Ровесники. Герой асфальта (редактор, составитель, художник Ellen79)
Шрифт:
Дача показаний заняла около часа. Войдя в наше положение, а в особенности, глядя на полную прострацию Варвары, старшина Марченко распорядился доставить нас по домам на машине. Настоятельно попросил никуда в ближайшее время не уезжать и дожидаться повесток в суд. Мы клятвенно пообещали выполнить всё, что он сказал, после чего вчетвером отправились к уже хорошо знакомой нам «пятёрке». Усадив Варю рядом с водителем, сами устроились сзади. Долго молчали, приходя в себя после всего пережитого. Просто слов не было для того, чтобы передать друг другу свои эмоции. Первым, уже в пути, заговорил Кирилл.
– Как Ника? Что доктор сказал? – В его вопросе было неподдельное участие, и Вадим вздохнул в ответ.
– Ничего определённого. Сказал завтра прийти, с деньгами. Они пока в долг
– А дорого?
– Что?
– Операцию сделать – дорого?
– Не знаю. Я забыл спросить, а они не сказали.
– Если что, обращайся. Может, сумма не настолько уж запредельная, и я её в состоянии тебе буду дать.
– Я дома попрошу… Но всё равно спасибо. – Вадим оторвал безучастный взгляд от окна и впервые открыто посмотрел на Дубровина. – И вообще…Спасибо…За всё.
– Не за что. Разве за такое благодарят? Это счастье, что мы рядом оказались.
– Да уж… - Канарейка уже в который раз повертел перед собой руку с перебинтованной ладонью, на ощупь потрогал пластырь над бровью. – Вот же блин… Как с поля боя… Хорошо, что мама на работе. Она бы сейчас в обморок грохнулась, нас с Варькой увидев. Объясняй ей потом… Хотя…Она всё равно узнает. Как только повестки в суд придут.
– Да она, глядя на тебя, уже вечером всё узнает. – Заметила я уныло. – Не будешь же ты ей врать.
– Буду. – Возразил Вадим на полном серьёзе. – Чем меньше моя мама знает, тем всем нам спокойнее. Отцу расскажу. Он должен быть в курсе.
– Конечно, должен. – Согласился Кирилл. – И вообще, это такие вещи, в которых взрослые люди должны разбираться, а не мы. Этих подонков по всей строгости закона надо наказать.
– Надо. Причем уже давно. Это же они тогда Севку вашего избили. Втроём. Я ничего не знал…
– Да я уже и сам догадался. – Кирилл помолчал немного. – Ты знаешь, Вадь… Я тогда здорово погорячился, конечно. Не стоило мне с плеча рубить так быстро. Ты извини за то что я тогда на тебя наехал, ничего не объяснив.
Вадим слабо улыбнулся:
– Да ну, Кирь. Это ты меня прости. У тебя-то все основания были плохо про меня думать. А мне, дураку, стоило при первом же удобном случае тебе правду рассказать. Так нет же, самолюбие взыграло…Идиотизм какой-то получился… Никчёмный…Надо было с самого начала встретиться нормально, сесть за круглый стол и поговорить по душам.
– А я всё ждал, когда же ты наиграешься. – Мягко поддел Канарейку Дубровин. Вадим не обиделся на его иронию.
– Наигрался. Впечатлений теперь надолго хватит.
– Стало быть, мир? – Кирилл протянул Канарейке руку, и тот, не колеблясь, вложил в неё свою перевязанную ладонь:
– Мир.
Мне хотелось плакать от умиления. Вот уже второй раз за последние полгода на моих глазах происходило трогательное перемирие друзей. Если бы наши ребята видели этот исторический момент! Здесь, в салоне милицейской машины только что был заключен официальный пакт об окончании войны между Звёздным Городком и Бахчой! Полководцы пожали друг другу руки, после чего Вадим совершенно от души пригласил Кирилла на свой день рождения в пятницу. При чём
не одного, а вместе со всей компанией, включая блаженного Севку и, конечно же, любвеобильную Анжелу.
– Так я по ней, родимой, соскучился. – Смеясь, признался нам Канарейка, на что Дубровин тотчас же подхватил:
– А уж как она-то по тебе истосковалась! Ходит с Берковичем за ручку и вздыхает, по сторонам оглядываясь: авось Вадик из-за горизонта появится..
– На бригантине с алыми парусами. – Закончил Вадим весело.
