Российское время

– Отдай мой носик!

И не было слов, чтоб описать этот крик, чтобы сказать – как он крикнул. Экран ноутбука, стол, стены квартиры, шторы, окно – всё вокруг потеряло цвета и покрылось ледяной коркой, готовое в любую секунду пойти трещинами, развалиться на куски, пылающие морозным паром. Волк ударил Снеговика, и тот рассыпался, только безносая голова с ведром-шляпой жалобно смотрела в чёрную ночь, хлопала печальными глазами.

– С Новым годом! – крикнул Серый волк, и заревел за кадром мультфильма мотор праздничного грузовичка.

Алла сидела, боясь сделать движение, боясь даже моргнуть – ведь в её глазах отражалось всё, что нужно знать о мире. Она всё понимала, что можно о нём понимать. И всё, что можно о нём сказать, слышала.

Алла плакала.

Сквозь слёзы смотрела, как настоящий Дед Мороз добрался до Снеговика, как подарил ему новый нос – золотую шишку, огромный красивый нос, не в пример той жалкой морковке; как Снеговик засиял от счастья. Но Алла знала, что на тех берегах, куда отплыл её любимый, не будет никакого Деда Мороза, никакого нового носа.

Да и у неё здесь – не будет.

– Отдай мой носик, – сквозь слёзы шептала она, и сверкала под потолком гирлянда. Плясали, отражаясь в лакированной поверхности старого шкафа, огоньки.

МОМЕНТ

– А теперь развернулись и тоже показали всем им фак! На раз-два!

Заводила в сером костюме и галстуке озвучил предложение в матюгальник, толпа же, состоявшая большей частью из совсем молодых людей, вчерашних школьников, радостно откликнулась. Колыхнулось море цветастых флагов с символикой партии, под которыми шла молодёжь, и ввысь взметнулись сжатые кулаки, распрямлённые средние пальцы.

– Вот вам, – орал заводила в костюме.

Партийная колонна сопровождалась хоть и жиденьким, но вооружённым дубинками полицейским отрядом. Это и вдохновляло заводилу, решившего ответить маргиналам. А то как же? Молодые люди, стройные, улыбчивые, в хороший солнечный день решили поддержать идеи партии, прошли по улице, дошагали до перекрёстка и хотели всё так же улыбчиво, по-летнему, по-солнечному, вклиниться в большое шествие. Вот прошли люди под красными флагами, вот – под трёхцветными, вот – несколько человек – под зелёными… Полицейские дали сигнал: всё, можно идти. И тут, поворачивая, вчерашние школьники увидели их – анархистов ли, правых, левых… чёрт знает, кем они были, но они были, и их было много.

Кем они были – молодёжь разобрать не успела, да и не хотела разбирать. Артур Мглицкий, студент-второкурсник, пришёл сюда с другом Саней. Друг и предложил эту халтурку: два часа под флагами, двести рублей на выходе, а «флаг потом хоть в реку бросай, хоть в жопу засовывай». Артур согласился – ему вечно не хватало денег, даже на питание в столовке, а тут такое: просто приехать, пройтись. Безопасно, нескучно. И завидев колонну суровых парней в мрачных одеждах, в устрашающих масках с прорезями для глаз, под чёрными, злыми флагами, он на секунду опешил, но посмотрел на конвой полицейских, и отлегло.

Завидев их колонну, анархисты зашумели. До Артура доносились лишь отдельные звуки, обрывки фраз: «Суки, продажные шлюхи…» А затем были факи: чёрная колонна замерла и протянула в их сторону средние пальцы. На том всё могло и закончиться, если б не заводила: координатор их колонны, политтехнолог хренов. Опьянённый обещанной безопасностью, он решил ответить анархистам.

А затем всё пришло в движение. Чёрная река вылилась из берегов; вооружённые кастетами, дубинами, древками от флагов, радикалы устремились к ним. Полицейские – те же вчерашние школьники, растерялись, опешили, и через мгновение цветастые флаги уже валялись на земле, а молодёжь рассыпалась в разные стороны, визжа от страха. Кровь пролилась по земле: «чёрные» били молча, слаженно, подготовленно. Забегали сзади, перерезая пути отступления. Очнувшись, молодые полицейские кричали в рации: «Подкрепление, подкрепление!». Артур искал взглядом лазейку – куда лучше бежать. Пока не увидел рядом с собой двух крепких парней в чёрном, с непонятными символами на груди. Но страшно не было. Один из парней замахнулся, готовясь ударить, но неожиданно смачно плюнул Артуру в лицо.

