Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Самым интересным и практически значимым выглядит пункт 6: сельскохозяйственные школы.

Проникновение рыночных отношений в экономику Средней Азии способствовало развитию в регионе профессионально-технического образования. Правительство придавало этому немалое значение. Так, министр народного просвещения Н.П. Боголепов в циркулярном письме на имя главного инспектора Туркестанского края 31 мая 1900 г. писал о необходимости распространения профессионального образования, в связи с подъемом промышленности «создавая огромную потребность в людях, обладающих специальными знаниями, побуждая к неотложному принятию мер с целью подготовления этих нужных людей» [578] .

578

Тажибаев Т. Просвещение и школы Казахстана во второй половине XIX века. Алма-Ата, 1958. С. 380–381.

Неспешно, но задача «принятия неотложных мер», поставленная министром народного просвещения, решалась в границах края. Наибольшее распространение получили школы и курсы, связанные с сельскохозяйственным производством. Так, в Семиреченской области было несколько сельскохозяйственных школ, которые возникли в конце XIX в.; в Пишпеке, Пржевальске и Копале тоже размещались сельскохозяйственные школы, а в Джаркенте и Верном функционировали школы садоводства. Эти школы имели земельные участки от 150 до 500 десятин. Классные занятия проводились с середины января до середины марта и со второй половины октября до второй половины ноября. Остальное время отводилось для практических занятий. В учебный план школы входили общеобразовательные и специальные сельскохозяйственные предметы.

В Ташкенте А.И. Вилькинсом и В.Ф. Ошаниным, воспитанниками Московского университета, была создана школа шелководства, пропагандировавшая современные методы выкормки тутового шелкопряда.

Большую пользу для будущего края несло создание в разных его городах ремесленных и торговых училищ, в которые принимались ученики всех национальностей. Важно было и то, что, кроме специальных предметов, в этих учебных заведениях преподавались, наряду с русским языком, языки местных этносов.

Особо следует сказать об уникальном для Туркестана учебном заведении – Ташкентской учительской семинарии, открытой в 1879 г. Семинария готовила учителей начально-народных училищ края и отличалась от других подобных институтов тем, что в ней обучались слушатели из числа местных жителей. В программу преподавания были включены киргизский, узбекский и персидский языки. «Для приучения же воспитанников к сельскохозяйственной жизни, – говорится в духовном документе, – в число предметов преподавания входят садоводство, огородничество и ремесла. Из ремесел до 1900 г. воспитанники занимались столярным, переплетным и сапожным, а с 1912 г. вместо столярного ремесла ведется правильное преподавание ручного труда. Курс обучения четыре года. За первые 25 лет существования семинарии, т. е. к 1904 году, в ней обучалось 415 человек» [579] .

579

ЦГИА УзССР. Ф. 1. Оп. 13. Д. 940. Л. 16. Цит. по: Перепелицына А.А. Роль русской культуры в развитии культур народов Средней Азии. М., 1967. С. 110.

В 1889 г. Ташкентскую учительскую семинарию закончил дед автора этой книги, Василий Валерьянович Зеленый, который затем недолго работал учителем, используя в своем учительстве как узбекский язык, так умение работать руками. Мне посчастливилось жить под одной крышей и тесно общаться с моим дедом 18 лет. И хотя большую часть своей жизни дед прослужил по военному ведомству, он до конца дней оставался педагогом, что проявлялось в его терпении и настойчивости, с которыми он занимался с непоседливыми и непослушными малолетними внуками. Благодаря деду я освоил счет, грамоту и чтение за два года до школы. Еще он был прекрасный рукодел – в свои 70–80 лет с небольшим набором инструментов он мастерил отличную дачную мебель и клетки для птиц, будучи любителем птичьего пения. Таких специалистов готовила Ташкентская учительская семинария, руководимая Н.П. Остроумовым. Кстати, восточные языки деду преподавал В.П. Наливкин.

Пожалуй, больше других русских, работавших и просто обитавших в Туркестане, сделали для сближения коренного населения и пришельцев из России русские медики. Несмотря на явную недостаточность медицинского персонала, а также амбулаторий, больниц и фельдшерских пунктов, русские врачи самоотверженно обслуживали местное население, особенно большое значение имели проводимые ими противохолерные и противочумные мероприятия, а также прививки против черной оспы. Русские врачи заслужили уважение и благодарность населения [580] .

580

РГВИА. Ф. 400. Азиатская часть, 1892. Д. 131. Л. 10.

Надо учитывать, что проведение профилактических работ было связано не только с опасностью заражения, серьезной опасностью было недоброжелательство мусульманского духовенства, распространявшего клеветнические слухи, порочившие русских медиков.

