретены рекрутские квитанции (каждая из которых стоила 2 тыс. руб.), и чтобы те крестьянские дворы, которые в прошлом не отдавали членов своих семей в рекруты, внесли за них плату. Каждый из семнадцати крестьянских дворов заплатил по 2 тыс. руб., что было сопоставимо с годовым жалованием генерал-майора русской армии. Этот факт отражает вызывающие недоумение реалии российского общества того времени: семнадцать неграмотных крестьян из захолустных мест Костромской губернии могли внести столь крупные суммы и при этом не разориться. Хотя на какое-то время установилось некоторое подобие справедливости, в долгосрочном плане тактика Кременецкого сплотила против него состоятельных крестьян, имение стало неуправляемым и пришло в упадок. Возможно, мораль этой истории такова. Император не мог править Россией образца
594
Распоряжения Шарлоты о «налоге на богатство» см.: BL Add. MSS. 47427. Fos. 122–141. См. также: Melton E. Op. cit. P. 569.
Александр I и Аракчеев остро ощущали потребность скорейшей доставки подкреплений для полевых армий. Новгородский губернатор, подгоняемый военным министром, который сам испытывал давление со стороны императора, докладывал в начале марта 1813 г., что проводит набор рекрутов со всей строгостью, но что в его губернии некоторые деревни отстоят от губернской столицы более чем на 700 км, а «дороги» в то время года представляли собой море грязи [595] . Ни одно из оправданий не помогло тамбовскому губернатору, который в декабре 1812 г. был смещен с занимаемого поста по причине медлительности и некомпетентности, проявленных в ходе проведения рекрутского набора.
595
РГВИА. Ф. 1. On. 1/2. Д. 2636. Л. 53.
Губернаторы, в свою очередь, оказывали давление на подчиненных и прежде всего — на Корпус внутренней стражи, стремясь завершить набор как можно скорее. Обычно эти отряды были плохо подготовлены и сильно перегружены прочими обязанностями. В губерниях, затронутых наполеоновским вторжением, вопрос поддержания внутреннего порядка становился основным, поскольку крестьяне временами грозили поднять «мятеж», а по деревням и окрестным лесам бродили мародеры. Многие солдаты находились в отлучке, сопровождая военнопленных, тогда как некоторые из лучших офицеров были направлены для несения службы в полки Лобанова-Ростовского. Вдобавок отряды внутренней стражи были обязаны сопровождать все большее количество рекрутов к месту обучения, которые обычно находились на расстоянии сотен километров от их родных губерний. Рижский батальон внутренней стражи прибыл в г. Венден Лифляндской губернии 2 февраля 1813 г. с целью оказания помощи в наборе рекрутов. На момент прибытия он состоял из 25 офицеров и 585 солдат: ко времени отбытия ему пришлось отрядить такое количество личного состава для сопровождения и исполнения других обязанностей, что в нем осталось 9 офицеров и 195 солдат. Батальон был так измотан и разочарован непрестанными рейдами по деревням, отлавливая скрывавшихся рекрутов, что порой они хватали первого, кто попадался им на обочине, чтобы выполнить разнарядку [596] .
596
Чарнецкий С. E. История 179-го пехотного Усть-Двинского полка: 1711–1811–1911. СПб., 1911. С. 26.
Чиновники и предводители дворянства лезли из кожи вон, чтобы набрать необходимое количество рекрутов, однако принудительная массовая мобилизация населения во время войны во многих отношениях была смыслом существования царской администрации. Перед системой вставала сложная задача, для решения которой она и задумывалась. Еще более сложным был поиск достаточного количества офицеров для разросшейся армии — отчасти потому, что численность верноподданных и образованных кандидатов на эту роль была не так уж велика, но прежде всего, потому что потенциальных офицеров редко можно было силой призвать на военную службу. В 1812–1814 гг. боевые генералы чаще сетовали на нехватку офицеров, чем солдат.
В 1812–1814 гг. самым крупным источником пополнения офицерских кадров были дворянские унтер-офицеры, в пехоте имевшие звание подпрапорщика, а в кавалерии — юнкера [597] . Они соответствовали корабельным гардемаринам военно-морских сил Великобритании, иначе говоря, кадетам, которые проходили курс обучения, прежде чем получить офицерское звание. В мирное время большая часть пехотных и кавалерийских офицеров получала звание именно таким образом. Итак, русская армия в июне 1812 г. отправилась на войну, располагая большим количеством молодых кадетов, готовых занять посты, которые освобождались в результате боевых потерь и учреждались по мере расширения состава армии. При появлении свободных мест выбор почти всегда в первую очередь падал на них. В 1812–1814 гг., например, тридцать один юноша получил звание поручика лейб-гвардии Егерского полка, а восемнадцать из них служили в полку до начала войны в качестве дворянских унтер-офицеров. За исключением одного, все они получили офицерское звание в 1812 г. Впоследствии полку пришлось привлечь иные источники получения свежих офицерских кадров. Подобные явления имели место и в других частях армии [598] .
