Ротмистр Гордеев 3

— Что-то задерживается господин вольноопределяющийся, — недовольно качает головой Гиляровский. — Непорядок.

— Появится, — успокаиваю я. — Мы не могли его упустить. А он не может не выполнить поручение. Пал Петрович тогда с него голову снимет.

— Он такой. Он может, — усмехается журналист.

Чтобы время летело быстрее, он рассказывает, как двадцать лет назад проник в закрытый от посторонних район железнодорожной катастрофы между Тулой и Орлом. Тогда мощный ливень размыл насыпь под путями, полотно буквально повисло в воздухе и разорвалось прямо под составом.

В итоге погибло больше сорока человек, включая и племянника самого Ивана Тургенева.

Власти пытались всячески замолчать трагедию, но Гиляровский сумел скрытно проскочить через оцепление и две недели сообщал читателям газеты «Московский листок» как ведутся спасательные работы.

— Громкая была история, — вздыхает он. — Больше всего погибших жалко. Сразу семь вагонов ухнуло в пустоту, а потом их ещё и засосало в жидкую грязь. Кто не сразу погиб, задохнулся в тине… До сих пор вспоминаю… и каждый раз становится не по себе.

Он затягивается папиросой, выпускает изо рта колечко сизого дыма и бросает окурок под ноги, чтобы затоптать башмаком.

— Осторожно, Владимир Алексеевич, — тихо произношу я.

— Что? Всяких появился?

— Явился — не запылился. Я ж говорил: никуда он от нас не денется. Теперь главное не упустить его из виду и следовать за ним. С богом, Владимир Алексеевич!

— С богом.

Дождавшись, когда всадник, в котором было легко узнать вольноопределяющегося, въедет через ворота, мы снова сели на лошадей и отправились за ним.

Ляоян — не Питер и не Москва, мелкий китайский городишко, но народа на центральной и, по сути, единственной улице — хоть пруд пруди.

Это одновременно и помогает, и мешает. Помогает тем, что так легче затеряться среди толпы, а мешает… этим же самым. В любую секунду можно зевнуть и упустить «объект». Всё-таки ни я, ни Гиляровский, профессиональными топтунами не являемся, а ведь слежка — это целое искусство.

На наше счастье, Всяких не подозревает, что ему сели на хвост, даже не проверяется — видать, плохо учил азы конспирации на своих эсеровских курсах. А, может, просто расслабился.

Такое бывает с бойцами в глубоком тылу, когда тебя убаюкивает ложное чувство безопасности.

Внезапно сразу перед нами умудряются сцепиться сразу две арбы. Погонщики — тощие, настолько, что от них даже не падает тень, в истлевших рубахах и драных штанах, яростно кричат друг на дружку, ещё сильнее ухудшая ситуацию.

Несколько мгновений, и на улице уже затор, а мы с тоской наблюдаем за удаляющейся спиной вольноопределяющегося.

Когда ценой огромных усилий удаётся объехать эту кучу-малу, Всяких исчезает из виду.

— Вот незадача! — злится дядя Гиляй.

— Всё в порядке. Сейчас мы его найдём.

— Это как?

— Элементарно. Я догадываюсь, куда он направился первым делом.

Логично предположить, что сначала «объект» порешает служебные вопросы, чтобы уже потом перейти от обязательной программы к вольной.

Так и есть. Обнаруживаю его кобылку на коновязи неподалёку от штаба бригады, куда собственно Скоропадский и собирался заслать вольнопера.

Мне и дяде Гиляю светиться там не с руки, нас в штабе знает каждая собака, поэтому, облегчённо вздохнув, ищем новую точку для наблюдения.

Примерно через час гражданин эсер снова оказывается на улице. Почему-то не желает забирать свою лошадку, а подзывает рикшу.

Долго пытается втолковать тому, что надо ехать на вокзал, наконец, рикша уясняет, что нужно господину русскому, и начинает часто кивать.

Возок рикши снабжён чем-то вроде козырька, так что даже если Всяких станет оглядываться через каждую секунду, ничего не увидит.

Пристраиваемся практически сразу за ним и, не роняя ни слова, скачем к вокзалу.

Интересно, зачем Всяких туда направляется? Хочет славно перекусить у графа Игнатьева?

— Через два с половиной часа приходит поезд из Мукдена, — внезапно произносит Гиляровский. — Я запомнил расписание.

Он говорит тихо, так что вряд ли пассажир рикши услышит хоть слово.

На самом деле, расписание поездов — чистой воды фикция и профанация. Составы приходят, как бог на душу послал. Чаще всего, конечно, опаздывают.

Рикша высаживает Всяких возле вокзала, вольноопределяющийся скрывается за дверями.

— Внутрь, за ним? — волнуется дядя Гиляй.

— Да. Только пойду я один, а вы пока отведёте лошадей к коновязи. Потом встретимся.

— Давайте, лучше я пойду.

— Почему?

— У вас много знакомых в среде офицеров. Опасно. Тем более, вы в штатском. Лишнее внимание. Представьте, что о вас могут подумать…

— Убедили. Только прошу быть осторожным. Нельзя спугнуть его раньше времени.

— Не спугнём. Даже если попадусь ему на глаза, что-нибудь придумаю. Можете поверить старому писаке.

В отсутствие Гиляровского, время словно застывает на месте. Спасает привычка даже не часами, а сутками сидеть в засаде.

Дядя Гиляй выныривает откуда-то сбоку.

— Купил газет, сел на скамейку и ждёт. Очевидно, я прав, ему нужен поезд из Мукдена.

— Надеюсь, состав не застрянет в пути на сутки, — криво ухмыляюсь я.

— Всё в руках господних, — соглашается Гиляровский.

Ждём.

Чуда не происходит, состав запаздывает, и прибывает в Ляоян только во второй половине дня, когда мы порядком устали и проголодались.

Смешавшись с толпой встречающих, протискиваемся на платформу.

Где Всяких?

— Вижу его, — толкает меня локтем напарник.

— Где?

— Вон там, ближе к паровозу.

— Точно. Теперь вижу.

Вольноопределяющийся почему-то стоит в сторонке, его явно не интересуют прибывшие из Мукдена пассажиры. Тогда кто?

Ну, ведь не просто так он сюда явился. Можно было найти занятие куда интересней.

Интрига тянется недолго.

Из кабины паровоза выпрыгивает коренастый мужчина в форме железнодорожника. Он воровато оглядывается, находит взглядом скучающего Всяких и подходит к нему.