Россия. Путь к Просвещению. Том 1
Шрифт:
Владимир обещал прислушаться к их совету, но тем не менее чувствовал себя неспокойно. Он попросил епископов: «Молите же ся о мн?, яко да милостивъ будетъ ми Богъ, и дабы разумъ даровалъ ми въ еже разсудити порученныя ми отъ Него люди в правду…». В главе 64-й степени первой текст повествует о милосердном обращении Владимира с раскаявшимся разбойником [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 320–322]. Ближе к концу первой степени автор «Степенной книги» в повествовании о Борисе и Глебе подчеркивает, насколько сложно бывает понять, когда нужно применять силу против других христиан. Зная об угрозе от «братоубийцы Святополка», братья решили не сопротивляться его приспешникам, ибо «боязни в любви [к брату] н?сть, съвершеная любы вонъ измещетъ страхъ» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 340–356, 345]. В тексте предполагается, что Борис и Глеб вели себя достойно христианской веры своего отца. Таким образом, повествование о Борисе и Глебе подчеркивает обоснованность колебаний Владимира в применении насилия против других христиан. Очевидно, автор «Степенной книги» ставил добродетели любви и милосердия выше справедливости.
В ретроспективе три текста, открывающие «Степенную книгу», весьма замечательны. Они воплощают в себе миф основания правящего дома, в котором династия
Степени со второй по шестую охватывают период древнерусской истории от смерти Владимира в 1015 году до татарского нашествия в начале XIII века. В этом разделе книги основное внимание автора сосредоточено на распространении христианского «просвещения» различными путями. Автор упоминает пример праведных князей [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 379–380, 384–387, 391–392, 395–403, 429–433, 448–449]; розыск, переписывание и распространение священных книг, в которых, по выражению автора, содержится «неисчетная премудрости глубина» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 380–381]; учреждение в Новгороде школы для 300 детей священнослужителей [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 382–383]; внедрение византийского церковного пения, приносящего «церковное сладкодушное ут?шение и украшение на пльзу слышащимъ» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 383–384]; и, конечно, строительство новых церквей [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 415]. Повсюду автор упоминает чудеса как свидетельство того, что Бог трудится вместе с князьями над распространением христианства. Он пишет о митрополите Ефреме (вероятно, 1062–1068 годы), который при Всеволоде Ярославиче «многи святыя церкви… въздвиже… и врачеве и болници уготова… и… приатъ отъ Христа великиа благодати даръ, еже и чюдеса творити» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 389–390]. Автор подчеркивал силу икон, таких как, например, икона Федора Тирона, уцелевшая после пожара церкви в Ростове [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 460], и особенно Владимирская чудотворная икона Пречистой Богородицы. Во время пребывания ее в Вышеграде от Владимирской иконы совершились «многая и преславная чюдеса», – вероятно, большей частью исцеления. [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 416]. При князе Андрее Боголюбском (правившем во Владимире в 1157–1174) по молитве перед иконой Божией Матери человек спасся от утопления, женщина была воскрешена из мертвых, войска укрепились в бою [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 463–466].
Согласно «Степенной книге», распространение христианского просвещения на Руси сопровождалось знамениями с небес. Среди них были предупреждающие знамения, как, например, падение с неба «змию з?ло велику» под Вышеградом в правление князя Всеволода Ярославича [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 390], чудесное явление креста на небе для спасения ослепленного князя Василька [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 404–405], чудесное солнечное затмение, предзнаменовавшее победу князя Всеволода Юрьевича над половцами около 1186 года [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 454], кровавая луна, которая прошла через все небо, прообразуя смерть киевского князя Изяслава Давыдовича (годы жизни: 1115–1162) [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 476], и, что самое впечатляющее, гигантский крест, который пересекал солнечный круг и висел в небе три дня в княжение Владимира Мономаха (годы жизни: 1053–1125, княжение: 1113–1125) [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 405].
В степенях со второй по шестую автор «Степенной книги» вплотную подошел к тому, чтобы уравнять древнерусскую политику и христианское просвещение. Как святой Владимир «богоугодно житие съвръши», так и его внуки «многообразными подвиги благочестно житие съвершиша». Ссылаясь на образ священного древа, автор утверждает: «аще корень святъ, то и в?тви» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 386].
