Россия: страна негасимого света

Русская литература встаёт из гроба [22]

Захар Прилепин уехал воевать на Донбасс, стал заместителем командира батальона, надел мундир с погонами майора. Уехал туда, где недавно был взорван его друг Моторола. Где был растерзан на куски героический Гиви. Где день и ночь грохочут украинские установки залпового огня, сметая посёлки, испепеляя людей. Сейчас он там, где дымятся камни и раскалённая докрасна арматура. Он поехал воевать на свою вторую войну. В Чечне он не раз менял расстрелянные рожки автомата на новые, плюхался с разбега на броню БТРа, стоял на блокпостах под пулями и привёз домой в своём запылённом ранце великолепную русскую прозу.

22

2017, № 8, 23 февраля.

Прилепин поехал воевать на Донбасс за русское дело, охваченный всё тем же таинственным вихрем, который увлёк туда тысячи добровольцев от Владивостока до Смоленска, от Вашингтона до Марселя. Так когда-то под музыку «Прощание славянки» двигались русские добровольцы на линию огня под Плевну и Шипку. Так летели в Испанию под фашистские бомбы люди всех континентов, сражаясь за правду, красоту, мечту, за великую иллюзию о справедливом божественном мире. Среди них из России – Кольцов, написавший свой «Испанский дневник». Из Америки – Хемингуэй на звук великого трагического колокола. Прилепин – в их череде, один из них, один из прекрасных и бесподобных.

Русский писатель никогда не сидел на печи, когда войска государства шли в свои великие, прекрасные и горькие походы. «Слово о полку Игореве» было написано древним русским воином, с которого, быть может, и началась русская литература. Граф Лев Толстой воевал на Кавказе, написал своих бесподобных «Казаков» и «Хаджи-Мурата», а в Севастополе на флэшах – свои «Севастопольские рассказы». И Господь чудом сберёг его от пуль и подарил нам великого художника и мыслителя.

Художник Верещагин шёл с войсками Скобелева через Усть-Урт, умирая от жажды, где каждый колодец был отравлен, и полки редели от налётов врага и солнечных ударов. Какое счастье для русского писателя идти с войсками страны в её самые острые и горькие великие периоды! Как велик «певец во стане русских воинов»! Как велик художник Верещагин, отплывший на броненосце «Петропавловск» вместе с адмиралом Макаровым в своё последнее плавание, погибший со всем экипажем на японских минах!

Русский писатель в солдатском и офицерском мундире, будь то Бондарев или Воробьёв, были не просто воины. Они принесли с фронтов не только раны, но и великие свидетельства.

Прилепин отправился воевать, заступая на место своих погибших товарищей. Но он поехал и за книгой. Мастер, восхитительный прозаик, зоркий стилист, он теперь – среди своих героев, героев своей будущей книги. Как я завидую ему, что он может стоять на блокпостах с этими чудесными, обросшими щетиной людьми, бросаться при первых залпах в окопы, занимая место у пулемёта! Завидую тому, как остро смотрит ему в глаза заснеженная, с рыжей стернёй, степь, где чернеют сгоревшие украинские танки. Ноздри его трепещут, вдыхая вольный ветер донских степей. А ночью, снявшись с поста, он может выпить рюмку водки за победу русского дела, за Новороссию.

Донбасс, русское восстание в Донецке и Луганске – это эпос XXI века. Это схватка идей, чудовищный узел, в который затянут мир. Этот узел придётся вновь развязывать России. И Прилепин – из тех, кто его станет развязывать. А нет, так разрубит.

Прилепин – на Донбассе среди воюющих частей, а это значит, что русская литература встаёт из гроба, куда её уложили мерзкие победители девяносто первого года, полагая, что этот год завершает русскую историю, а вместе с ней и русскую литературу.

Но нет конца истории, нет конца русской литературе. Она прорвалась из-под каменных плит, куда её затолкали либеральные победители. Они натянули целлофановые мешки на головы всех русских писателей, шельмовали их, называли фашистами, отказывали в публикациях, замалчивали, хохотали над всеми святынями, над идеальной русской мыслью и русской душой. Предлагали вместо Литературы Откровения литературу низменных страстей, сардонического сатанинского хохота, литературу синюшней болотной гнили и распада, литературу смерти.

Но русская литература разодрала покровы савана, в который её обмотали, и пошла воевать на Донбасс. И вслед за Прилепиным поднимутся молодые писатели-пехотинцы, писатели-офицеры, писатели-генералы и двинутся в прорыв.

Какой дьявольский визг и вой подняли либералы, узнав о поступке Прилепина! Сколько ненависти, смрада, сколько гнилых зубов хотело бы впиться в его плоть! Сколько лучей смерти тянутся ему вслед! Так было и с теми писателями, которые шли с войсками в афганский поход. Так было с теми, кто воевал на чеченских войнах: в лицо им стреляли враги, в спину им били либеральные кинескопы, а теперь – пропитанные ядом странички фейсбука. Все черви, скарабеи, жучки-трупоеды, мерзкие долгоносики и зловонные зелёные мухи – все они мчатся вслед Прилепину, норовят укусить и ужалить.

Молюсь за тебя, Захар, прорывая своей любовью и восхищением тот кокон тьмы, в который они хотят тебя поместить. Усмиряю их крестным знамением, от которого они разбегутся и вновь попрячутся в смердящую могильную плоть. Бейся на передовой под Донецком и Луганском! Бейся у Дебальцево! Набирай впечатлений для своей будущей великой книги. А я, покуда есть силы сражаться, прикрою тебя со спины.

Люди русские, смотрите на великое чудо – одно из наших вечных воскресительных русских чудес: русская литература встаёт из гроба.

Мой стих упал на дно сухого моря.Уйдя в поход, забыл полить цветок.Лицо жены, померкшее от горя.Блокпост, стрельба, алеющий Восток.

По градам и весям

Тобольский кудесник [23]

Тридцать лет назад судьба случайно привела меня в Тобольск. Я увидел деревянный лубяной тёмный город под огромной горой на берегу Иртыша. На горе стоял громадный Кремль с пожухлыми башнями и стенами. Собор-великан с чёрными провалившимися куполами. Тобольский централ – одна из самых жестоких тюрем России, где содержались убийцы и изуверы. Я общался с тобольскими интеллигентами. Они мне казались тихими, печальными, милыми и какими-то шелестящими, как шелестит в лесу опавшая листва.

23

2014, № 10, 6 марта.

Весь старый город тихо истлевал, разрушался, напоминал гнездо, из которого улетела история. Улетели воеводы, управлявшие из Тобольска всей Сибирью и Аляской, улетела память о Ермаке, который на берегу Иртыша разгромил хана Кучума. Чуть теплилась память о Менделееве и Алябьеве, о волшебнике Ершове, который проскакал на своём тобольском Коньке-горбунке по всей России.

Мне исподволь, под большим секретом в местном музее показывали фотографии, на которых пленный царь, томившийся в Тобольске, переплывал через Иртыш и там, в лугах, вместе с государыней и детьми гулял среди полевых цветов.

Но в эту ветхую жизнь, напоминавшую смиренное кладбище, то самое, тобольское, на котором покоились останки декабристов Кюхельбекера и Муравьёва, в это сибирское захолустье уже упал метеорит. Грохотали на бетонке самосвалы, ревели «Катерпиллеры» и бульдозеры «Камацу», раздиравшие топи. Строился комбинат, который среди этого надрыва, аварий, ударных строек казался несбыточной мечтой. Я написал тогда мой роман «Место действия», где встретились эта восхитительная духовная старина и технический авангард.