Роза Марена

Ничего. Она не смогла даже точно вспомнить, что она подумала, — опять что-то, связанное с этой чертовой картиной, запавшей ей в голову, как припев какой-то навязчивой песенки. Намыливая голову, Рози твердо решила избавиться от картины. От этой мысли она почувствовала себя лучше, как от решения покончить с какой-то дурной привычкой — бросить курить или выпивать за ленчем. И, выходя из душа, она уже напевала.

3

Билл не подверг ее пытке сомнений и тревоги — он не опоздал. Рози пододвинула один из кухонных стульев к окну так, чтобы можно было следить за его приездом (сделала это в четверть восьмого, через целых три часа после того как вышла из душа). В двадцать пять минут девятого мотоцикл с сумкой-холодильником, привязанной к багажнику, въехал на одну из парковочных стоянок возле дома. Голову водителя скрывал большой голубой шлем, и из окна ей не было видно его лицо, но она знала, что это Билл. Она уже могла безошибочно узнать его по очертаниям фигуры. Двигатель разок взревел, а потом он заглушил его и каблуком откинул подножку. Когда он выставил одну ногу, линия бедра стала на мгновение ясно видна под выцветшими джинсами. Рози ощутила, как ее пробила дрожь желания оказаться в его объятиях, и подумала: «Вот о чем я буду мечтать сегодня вечером, ожидая сна; вот что я буду видеть перед собой. И если мне очень-очень повезет, мне будет сниться эта картина».

Она размышляла, не подождать ли его здесь, наверху. Позволить прийти к ней, словно она была девочкой, которая в уютном родительском доме могла поджидать своего парня, собиравшегося повезти ее на танцы. Затаиться даже после того, как он уже появился, улыбаясь счастливой улыбкой и наблюдая в платье без бретелек из-за занавески в своей спальне, как он вылезает из отцовской, только что вымытой и надраенной машины и подходит к двери, машинально поправляя бабочку или подтягивая потуже ремень.

Она подумала об этом, потом открыла дверь кладовки, заглянула внутрь, вытащила свитер и пошла в коридор, натягивая его на ходу. Когда она вышла на площадку и увидела его, уже одолевшего половину лестницы, задравшего голову вверх и смотрящего на нее, ей пришло в голову, что она достигла как раз подходящего возраста: слишком стара, чтобы смущаться, но еще слишком молода, чтобы не верить, что какие-то очень важные надежды могут оправдаться вопреки всем правилам.

— Привет, — сказала она, глядя на него сверху вниз. — Ты вовремя.

— Конечно, — ответил он, продолжая смотреть на нее снизу вверх и, похоже, слегка удивившись. — Я всегда прихожу вовремя. Так меня воспитали. Наверное, у меня это еще и в генах заложено. — Он протянул ей одну руку в перчатке, как кавалер в кино. Она улыбнулась. — Ты готова?

Она еще не знала, как отвечать на этот вопрос, поэтому просто подошла к нему, взяла его за руку и позволила свести себя вниз и на улицу, под солнечный свет, озаряющий первую субботу июня. Он подвел ее по тротуару к мотоциклу, осмотрел критическим взглядом с головы до ног и покачал головой.

— Нет-нет, этот свитер не годится, — сказал он. — К счастью, я никогда не забываю свои бойскаутские тренировки.

С обеих сторон багажника «харлея» свисали седельные сумки. Он расстегнул одну из них и вытащил кожаную куртку, точно такую же, как у него: с карманчиками на «молниях» сверху и снизу, а в остальном строгую, черного цвета. Никаких блямб, эполет, сверкающих застежек и цепочек. Она была меньшего размера, чем у Билла. Рози взглянула на куртку, висевшую на его руке, гладкую, как звериная шкура, огорченная напрашивавшимся предположением.

Он поймал ее взгляд, тут же понял его и покачал головой.