И он вдруг кое-что понял. В тот самый момент.

Потом их, конечно, избили, и уже по дороге домой, отплёвываясь и вытирая с лиц кровь, друзья зачем-то заспорили.

– Ну ты же никогда не будешь согласен с их идеями, – говорил Саня. – Ты хоть знаешь, чего они вообще хотят?

– Это правда, – отвечал Артур, – но я не согласен и с безыдейностью. Надо, чтобы идеи были.

Друг смотрел на него с сомнением, качал головой: мол, чего ты затеял, и так хреново.

– А ты знаешь, чего мы хотели? – спросил Артур.

С тех пор прошло много времени. Почему же он вспомнил теперь тот случай? Он сидел один за столом, возле задёрнутых штор, горела лампа. Торопиться было некуда, ведь врач же сказал: «Всё случится незаметно, ну, может, прихватит, и ты поймёшь… Но тут и случится, прочувствовать не успеешь…» Это «поймёшь» – оно пугало, конечно. А ещё пугало то, как прозвучала страшная новость – в обычном, будничном антураже: кафельные стены, стол посреди кабинета, характерный медицинский запах, даже скелет в углу и эта картинка, знакомая с детства: организм человека в разрезе – на белой стене. Как делается укол или анализ крови какой-нибудь, как говорится: «Скажи “а”! Покажи язык».

Артур уже был спокоен, когда уточнял подробности. Саму новость узнал раньше, потом его оставили одного. И плакал, и бил кулаком о стену, и сознание терял, и искусал в кровь губы. Сидел в исступлении, пытаясь начать думать. Пил успокоительные. Снова плакал, снова бил кулаком.

После того митинга жизнь сильно не изменилась. Ну, пришло озарение, и пришло. Было над чем подумать, пока залечивал раны, пока приходил в себя. Но жизнь всё равно забрала своё. Студенческие будни – нехватка денег, вечный поиск работы с переменным успехом, влюблённости, острая нехватка развлечений, впечатлений. Хоть и говорили, что студенчество – самое яркое время. Не получилось с яркостью. Сессии, экзамены, курсовые. Пересдачи, опять сессии. Диплом, госэкзамен, работа. И вот она, взрослая жизнь. Основной идеей стало выжить, вытянуть свою лямку – и хотелось бы, чтоб были другие, но для других не хватало ни сил, ни времени. Иногда железная хватка, сдавившая однажды горло, давала слабину, и он предавался радости. Пьянство, разврат, что ещё?

– Гедонист, наделённый отменным пищеварением и глухой к изначальному трагизму бытия, – сказала однажды жена, читая какую-то книжку. Потом отложила и посмотрела так на него. – Артур, это же про тебя!

«Может быть», – думал он. Хотя слово «гедонист» вызывало усмешку. Какой из него, замученного, гедонист?

Та жена прожила с ним недолго. А другой не появлялось. Работа-машина-дом, компании, вялый отдых. Обзаводился, вроде, связями, деньгами, прожитыми годами. Скоро предстояло менять паспорт – последний раз в жизни, думал с усмешкой. Так докатился и до этого дня, до этого стола и этой лампы в тишине. А от той усмешки не осталось и следа.

Гулял по лесу на праздники, подцепил клеща. Не сразу заметил, а когда заметил, то долго ворчал: «Ссука, выходной испорчен!». Идти в клинику не хотелось – Артур ненавидел врачей, больницы. Подумал: может, утром, перед работой? Но к вечеру взял озноб, он полез в Интернет и стал читать про клещей: «Чего здесь только не пишут!». Но всё-таки испугался, решил поехать.

Редкий случай, очень редкий, объяснял потом врач, качая головой. Редкий – но меткий, понял Артур: смертельный. Он не верил. Отказывался верить. И вправду, кто вот так сходу способен поверить, что можно умереть от укуса какого-то там клеща? Да не сразу, а через три дня. Но, что называется, с гарантией.