Россия - Разборка
Шрифт:
Тюрин достал блокнот и прочитал:
– " Четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года в двадцать три пятнадцать по московскому времени в результате диверсии, проведенной агентурой Ахмед-хана, были взорваны один фронтовой бомбардировщик Су-24, два фронтовых истребителя МиГ-29 и два военно-транспортных самолета Ил-76МД, Один рядовой из аэродромной охраны погиб, четверо получили ранения".
– Как же все это понимать?
– озадачился Мамаев.
– Ничего не могу сказать. Только одно. Я был прав насчет той тетради Калмыкова со схемами покушения на тебя. Он действительно учился в Академии ГРУ на восточном
– Выкладывай, твою мать, не тяни!
– Как при крайней нужде мы внедряли своего человека в банду? Сажаем, судим, потом устраиваем побег с кем-нибудь из авторитетов. Суд настоящий, все настоящее. Только протоколов этого суда в архиве нет.
– Тюрин! Ты где живешь?
– поразился Мамаев.
– Ты в России живешь! А раньше жил в Советском Союзе! Ты хочешь сказать, что наши взорвали целую эскадрилью, чтобы внедрить Калмыкова к моджахедам? Да кто же пойдет на такое?! Даже если кому-нибудь придет это в голову, ты представляешь, сколько виз нужно собрать? Туг даже министром обороны не обойдешься!
– О том и речь, Петрович, о том и речь, - подтвердил Тюрин.
– Но вот тебе еще информация к размышлению. Сразу после этого странного трибунала председательствующего переводят на Сахалин. Почему?
– Ну, почему?
– хмуро спросил Мамаев.
– Потому что Сахалин далеко. И если он проболтается про тот случай по пьяному делу, там это и останется. Ладно. Это темная история. Может, когда-нибудь прояснится. Есть еще одна заморочка. И она беспокоит меня гораздо больше... Ты бы хоть выпить предложил! Видишь же, еле ноги таскаю! Такую работу для тебя провернул, а тебе рюмку жалко!
– Выпивку надо заслужить, - проворчал Мамаев, но бутылку из бара достал. Только на коллекционный коньяк не рассчитывай. Не держу.
– Сойдет, наливай!
– кивнул Тюрин и залпом, забыв все свои светские манеры, ошарашил полфужера "Хеннесси".
– Ты приказал мне найти Калмыкова, напомнил он.
– Этим я, кроме всего прочего, и занимался.
– Можешь не продолжать, - отмахнулся Мамаев.
– Знаю, что не нашел. Потому что он профи. А ты кто?
– Дело не в этом, Петрович, - возразил Тюрин, даже внимания не обратив на этот явно оскорбительный выпад.
– Дело совсем в другом. Заболел судья, который судил Калмыкова. Я случайно узнал.
– Случайно?
– рассеянно переспросил Мамаев, напряженно обдумывая то, что услышал.
– Ну, не совсем случайно. Мне почему-то казалось, что Калмыков должен прийти к судье. Подогрел я секретаршу билетами в "Сатирикон" и попросил звякнуть, если он появится. Она позвонила. Но в тот день я не успел, он ушел. На другой день подогнал тачку к суду, стал ждать. Он появился, подъехал на белой "тойоте королле". Когда вышел из суда, я увязался следом. Но он оторвался.
– От тебя?
– От меня, Петрович. И оторвался так, что я даже не сразу понял. Пристроился за такой же белой "тойотой", потом отвалил, а я пас ту "тойоту" еще час.
– А номера?
– Тачка была взята в прокате. "Рента кар". В тот же день ее вернули. Он просек слежку. Так вот...
– Твою мать!
– разозлился Мамаев.
– Куда ты гонишь?
–
Да никуда я не гоню!– огрызнулся Тюрин, - Я хочу про главное, а не про мелочи!
– Сколько стоит прокат "тойоты"?
– Точно не знаю. Баксов пятьдесят в сутки.
– Откуда у него бабки?
– Понятия не имею. Факт, что они есть. И не только на тачку.
– На что еще?
– Ты сам знаешь на что. На "винторез". Или на то, что ему понадобится.
– Ты считаешь, что это мелочи?
– угрюмо спросил Мамаев.
– Не возникай, твою мать!
– в свою очередь разозлился Тюрин.
– Да, мелочи! По сравнению с тем, о чем ты не даешь мне сказать!
– Говори.
– Так вот. Я хотел спросить у судьи, зачем Калмыков к нему приходил. Тут и узнал, что судья заболел.
– Нам-то что?
– Он очень странно заболел. На другой день после разговора с Калмыковым. Сейчас лежит в институте неврологии. Вчера вечером я пообщался с завотделением. За бутыльцом "Арарата". Он рассказал, что у судьи какая-то редкая форма рассеянного склероза. Про эту болезнь вообще никто ничего не знает.
– В чем она заключается?
– Атрофия мышц. У него отсыхает рука. Болезнь развивается со страшной скоростью.
– При чем тут Калмыков?
– Дослушай. Сегодня я заехал к адвокату Кучеренову, который защищал Калмыкова. Ну, ты знаешь, как он его защищал. Кучеренов тоже заболел.
– После разговора с Калмыковым?
– с иронией поинтересовался Мамаев.
– Сейчас ты перестанешь ухмыляться, - пообещал Тюрин.
– Да, после разговора с Калмыковым. Жена рассказала, что Калмыков приходил и говорил с адвокатом десять минут. После этого у Кучеренова отнялся язык.
– Что?!
– ошеломленно спросил Мамаев.
– Что слышал.
– У Кучеренова...
– Да, Петрович, да. У Кучеренова отнялся язык. После разговора с Калмыковым. Давай, Петрович, начистоту. Я не спрашиваю, кто играет против тебя. Я не спрашиваю, знаешь ли ты его. Все равно не скажешь. Договорись с ним. Любой ценой. Пусть он остановит Калмыкова. Любой Ценой, Петрович. Речь сейчас не про бабки. Я не из слабонервных, ты знаешь. Но скажу тебе честно: хочу только одного - убраться из Москвы куда подальше.
– Перетрудился ты, Тюрин, - посочувствовал Мамаев.
– Вылей-ка еще, а потом езжай и выспись как следует. Давай вместе выпьем.
– Выпить выпью. Наливай. Будь здоров!
– Тюрин выплеснул коньяк в рот, занюхал рукавом и подвел итог разговора: - Такие дела, Петрович. Решать, конечно, тебе. Но Калмыковым я больше заниматься не буду. Можешь меня уволить, но я даже близко к нему не подойду.
– Боишься, что отсохнет рука? Или язык отнимется?
– Все шутишь. Ну, шути. Только ты забыл еще кое о чем.
– О чем?
– О тех двоих в Мурманске. У которых случился инфаркт!..
Тюрин уехал. Мамаев допил коньяк, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Все фибры его души дребезжали, вопили беззвучной сиреной. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он с опаской, как на мину, посмотрел на аппарат, но все же взял трубку.
– Приветствую вас, сударь, - раздался козлиный тенорок президента Народного банка Бурова.
– Не возникло ли у вас желания пообщаться со мной? Не кажется ли вам, что у нас есть проблемы, которые самое время обсудить?