С течением времени между русскими и «туземцами», особенно в сельской местности, установились нормальные добрососедские отношения, и эти русские, которые жили и трудились рядом, стали для дехкан и недавних кочевников «нашими русскими», которых в 1916 г., во время самого большого возмущения местного населения против русской власти, соседи заранее предупреждали об опасности насилия со стороны восставших. Это означало определенно, что «наших русских» местные искренне считали «своими».

* * *

До сих пор речь шла об отношениях русских и коренных жителей главным образом в сельской местности и, более того, русских крестьян-переселенцев и кочевников (казахов, киргизов) или недавних кочевников, ставших оседлыми земледельцами. Эти отношения, как уже говорилось, эволюционировали от первоначально недоброжелательных и даже враждебных к вполне добрососедским, правда с течением длительного времени. Несколько по-другому складывались отношения русских военных, чиновников, предпринимателей с так называемыми сартами, то есть коренным оседлым населением городов и кишлаков. В отличие от кочевников, которых можно было назвать мусульманами с большим преувеличением их религиозности, сарты в течение многих веков находились под исключительно сильным влиянием мусульманского клира и разнообразных «знатоков» ислама, которые буквально владели душами рядовых селян и горожан и умели манипулировать их действиями, что, несомненно, осложняло взаимопонимание между сартами и русскими, которые селились фактически рядом, возводя свои жилые кварталы вблизи стен старых азиатских поселений. Такое расположение не было правилом: в некоторых случаях русские города вырастали из небольших военных укреплений, и тогда вокруг них постепенно возникали кварталы, заселенные сартами.

О подобном сожительстве существует немало свидетельств, в том числе иностранных наблюдателей. Так, уже цитированный внимательный американский путешественник Ю. Скайлер писал:

«Русские всегда проявляли определенные способности в обращении с полуцивилизованными народами. Они не относились к туземцам с тем презрением, которое характерно в отношениях представителей англосаксонской расы с народами низшей культуры и цивилизации. Это совершенно очевидно из того, что они [русские] без колебаний вступают в социальные отношения с ними. Русские офицеры и чиновники не только принимают туземцев в своих домах, но в действительности встречают их, общаются с ними как с равными по социальному положению. Не исключено, что в некоторых случаях это может принижать авторитет российских официальных властей, так как я иногда видел, что туземцы проявляли меньше уважения в отношении русских офицеров в своих делах с ними, чем было бы дозволено русским равного социального статуса. Можно сказать, что представители коренного населения относятся к русским более отчужденно, нежели русские к ним, что объясняется скорее религиозным, чем расовым национализмом.

В городах русские предприняли активные меры санитарии, построили больницы, а во время эпидемии холеры хорошо организовали меры массового лечения и изоляции больных, которые привели к великолепным результатам в предотвращении дальнейшего распространения заболевания.

Никаких ограничений не было наложено на мусульманскую веру и практику, за исключением того, что дервишам было запрещено появляться на улицах, так как они считались возмутителями общественного спокойствия. Не было предпринято никаких попыток к распространению христианства» [581] .

581

Schuyler E. Op. cit. P. 235.

Не менее характерно свидетельство будущего вице-короля Индии, а также будущего министра иностранных дел Великобритании (тогда молодого члена британского парламента) Д. Керзона, который в 1888–1889 гг. по только что проложенной Закаспийской железной дороге приехал в Туркестан. Это было время, когда англо-русское противостояние пошло на убыль, и молодой парламентарий, не рискуя карьерой, мог позволить себе объективный взгляд на извечного соперника. Он написал и издал по возвращении объемистую книгу «Россия в Центральной Азии». «Насколько я мог убедиться, – писал Керзон, – владычество России не только принято как неизбежность и вполне приемлемо для большинства ее азиатских подданных; местный правящий класс хотя и напуган завоеванием, однако не утратил своего положения. Вне сомнения, Россия обладает замечательным даром располагать к себе, вызывать дружеские чувства даже в сердцах покоренных силой оружия, это способность, которую можно отнести как к сильным, так и слабым ее свойствам.

Неподдельная искренность, дружелюбие, простодушие, присущее многим русским людям, помогают им легко заводить друзей и устранять естественное недоверие даже у тех, кто вчера еще был их врагом. Русский человек способен к братанию в истинном смысле этого слова. Ему ни в малейшей степени не свойственны ощущение собственного превосходства и мрачное высокомерие (намек на немцев? англичан? – Е. Г.), которые скорее способны вызывать ответную враждебность, нежели самое жесткое обращение; он не чурается тесного общения с представителями чуждых или неполноценных рас. Присущая русскому характеру беззаботность способствует снисходительному отношению к другим; терпимость, с которой русский относится к религиозным верованиям, обычаям и предрассудкам азиатских народов, является не столько результатом дипломатического расчета, сколько врожденной беспечности.