Ровесники. Герой асфальта (редактор, составитель, художник Ellen79)

Овсянников наконец-то заканчивает непонятный рассказ, и сквозь дружный смех слушателей раздается возмущённый писк Иришки:

– Ну хватит вам уже болтать! Пусть Вадька ещё чего-нибудь споёт! Он уже отдохнул!

Она с новой силой дёргает Канарейку за руку:

– Спой про гусей на ранчо, у тебя так классно получается!

– Я её пел уже. – Пытается тот отвертеться, но Иришка упряма как маленький ослик.

– Ну и что! Вон, Ксюшка с Виталиком не слышали! Спой, а то обижусь!

Все смеются, наблюдая за спором юноши и девочки. Ирина Павловна настраивает видеокамеру и командует Канарейке, подстраиваясь под интонацию тёзки:

– А ну-ка пой, Вадька! Хватит выламываться как красна девица! Видишь, тебя публика просит, а публика – это святое! Отдохнул, горло промочил – и работай! Когда ещё тебя людям удастся послушать?

Вадим пожимает плечами:

– Ну ради бога. Если вы действительно так хотите….

Сразу умолкают все голоса, и в комнате наступает полная тишина. Только за окном по-прежнему стреляют петарды. Люди ждут: чего же споёт сейчас Канарейка, чем в очередной раз рассмешит своих благодарных слушателей. Я неотрывно слежу за руками музыканта… Вот взяты первые аккорды – раз, другой, третий… Пальцы скользнули сверху вниз… И вдруг ловко забегали по струнам… Мотив полился не такой, который ожидали – грустный, меланхоличный, совершенно неуместный в этот весёлый праздник. И у меня обрывается сердце, когда Вадим начинает петь…

Дверь – на ключ

И свинцом – тоска,

Боль в душе,

Словно смерть близка,

Один лишь шаг

Может всё решить,

Теперь ты враг,

Я не знаю как мне жить.

Как дальше жить?...

Вокруг – гробовое безмолвие. В голосе Вадима столько настоящей, неподдельной боли, и ТАКОЕ отчаяние, что все сидят в шоке, не понимая, в чём дело. А я понимаю. Я одна, наверное, понимаю и инстинктивно оборачиваюсь к Виталику. Он, я вижу, находится под сильным впечатлением.

Мне колдун

Предсказал печаль,

Долгий путь

В грозовую даль,

Он словно зверь

Чуял дым беды,

Закрыта дверь,

Ливень смоет все следы –

Так хочешь ты.

А дальше происходит совсем невероятная вещь – из глаз Вадима брызжут слёзы! Внезапные, исступлённые, яростные какие-то – он встряхивает головой в неистовом безумии, словно прогоняя дурное наваждение, и тотчас же тоскливое, глухое пение переходит в крик:

Всё, что было –

Свет мой

Чистый и святой!

Всё, что было –

Рок мой

Жадный и слепой!

Всё, что будет –

Крест мой!

Семь кругов пройти мне

В огненной пустыне!..

До меня лишь сейчас доходит, что Вадим слегка пьян. Пил он, конечно, не здесь, а где-нибудь в другом месте, но это не суть важно. Главное, алкоголь, пусть даже в самом незначительном количестве, выплеснул наружу все его мысли и чувства. И напрасно мы думали, что Вадим нас не замечает. Он всё это время не упускал нас с Виталиком из вида, как это я сразу не догадалась? Он ведь сам говорил мне, насколько глубоко и тщательно умеет скрывать свои эмоции. Однако сейчас он переоценил эту свою способность. Или же просто не захотел больше терпеть, поэтому, вопреки праздничному настроению, взял и выбрал именно такую песню. Безусловно, она была о любви. Но Канарейка никогда не переживал трудную любовь, никогда не страдал из-за девушек, а значит он просто НЕ МОГ плакать, исполняя такую грустную песню. Всё объяснялось другим – в эти слова Вадим с самого начала вложил свой смысл, и мало кто мог догадаться, какой именно. А ему и не нужно было, чтобы все догадались. Он знал – тот, для кого он пел, его поймёт. Потому что слишком много у них общего. И линия жизни одна.

Голос твой

Заблудился здесь,

День и ночь

Он звучит во мне,

Я молю

Отпустить меня!

Но за стеклом

Вижу вновь твои глаза.

Твои глаза…

Всё, что было –

Свет мой

Чистый и святой!

Всё, что было –

Рок мой

Жадный и слепой!

Всё, что будет –

Крест мой!

