Роуэн и бродники
Шрифт:
— Мама! Смотри не засни! — осторожно предупредил ее Роуэн.
Аллун потянул его за руку:
— Пойдем. Времени мало!
Они вышли из дома и побежали через деревню. На небе занималась заря. Когда они были уже у деревьев, там, где Роуэну встретилась Шеба, послышался призывный звон набата.
Роуэн представил себе, как Тимон один-одинешенек стоит на площади, сжимает в длинной руке веревку
Роуэн с Аллуном миновали рощицу и двинулись вверх по холму. Роуэн шел, опустив голову, тяжело и часто дыша.
Он услышал, как идущий за ним Аллун вдруг охнул и замедлил шаги.
— Что такое? — еле выговорил Роуэн. — Что, Аллун?
Аллун остановился.
— Видишь? — выдохнул он и протянул вперед руку.
Холм, на котором накануне разбили свой лагерь бродники, стоял голый и пустой. Они ушли.
12. Колесо начинает вертеться
Аллун наклонился и потрогал угли костра, у которого сидел Огден.
— Еще не остыли, — сказал он. — Значит, они не так давно снялись с места.
— Зачем? — воскликнул Роуэн. — Втихаря, ни с кем не попрощавшись!
Аллун ответил, едва разжимая губы:
— Видно, рассердились: думали, что в деревне живут их друзья, а им запретили в нее входить.
Роуэн посмотрел на его лицо. Сейчас, с взъерошенными волосами и черными глазами, которые хранили какую-то тайну, Аллун был гораздо больше похож на бродника, чем на человека из деревни Рин.
— А может, — ровным голосом продолжил Аллун, — они смылись потому, что сделали то, зачем пришли. Может, старуха Ланн и права.
У Роуэна перехватило дыхание.
— Надо возвращаться в деревню, — решил Аллун и пошел вниз.
— Аллун! — позвал его Роуэн. — Что же нам делать?
— Пойдем сначала посмотрим, как там наши матери — моя и твоя, — сказал Аллун, ускоряя шаг. — Возьмем хлеба и воды, а потом отправимся искать бродников и докопаемся, в чем тут дело, пока еще не поздно. Если зибаки идут…
— Но, Аллун, — задыхаясь и стараясь не отставать, ответил Роуэн, — как же?.. Почему?..
Аллун бросил на мальчика быстрый взгляд и, смягчившись, сказал:
— Не спрашивай, Роуэн. Побереги лучше силы. Нам надо торопиться.
Когда они вернулись в деревню, там было еще тихо. Колокол больше не звонил. Роуэн облегченно вздохнул, потому что с площади раздавались негромкие голоса. Значит, люди просыпались и шли туда. И они не кричали в страхе и ужасе. Нет, они спокойно переговаривались между собой.
— Все в порядке, — возбужденно сказал он Аллуну. — Там люди. Может, Аннад уже проснулась, и Марли, и все остальные.
Но Аллун смотрел печально.
— Подожди радоваться, — сказал он.
Они завернули за угол и вышли на площадь. Тимон все еще стоял рядом с колоколом. Около него было с десяток человек. Из переулков выходили новые люди. С окраин не торопясь приближались другие.
Роуэн был потрясен, когда их увидел. Радостное возбуждение, охватившее его на минуту, сразу
пропало. Совсем неправильный это был сход. А он-то возликовал, когда не услышал криков паники. Но ведь привычного гула толпы тоже не было!И шуму было всегда больше, и жизни. Сейчас бы здесь должны были носиться дети, взбудораженные оттого, что проснулись в неурочный час. Взрослые ходили бы туда-сюда, гадали, зачем это понадобилось будить их ни свет ни заря.
Но ничего этого не было. Дети вообще не пришли на сход. А те взрослые, что появились, бродили словно в тумане. Лица у всех были пустые, а голоса — тихие. Некоторые даже ничего не набросили поверх ночных рубашек, пришли на площадь прямо босиком и стояли, дрожа от холода, лохматые, как привидения.
То ли они проснулись, то ли нет — было не понять. Казалось, их подняли среди ночи и они вот-вот снова погрузятся в сон. Роуэн увидел, как горшечник Нил прерывисто вздохнул и медленно опустился на землю. На булыжнике, которым была вымощена площадь, вряд ли было уютно спать, но горшечник свернулся калачиком, точно на мягкой перине, и закрыл глаза.
Роуэн зажал рукой рот, чтобы не закричать от ужаса.
В три прыжка Аллун подлетел к Тимону и схватил его за руку. Учитель медленно обернулся, и испуганный Роуэн увидел, что его лицо тоже стало бледным и пустым.
Аллун тряс его за руку:
— Тимон! — звал он. — Тимон, проснись! Давай звони в колокол!
Он сам схватил веревку и несколько раз сильно дернул за нее. Громовые звуки колокола понеслись над площадью. Люди поворачивались, сонно хлопали глазами и тут же отводили взгляд.
— Тимон! — кричал Аллун. — Тимон!
На какой-то миг лицо Тимона ожило. Он облизал сухие губы.
— Тяжело, Аллун, — еле слышно сказал он. — Ах, как тяжело… Не могу больше… А все…
И голова его упала на грудь.
Аллун стремительно повернулся к Роуэну.
— Иди со мной, — сказал он.
Они быстро пошли мимо людей, которые, точно в одури, бродили по площади. Никто не смотрел ни на Аллуна, ни на Роуэна. Все только клонились в сторону, как трава на ветру, и вяло пропускали их.
Дверь пекарни была закрыта. Аллун рывком распахнул ее и через темную холодную кухню прошел в дом.
— Мама! — громко позвал он. Ответа не было. — Мама! — повторил Аллун. — Ты где?
В ответ не раздалось ни звука.
Роуэн беспомощно смотрел, как Аллун бегает из комнаты в комнату, кричит, хлопает дверями. Он увидел, что задняя дверь не заперта, толкнул ее и попал в крошечный ухоженный садик, из которого несся волшебный аромат. А там…
— Аллун! — выдохнул он.
В старом деревянном кресле, которое стояло на траве, откинувшись назад, сидела Сара, сжимая в висевшей, как плеть, руке перевернутую чашку.
Аллун склонился над ней и трясущимися руками начал ее ощупывать.
— Она сидела здесь с чашкой, когда ты вечером прибежал за мной. Должно быть, ее сморило после того, как я ушел. С тех пор она здесь. Столько времени в темноте и на холоде! Вон как все на ней намокло от росы. — Он закрыл лицо руками и простонал: — Что за напасть такая? Скажи мне, Роуэн, ну что же это за напасть? Как могли бродники это сделать? И с кем — с Сарой, которая их так любила!