Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Эх, я бы и от такой сейчас не отказался. Ну и от броника тоже…
Блин, накаркал! Словно порыв холодного ветра взлохматил волосы. Фуражку отбросило на дно окопа.
Ого! Это сейчас прямо конкретно прилетело. Сантиметром ниже — и прости-прощай русско-японская, боевые друзья-товарищи и милая берегиня Соня.
Только и остаётся, что грязно материться, да посылать в противника пулю за пулей.
Ладно, живы будем — не помрём!
В пулемётной дуэли побеждает тот, у кого пулемётчики лучше и боеприпасов, тупо, больше. Так что в результатах я уверен.
Мы выбили три вражеские тачанки из четырёх, четвёртая замолчала сама, видимо,
— Миномёты, залп!
С противным свистом мины уходят в цель. Три залпа и хватит пока. Сколько ещё сегодня воевать — одному господу богу известно.
Трескотня выстрелов со стороны японцев усиливается. Я в курсе, что носимый с собой боезапас в атаку у японского пехотинца составляет сто шестьдесят патронов. Подносчикибоеприпасов в бою тащат на себепо два ящика с патронами. Но пока такой доберётся до конкретного пехотинца…
Интуиция подсказывает, что как раз перед третьей волной атаки японцы должны дать своей пехоте пополнить стрелковый боезапас.
— Гранаты наизготовку! Братцы, встретим врага как положено!
— Банзай! Тенно хейика! Уй-а! — Японцы рванули в последний рывок к нашим окопам.
До нас остаются уже считанные метры…
— Огонь! Беглыми! — И сам подаю пример, стремительно опустошая магазин свой винтовки по накатывающим на нас цепям врага.
Тёмно-синие мундиры, кепи с жёлтыми околышами, изжёлта смуглые лица, распахнуты в яростных криках рты, выкаченные глаза — и не скажешь, ведь, что монголоиды «с раскосыми и узкими очами».
Враг почти не стреляет, не тратя времени на пальбу, все силы вкладывая в последний рывок к нашим окопам в надежде на рукопашную.
А вот мы патронов не жалеем — оглушительный рокот пулемётов, частая сухая трескотня винтовочных выстрелов.
Перезаряжать винтовку некогда, пускаю в ход револьвер. Враги падают, как подкошенные под нашими пулями, но их много, и натиск их, похоже, не остановить.
Тут ещё в бегущих на нас цепях кое-где возвышаются великанские фигуры синекожих демонов-оно с палицами и гигантскими мечами в лапах. А уж пасти у них, как говорили в анекдоте из моего мира, «таким хавальником бы да медку откушать».И это не простые они — а они-хитокути. И пасть у него не просто так, а целиком и живьём глотать нас, людишек.
Этих монстров не то, что обычная пуля не возьмёт, но и серебряная заговоренная — как слону дробина. На такого зверюгу есть особый боеприпас.
Нашариваю свой ручной гранатомёт, вставляю особую гранату, прицеливаюсь, ловя на мушку уродливого «синяка-живоглота». Палец жмёт на спусковой крючок.
С громким хлопком граната летит в цель. Грохот взрыва — снаряд угодивший точнёхонько в грудину демону, разрывает чудовище на части.
Успеваю сделать второй выстрел по ещё одному они-хитокути. На этот раз не столь удачный — заряд попадает демону в колено и отрывает ему ногу. Ну, по крайней мере, двигаться он больше не сможет.
Зато крику… Раненое чудовище дико воет, истекая зеленоватой кровью. Но радоваться некогда.
Передовые вражеские пехотинцы достигают наших окопов и сыплются на нас сверху вниз. Успеваю заметить замах направленной на меня вражеской сабли.
Это ж кто тут такой горячий?
Молоденький тюи — поручик — с жидкими усиками под носом. Кричит что-то тонким голоском с грозными интонациями и явно хочет отчекрыжить
мне что-нибудь ненужное.А вот хрен!
Еле успеваю принять удар его сабли на гранатомёт — в бедолаге что-то жалобно хрустнуло, но удар он выдержал. Мой противник теряет равновесие и, не удержавшись на ногах, падает на дно окопа. Не до сантиментов — бью его в голову гранатомётом, словно дубинкой. Хрустнуло на этот раз не только в гранатомёте, но и в черепушке юного поручика.
Эх, не дослужится он до капитана, не судьба…
В револьвере ещё есть патроны. Оглядываюсь по сторонам в поисках подходящей цели.
Вокруг кипит дикая свалка. Выстрелы, удары прикладами, штыками, крики ярости. Мешаются наши «Ура» и японские «Уй-а», стоны и крики боли и ярости, лязг металла. Стреляю под очередной обрез жёлтого околыша. Кровь и мозги брызгами летят во все стороны. Бой уже давно разбился на череду отдельных схваток.
Вот кто-то из моих, кажется, Измайлов сжимает руки на шее своего противника. У того закатываются глаза, вываливается набок язык, синеет лицо. Измайлов бьёт его головой в зубы, и враг оседает с залитым кровью лицом бесчувственным кулём на дно окопа.
Здоровяк Мельников, ещё недавно праздновавший труса и пристыженный собственными товарищами, в этот раз ведёт себя молодцом — схватил двух мелких японцев за шкирки и стучит их головам друг о друга, словно бильярдными шарами, оба уже не в себе, если вообще живы, болтаются в его руках, словно тряпичные куклы. Куда тому Котовскому из старого советского кино…
А вот его товарищу — Фёдору, кажется, не повезло — сразу трое японцев одновременно насаживают его на штыки и поднимают извивающееся и кричащее от смертельной боли тело вверх, словно на вилах, а затем сбрасывают под ноги на землю.
Вскидываю наган и всаживаю в них остатки пуль из барабана. Двое падают замертво, третий успевает уклониться и бросается на меня, выставив перед собой красный от крови Фёдора штык. Успеваю уклониться в сторону, пропустив противника мимо себя, и бью наотмашь рукояткой револьвера врагу в висок. Противных хруст треснувших костей.
Японец заваливается на бок и сучит ногами в агонии. Жизнь быстро покидает его тело. Ни мы, ни японцы не жалеем себя и бьёмся с предельным ожесточением пока… пока смерть не разлучит врагов.
Мельников сбивает прикладом на дно окопа очередного своего противника. Тот падает, но уже снизу бьёт Мельникова штыком в живот.
— Ах ты ж гнида ползучая! — Кричит осатаневший от боли боец и молотит ранившего его японца прикладом по голове. И только после этого оседает сам на дно окопа, держась обеими руками за живот.
Плохая рана… И в моём мире человек с таким ранением почти не жилец. А уж здесь без антибиотиков и обезболивающих…
— Господин ротмистр! — Измайлов хватает меня за плечо, — противник пытается закрепиться в наших окопах.
Так и есть, часть нашего окопа занята японцами. Пока их там немного, десятка полтора, но наших бойцов на этом участке никого — все перебиты. Противник разворачивается в нашу сторону, намереваясь расширить занятый ими плацдарм. Рукопашки с ними нам не выдержать.
— Гранаты с собой?
.Измайлов кивает.
— Давай одну.
Он протягивает мне одну из наших самоделок. Срываю чеку и бросаю в противника.
— Ложись, дурында! — Сбиваю Измайлова на землю.
Грохот взрыва. По спине барабанят комья земли и… куски чего-то, что ещё недавно было живыми и яростными телами противника.