Семь кругов пройти мне

В огненной пустыне…

Заворожённая песней, я боковым зрением видела, как Виталик встал и вышел из комнаты. Надо было пойти за ним, но я не могла пошевелиться. Как не могла и оторваться от волшебного видения. Вадим был бесподобен! Он весь, с головой окунулся в песню, он буквально купался в каждой её строчке. Его лицо – тонкое, нежное, ангельское, дышало страстью, ясные глаза светились, излучая тепло… От его небывалой энергетики мы все впали в транс: никто не двигался, люди, казалось, даже боялись дышать в присутствии этого божественного создания. И все верили ему с полуслова – верили тому, что он произносил, и переживали так же глубоко, как он сам.

Я видел сон,

Как в этот дом

Ты сердце принесла своё,

И боль прошла,

И умер страх в душе.

Но дверь – на ключ,

И страх живуч,

Что проклят я и обречён!

Свинцом – тоска,

Так, словно смерть близка.

Как смерть близка!

Всё, что было –

Свет мой

Чистый и святой!

Всё, что было –

Рок мой

Жадный и слепой!

Всё, что будет –

Крест мой!

Семь кругов пройти мне

В огненной пустыне –

Словно проклят я…

Затихают последние аккорды, и голова Вадима бессильно падает на грудь. Кажется, он выложился весь, до конца, и теперь находится в легком обмороке. Ещё несколько секунд стоит тишина – и вот воздух разрывает грохот аплодисментов. Я вижу, что лица слушателей припухли от слёз, у некоторых девушек даже течёт тушь. Маленькая Иришка, хлюпая носом, кидается Канарейке на шею и непосредственно, простодушно целует его в щёки:

– Вадик, не плачь! Не плачь, я тебя не брошу!

Общая апатия тут же сменяется весёлым смехом, и все постепенно приходят в себя. И сам Вадим смущённо улыбается, принимая комплименты. Ресницы его все ещё мокрые, но это воспринимается естественно, ведь Канарейка талантливый артист и умеет вживаться в любой образ. Увы, никто из слушателей так и не понял, что сейчас, может быть, впервые в жизни Вадим не играл никакой роли, и эти его слёзы во время песни – настоящий крик души, попытка достучаться до сознания своего друга.

Я нашла Виталика в пустой тёмной кухне. Каменным изваянием стоял он возле окна и смотрел куда-то в невидимое пространство, не моргая и не шевелясь. Обернувшись на звук моих шагов, он даже бровью не повёл. Я подошла и тихо встала рядом.

– Ну что? Доволен теперь?

– Чем доволен?

– Не притворяйся. Можно подумать, что ты ничего не понял.

– Почему? Понял.

– И что?

– А что?

Мне вдруг захотелось его ударить. Вот так схватить за грудки, развернуть к себе и врезать со всего маха по лицу, приводя в чувства.

– Хочешь сказать, что на тебя это никакого впечатления не произвело?

– Не хочу я этого сказать.

– Тогда в чём ещё дело? Иди и помирись с ним.

– Не пойду.

– Почему?!

– А почему бы ему не прийти первому?

– Слушай, хватит, а?! Что вы, в конце концов, как два дурака? Вы мне надоели уже со своей гордостью оба – упёрлись как бараны на одном мосту, лоб в лоб, и ни один не в состоянии с места сдвинуться! Так и бултыхнётесь в воду оба!

– В какую ещё воду? – Устало поинтересовался Виталик.

– Да ни в какую, господи! – Ещё больше взбеленилась я. – Михалкова в детстве надо было читать!

Он молчит, по-прежнему неприступный и неумолимый. И я уже просто не знаю, что мне делать. Хоть бери его за руку и тащи к Канарейке. Или же наоборот? Махнув рукой, я отправилась назад в гостиную. Тут уже царит спокойная, безмятежная атмосфера. Разговоры, шутки, чаепитие… Гитара лежит в углу, возле ёлки… Вадим сидит на диване в обнимку с Катей Богданович. Как ни в чём не бывало… Глаза сухие, смеющиеся, на губах – беззаботная улыбка. И мне уже кажется, что я ошиблась, решив, что Канарейка всерьёз переживает ссору с Виталиком. Может быть мне это померещилось и вовсе не стоило сейчас раздувать из мухи слона? Да и конце концов, что мне, больше всех надо что ли? Чего это я мечусь туда-сюда, пытаясь восстановить худой мир на месте доброй вражды, если они сами ничего не хотят делать?!