— Эта куртка моего отца. Он учил меня ездить на старом индейском драндулете, который выменял на обеденный стол и комплект постельного белья. Он говорит, что когда ему исполнился двадцать один год, он исколесил на этом драндулете всю Америку. Тачка была из тех, что надо заводить педалью, а если забыть переключить скорость на нейтралку, она могла рвануться и вылететь прямо из-под тебя.

— Что случилось с тем мотоциклом? Он разбил его? — Она чуть улыбнулась. — Или ты его разбил?

— Ни то, ни другое. Он умер от старости. С тех пор в семействе Стэйнеров всегда были «харлеи». Этот — смирная машинка, тринадцать лошадей, триста сорок пять кубиков. — Он ласково коснулся кожуха двигателя. — Отец не ездит на нем уже лет пять или около того.

— Ему надоело?

Билл покачал головой.

— Нет, у него глаукома.

Она влезла в куртку. Похоже, отец Билла был на три дюйма ниже и, быть может, фунтов на сорок легче своего сына, но все равно куртка смешно висела на ней, доходя почти до колен. Однако в ней было тепло, и она с чувством благодарности и удовлетворения застегнула «молнию» до самого подбородка.

— Тебе идет, — сказал он. — Выглядишь немножко забавно, как малыш в одежде отца, но хорошо. Правда.

Она подумала, что теперь сможет сказать то, что не могла, когда они с Биллом сидели на скамейке и ели горячие сосиски. Ей вдруг показалось очень важным — сейчас произнести это.

— Билл?

Он взглянул на нее с легкой улыбкой, но глаза его оставались серьезными.

— Да?

— Не обижай меня.

Он посмотрел на нее нежно, все с той же легкой улыбкой, и покачал головой.

— Нет. Не обижу.

— Ты обещаешь?

— Не сомневайся. Давай, залезай. Ты когда-нибудь раньше каталась на железном пони?

Она отрицательно покачала головой.

— Ну, вот эти маленькие подставки — для твоих ног. — Он нагнулся над задней частью мотоцикла, порылся там и вытащил шлем. Она восприняла его пурпурно-красный цвет без малейшего удивления. — Возьми корзинку для головы.

Она надела шлем, нагнулась, придирчиво осмотрела себя в одном из боковых зеркал «харлея» и расхохоталась.

— Я похожа на водолаза!

— Очень хорошенького, кстати. — Он взял ее за плечи и развернул лицом к себе. — Шлем застегивается под подбородком. Вот здесь, давай покажу.

На мгновение его лицо оказалось на расстоянии поцелуя от ее губ, и она почувствовала легкое головокружение, зная, что, если он захочет поцеловать ее прямо здесь, на залитом солнцем тротуаре, заполненном прохожими, неторопливо идущими по своим субботним делам, она позволит ему это.

Застегнув шлем, он сделал шаг назад.

— Слишком тугой ремешок?

Она покачала головой: нет.

— Ты уверена?

Она кивнула.

— Тогда скажи что-нибудь.

— Эмешок оссем не уго, — сказала она и расхохоталась, увидев выражение его лица. Он тоже рассмеялся.

— Ты готова? — снова спросил он, все еще улыбаясь, но в глазах у него светилась прежняя задумчивость, словно он понимал, что они затеяли какое-то ответственное предприятие, где каждое слово или движение может иметь далеко идущие последствия.

Она сжала руку в кулак, постучала им по макушке своего шлема и попыталась улыбнуться, но это у нее не получилось.

— Наверное, да. Кто садится первый, я или ты?

— Я. — Он перекинул ногу через седло «харлея». — Теперь ты.

Она осторожно перекинула свою ногу через седло и положила руки ему на плечи. Сердце у нее лихорадочно билось.

— Нет, — сказал он. — Обхвати меня за пояс, ладно? Руки у меня должны быть свободны, чтобы управлять мотоциклом.

Она просунула руки между его руками и телом и сцепила их на его плоском животе. Тут же она почувствовала себя опять словно во сне. Неужели все это произошло из-за одного пятнышка крови? Внезапного импульсивного решения выйти за дверь своего дома и просто идти куда глаза глядят? Неужели такое возможно?