Тесная связь между государством и православной церковью имела три последствия. Во-первых, любое ожесточенное соперничество между русскими князьями противоречило религиозному принципу братской любви. Когда Олег Святославич поднял войско против Всеволода Ярославича, в результате был убит Изяслав Ярославич, который, как утверждалось в книге, «не желая бльшиа власти, ни многаго им?ниа хотя, но за братню обиду кровь свою пролиа». По словам автора, «о таковыхъ бо рече Господь, яко «бльша сея любве н?сть, иже кто положитъ душю свою за други своя» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 392]. Во-вторых, насилию между князьями противостояли церковные иерархи, которые, согласно «Степенной книге», увещевали князей от братоубийства и требовали от них прислушаться к предостережению. Так, около 1137 года киевский митрополит Михаил запретил новгородцам нападать на Суздаль и Ростов, «да не проливаютъ напрасно крови христианьскиа», что он считал греховным [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 420–421]. Много позже митрополит Климент предостерегал великого князя Изяслава Мстиславича и его киевских сторонников не убивать изгнанного князя Игоря Ольговича, «Аще ли не послушаете мене и дрьзнете сътворити господоубииство, то сами сугубо зло себ? приобрящете, и гн?въ Божии на себе привлечете, и вражда съ братнею его и съ племенемъ его въ в?ки не утолиться» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 431]. Когда князья в обоих случаях отвергли слова митрополита, убийцы испытали на себе Божий гнев: новгородские злоумышленники были изгнаны из своего города за то, что «не устыд?шяся Бога, дающаго свыше дръжавьствующимъ власть» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 421–422]; киевляне испытали «страхъ и трепетъ» от землетрясения [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 432].
В-третьих, злоумышленники и исполнители политического насилия, направленного на устранение неугодного
князя, характеризуются как «злии съв?тници диаволи», «безаконнии», «безумнии» подражатели Иуды Искариота, предавшего Христа [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 471–472]. В большом фрагменте степени шестой автор описывает убийство владимирского князя Андрея Боголюбского его приближенным Якимом Кучковитиным и его 19 сообщниками. Убийцы ворвались в опочивальню князя ночью 28 июня 1174 года и зарубили Андрея мечами до смерти. За злодеянием, которое было мотивировано страхом Кучковитина перед князем, последовала казнь убийц и истребление их семей. Автор «Степенной книги» утверждает, что окончательным возмездием за «безчелов?чное… господоубииство» является «погибель… и непрестанная клятва» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 473].Таким образом, тесная связь между государством и религией превращала политические преступления в религиозные, неявно ставила церковные власти выше светских и исключала активное сопротивление властям, даже если это сопротивление предпринималось ради самозащиты.
Степени с 7-й по 12-ю «Степенной книги» посвящены истории страны под татарским игом – от битвы на Калке в 1223 году до разгрома татар Дмитрием Донским на Куликовом поле в 1380 году. По выражению автора, русские князья на Калке «Божиимъ гн?вомъ… побиени быша». Два князя, «Богомъ съблюдаемы», – великий князь Ярослав Всеволодович и его брат Георгий – не участвовали в сражении на Калке и избегли общей участи [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 484]. Согласно степени седьмой, гнев Божий возгорелся на Русь «за многая и великая наша съгр?шениа, и разность, и несъгласие, и неисправление къ Богу» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 485]. Автор исходит из того, что русские князья оказались не в состоянии вести себя по-христиански и принимали политические решения не в интересах своих подданных-христиан. Позднее, повествуя об убиении рязанских князей, автор книги отмечает: «въ множайшихъ владомыхъ сугуба зависть и гръдость и неправда наипаче множашеся, и не токмо другъ друга ненавидяще, но кождо и самую братию смрьти предати не ужасашеся» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 491]. Русские князья оказались опутаны «трисплетенною вервию» – завистью, гордостью и неправдой, из которой не смогли высвободиться [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 493].