Вот и спало, вроде бы, общее напряжение, разрядилась немного обстановка, и даже Варя, до сих пор сидевшая неживой куклой на переднем сиденье, повернулась теперь к нам и слабо, всё ещё сквозь слёзы улыбалась, слушая нашу незатейливую болтовню. Что ж… Всё проходит, как поётся в старой песне. И печаль, и радость. Особенно когда тебе шестнадцать лет. Всего шестнадцать… Какой замечательный, незабываемый возраст! Может, когда-нибудь мы всерьёз пожалеем о том, что он прошёл. Может быть. Когда-нибудь. Потом мы вообще о многом будем жалеть. Мы будем солидными
людьми, никогда, наверное, не позволяющими себе пойти на безумство. Ну а пока что все мы очень молоды и беспечны, а следовательно, не умеем долго переживать и расстраиваться. Да нам просто море по колено, когда мы вместе! И что же может быть чудесней настоящей дружбы? Разве что, настоящая любовь…А скорее всего, одно стоит другого. Иногда, впрочем, даже не разберёшь, где кончается любовь и начинается дружба. И не заметен рубеж между дружбой и зачатками любви…49
Что ещё боле менее запомнилось мне из того времени?...Ну, во-первых, вечер того же дня, наполненный всепоглощающим счастьем по поводу отсутствия какой бы то ни было беременности. Тест выдал одну полоску, и от радости я едва ли не прыгала до потолка. За компанию со мной ликовал и Виталик, взахлёб утверждающий, что «он так и думал». Не знаю, думал ли он так на самом деле или же просто от делать нечего это говорил. Какая, в принципе, разница? Главное, что всё было хорошо. Жизнь не летела под откос, и будущее снова рисовалось мне в самых пёстрых, радужных красках.
Самым ярким событием той солнечной майской недели, бесспорно, стал день рождения близнецов Канаренко. Весёлый вышел праздник, незабываемый и шумный. Шутка ли – уместить в скромной трёхкомнатной «хрущёвке» такую толпу тинэйджеров! В духе Вадима, как я поняла, было устраивать именно вот такие масштабные гулянки, и родители, наверное, давно привыкли подобным образом отмечать именины старших детей.
Ах, как потрясающе красивы были в этот день близнецы Канаренко! Варя в красном платье с открытыми плечами и распущенными волосами, завитыми в лёгкие локоны. Непривычно кроткая и будто пристыженная, без своего вечного гонора… Вадим в голубой рубашке… Его милого мальчишеского лица не испортили даже свежие ссадины, и сам он, похоже, откровенно гордился своими боевыми знаками отличия.
– Шрамы во все времена мужчин украшали! – Невозмутимо отвечал он на сочувственные замечания гостей, принимая подарки и ослепительно всем улыбаясь. Любимый сын госпожи Фортуны, счастливчик по природе и судьбе своей! Даже не верилось, что буквально четыре дня назад он был на волоске от смерти! И сам он, казалось, легко позабыл об этом, особенно после того, как ветеринар накануне заверил Вадима, что жизнь Ники вне опасности. Не зря все последние дни он провёл в ветлечебнице, ухаживая за своей любимицей…И что ещё тут можно было добавить? Всё хорошо, что хорошо кончается.
Было очень весело. В честь праздника нам даже разрешили поднять по бокалу шампанского за здоровье новорождённых. Вадим играл на новенькой, теперь уже своей собственной гитаре, Виталик как всегда работал оператором, снимая на камеру всё происходящее, что, впрочем, мне было весьма по душе – занятый делом, он, по крайней мере, не торчал постоянно возле меня, надоедая своей ежеминутной заботой и учтивостью. Странно, почему в последнее время всё это меня несказанно раздражало? Может, история с пресловутой беременностью лежала на сердце тяжёлым осадком? А может причиной тому был всё тот же удивительный парень, что сидел за праздничным столом прямо напротив меня. Нарочно что ли Кирилла посадили именно так, чтобы мы постоянно встречались с ним взглядами? Это происходило спонтанно, помимо моей воли, да и Кирилл, я полагаю, не задавался целью смущать меня своим вниманием. Для него, как и для меня, это было подобно урагану. Неожиданное стихийное бедствие. Как ещё можно назвать подобное? И кто был этом виноват? Да, мы понравились друг другу с первой нашей встречи в аптеке. Более того, мы влюбились друг в друга уже тогда, просто признаться себе в этом боялись. Себе и другим. Кто-то скажет, что так нельзя? Не правильно? Не порядочно? А разве порядочно, встречаясь с хорошим парнем, не испытывать к нему никаких чувств? Разве правильно делать вид, что ты его любишь и постоянно думать о другом? Нет, не правильно. Мне стоило бы объясниться с Виталиком сразу же. Всего лишь один-единственный раз сделать ему очень больно, после чего полностью освободиться от каких бы то ни было обязательств. Так было бы честно.