597
Автором были использованы все формулярные списки, хранящиеся в РГВИА. Были охвачены: Херсонский (Д. 1263) и Малороссийский (Д. 1190) гренадерский полки; Муромский (Д. 517), Курский (Д. 425), Черниговский (Д. 1039), Ревельский (Д. 754), Селенгинский (Д. 831) и Белостокский (Д. 105) пехотные полки; 29-й (Д. 1794), 39-й (Д. 1802) и 45-й (Д. 1855) егерские полки; Его Величества лейб-кирасирский полк (Д. 2114), Ямбургский (Д. 2631), Сибирский (Д. 2670), Московский (Д. 2442), Борисоглебский (Д. 2337) и Псковский (Д. 212) драгунские и Волынский уланский (Д. 2648) полки. Кроме того, в приложениях к историям трех полков приводятся списки офицеров с указанием даты получения ими офицерского звания, см.: История лейб-гвардии Егерского полка… С. 56 и далее; Бобровский П. История лейб-гвардии уланского полка Е.И. В. государыни императрицы Александры Федоровны полка. СПб., 1903. С. 140 и далее; Марков М.И. Указ. соч. С. 73 и далее. Во всех трех полках был 341 офицер, из которых 43% ранее были подпрапорщиками или юнкерами. Сюда не входят данные о получивших офицерское звание во время войны, так как некоторые формулярные списки велись с января или июля 1813 г. Это обстоятельство также объясняет тот факт, что среди перечисленных офицеров, ранее служивших в качестве унтер-офицеров, было больше дворян.
598
Огромное количество информации содержится в кн.: История лейб-гвардии Егерского полка… С. 56 и далее.
Второй по численности группой новоявленных офицеров были те, кто не являлись сыновьями дворян или офицеров [599] . Большинство получили назначение в те же полки, где они несли унтер-офицерскую службу в мирное время, унтер-офицеры лейб-гвардии часто переводились в армейские полки. Двумя главными требованиями к кандидату на повышение в чине были храбрость и лидерские качества, проявленные на поле боя; кроме того, он должен был уметь читать и писать. Некоторые рядовые получили повышение в XVIII в. и в первое десятилетие царствования Александра I, но потребности военного времени вызвали заметный рост их численности в 1812–1814
гг. Ключевой момент настал в начале ноября 1812 г., когда Александр, столкнувшись с острой нехваткой офицеров, приказал своим военачальникам «произвесть по пехоте, кавалерии и артиллерии сколько найдется юнкеров и унтер-офицеров, хотя и не из дворян, в офицеры из заслуживающих сие звание по службе своей, поведению, отличиям и храбрости» [600] .599
Из двадцати рассмотренных автором новых офицеров 20% ранее были унтер-офицерами из низших сословий. На самом деле некоторые из них были дворянами, но на тот момент не дослужились даже до звания подпрапорщика или юнкера. Но их было гораздо меньше по сравнению с двенадцатью унтер-офицерами из низших сословий, назначенных офицерами в другие полки, поэтому один из пяти — это хороший показатель. В действительности сословные грани в российском обществе были гораздо более размытыми по сравнению с четкими сословными разграничениям, указанными в законе. Компромиссным вариантом были многие польские унтер-офицеры дворянского происхождения, которые были назначены офицерами в русские уланские полки, образованные в 1813 г. из некоторых драгунских полков.
600
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Т. 2. С. 119–121.
Как только иссяк потенциальный запас офицеров в армейских полках, пришлось начать их поиск где-то еще. Одним из ключевых источников были кадеты так называемого Дворянского полка: этот урезанный вариант кадетского корпуса, подготовка в котором велась по ускоренной программе, являлся главным нововведением Военного министерства, принятым в предвоенные годы с целью выпуска дополнительных офицерских кадров для растущей армии. В 1808–1811 гг. Дворянский полк направил в армию 1683 кадета. В 1812 г. он выпустил еще 1139 человек, хотя многие из этих молодых офицеров добрались до своих частей только к началу 1813 г. После выпуска многих кадетов и издания многочисленных инструкций Дворянского полка для резервных отрядов в конце 1812 г. последовало временное затишье, но зимой 1812–1813 гг. в «полк» пошел новый поток молодых людей, и в 1814 г. многие из них покинули его стены. К тому времени, однако, бывшие кадеты численно уступали гражданским лицам, которые переходили на службу в армию, порой под давлением своих начальников. Некоторые из этих воинов служили в армии до поступления на гражданскую службу, равно как и большая часть многочисленных офицеров ополчения, которые в 1813–1814 гг. переводились в регулярные полки [601] .