Последствия княжеского разложения Степенная книга описывает так: «…пл?нена бысть тогда Русьская земля… и насилие немало сътвориша христианомъ, многыя грады и м?ста разорени быша» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 485]. Пленение Русской земли было не только телесным, но и душевным [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 487]. Татары владычествовали на Руси «…яко же лютый н?кии зв?рь вся поядая, останки же ноготми растерзав».
Матери обезчядствовашяся, и сосци ихъ млечнии источники уставишя, вм?сто же техъ слезныя струя отъ очию низвожахуся, видящеа младенца своя на земли поврьжены и мягкая ихъ удеса коньскими ногами стираеми… Чрьтожница повлачимы и всюду обводимы, д?вы растл?ваемы, синьклитьскиа жены, иже никогда же рукама своима работному д?лу касахуся, но рабомъ своимъ повел?ваху преже, посл?ди же сами повел?ваеми варварьскими женами, работну игу выю прекланяюще… [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 497].
Орудием Божьего гнева против русских был хан Батый, описанный как «злочестивый» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 485] «безбожный татарин» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 501], «лукавый» и «беззаконный» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 507]. Татары характеризовались автором как безбожные язычники, которые «зл?йшимъ коварствомъ тщахуся и в?ру христианьскую в Русьст?и земли повредити, и святыя церкви разорити, и богомрьзекиа прелести персидскиа влъшебное идолослужение над?яхуся безаконнии в Руси предложити» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 486]. Смертельная угроза Руси исходила от «иноплеменников», из «пагубной земли татарьст?и» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 486–487]. Автор видит татар как «иноплеменные языки поганыхъ варваръ» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 496], о которых никому не известно, «что языкъ ихъ и в?ра» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 494]. Сами князья русской земли описываются как «род», а их земля называется «отечеством» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 492–493]. Таким образом, русские в «Степенной книге» рассматриваются как народ, объединенный религией, языком, территорией и князьями; «безбожные» враги русских говорят на никому не известных варварских языках, явились из забытой Богом земли и управляются злодеями. Такая концепция русской идентичности, в которой объединились религиозные, языковые, территориальные и политические критерии, представляла собой прообраз целостного видения нации.
Татарское нашествие с неизбежностью поставило перед русскими князьями вопросы, касающиеся политического поведения. В условиях того, что «Степенная книга» называет «жестокимъ пл?нениемъ» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 497], должны ли были русские князья подчиняться безбожным иноземным чиновникам? Существовали ли обстоятельства, при которых сотрудничество с ордынскими властями могло быть оправдано? Если нет, то обязаны ли были русские князья противостоять иноземным оккупантам силой оружия? Или же принятие мученической смерти было единственно возможным для них образом нравственного поведения?
Ответы на эти вопросы, которые подразумеваются в «Степенной книге», ясны для конкретных обстоятельств, но в целом не совсем последовательны. Во-первых, из текста следует, что переговоры с татарами с позиции относительной слабости оправданны. Князь Ярослав Всеволодович дважды ездил к Батыю, причем русский князь, «не устыд?ся царскиа его темныя власти, ни ужасеся безстудныя его ярости, добр? подвизался о истинн? глаголати за люди Божиа Русьскиа земли» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 487]. Позже великий князь Александр Ярославич, вспоминая подвиг своего отца, который «не ради о временнемъ царствии, но шедь въ Орду и тамо положи животъ свои… и т?мъ изм?ни себ? Небесное Царствие», совершил путешествие к Батыю «избавы ради христианьскиа», но тем не менее Батый одарил его «многими даровании» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 525526]. Александр также посетил преемника хана, чтобы просить об облегчении тягот Русской земли [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 531–532]. Автор «Степенной книги» признает, что со временем русские князья стали ездить в Орду, «и отъ тамо царствующихъ комуждо ихъ приимати отеческиа хоругви же и дръжаву, княжениа же и господствиа и м?стоначалиа» [Покровский, Ленхофф 2007, 1: 551]. Другими словами, поездки в Орду русских князей, оказавшихся в положении просителей по отношению к завоевателям, вначале были вынужденными, но постепенно превратились во вполне рутинное взаимодействие между ордынскими властями и хитрыми русскими данниками.