601
На основе обработанных данных удалось установить, что 8, 5% офицеров были выходцами из Дворянского полка, а 7% ранее находились на гражданской службе, однако недоучет данных за первую половину войны, несомненно, ведет к занижению их значимости. Еще одним источником пополнения офицерских кадров были военно-сиротские отделения, где воспитывались дети погибших военнослужащих. О Дворянском полке см.: Гольмдорф М.Г. Указ. соч. Статистику см.: Там же. С. 137. Александр I 18 декабря 1812 г. (ст. ст.) писал графу Салтыкову о наличии избыточного числа чиновников на гражданской службе, при том, что государство в тот момент нуждалось в офицерах. Поэтому тех, кто противился переводу на военную службу, следовало отправить в отставку, см.: Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 2. С. 253–254. 29 декабря 1812 г. император отдал приказ о «возобновлении» Дворянского полка, что явилось отражением того факта, что в чрезвычайных обстоятельствах 1812 г. он практически прекратил свою деятельность, см.: Там же. С. 250.
Зимой и в начале весны 1812–1813 гг. сбор и подготовка новых резервных формирований проходили в четырех основных центрах. На северо-западе России Петербург и Ярославль готовили подкрепления для лейб-гвардии, гренадерских частей и корпуса Витгенштейна. 77 тыс. пехотинцев и 18,8 тыс. кавалеристов для основных сил армии Кутузова были собраны неподалеку от Нижнего Новгорода, в 440 км к востоку от Москвы. Ранее подготовка полков, создаваемых по приказу Александра сразу после начала наполеоновского вторжения, была поручена генералам А.А. Клейнмихелю и Д.И. Лобанову-Ростовскому. Теперь же император назначил их командовать новыми резервными формированиями в Ярославле и Нижнем Новгороде соответственно. Более чем семь недель спустя с момента отдачи приказа Клейнмихелю Александр давал инструкции генерал-лейтенанту П.К. Эссену о подготовке 48-тысячного подкрепления для армии Чичагова. Главный штаб Эссена располагался в крепости города Бобруйск в Белоруссии, в 150 км к юго-востоку от Минска. Эссен испытывал столь острую нехватку офицеров, которые должны были тренировать его рекрутов и командовать ими, что выполнил поручение с большим опозданием. В конечном счете его батальоны прибыли к театру военных действий на три месяца позже остальных подкреплений и едва подоспели к Лейпцигской битве. Если бы остальные резервы прибыли с таким же опозданием, русская армия сыграла бы гораздо более скромную роль в ходе осенней кампании, и Наполеон имел бы шанс нанести поражение коалиции в августе и сентябре 1813 г. [602]
602
Bennigsen L. L. Op. cit. Vol. 3. P. 278–279; РГВИА. Ф. 125. On. 188a. Д. 70. Л. 4–5.
Поздней осенью и зимой 1812 г. Д.И. Лобанов-Ростовский отчаянно пытался приступить к формированию своих батальонов в условиях полного беспорядка, воцарившегося после оставления Москвы. Александр и Кутузов, отделенные друг от друга сотнями километров и силами наполеоновской армии, отдавали Лобанову противоречивые приказы. Последний утратил связь со многими из офицеров и даже генералов, которые, как предполагалось, должны были помочь ему с подготовкой новых батальонов. Сильной головной болью был также поиск снаряжения. После уничтожения комиссариатских складов в Москве немыслимо стало раздобыть новое обмундирование, повозки или медные котелки, которые солдаты использовали для приготовления пищи. Последнее обстоятельство было особенно затруднительно для неопытных рекрутов, не привыкших попрошайничать [603] .
603
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. U.C. 109–111.
К зиме 1812 г. в России стали заканчиваться и ружья. Производство в Туле было прервано, а привоз ружей из Великобритании требовал времени, но даже их не хватало для удовлетворения всей потребности. В начале ноября Александр приказал Лобанову-Ростовскому поставить 776 ружей в каждый резервный батальон численностью 1 тыс. человек, формированием которых тот занимался. Учитывая, что значительная часть свежих рекрутов выбыла из строя по болезни и от истощения, предполагалось, что остальные 224 солдата должны были получить ружья от товарищей, оставленных позади в ходе длинного марша, конечной целью которого было соединение с силами полевой армии. Хотя эта политика, вероятно, была прагматичной и необходимой, она не способствовала укреплению морального духа новобранцев [604] .
604
М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 4. Ч. 2. С. 578–580; Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 11. № 12. Проблема производства ручного огнестрельного оружия в 1812–1814 гг. прекрасно рассмотрена в кн.: Сперанский В.Н. Указ. соч. С. 385, 454.