Рождение экзекутора. 1 том

Шипение и теплый воздух в ухо разбудили Крошку. Тёмная фигура угрожающе нависала и сипела, затеняя свет ночника. Медленно приближала к ее голове мешок и шкрябала рукой по плечу. Ужас подкинул Крошку, и она выбросила руку, ребром ладони ломая нападающему горло, отталкиваясь ногами от Дитсайрса. Плечо обожгло. Крошка прижалась к спинке кровати. Полголовы хашир, склонённой над постелью, расплавилось. Тело упало поперек кровати, заливая одеяло пульсирующей кровью.

— Щерица! Проклятье! — Дитсайрс тряхнул рукой, выключая наручное оружие. — Ты что, дурная, орать на хашир? Почему ты всё еще здесь?

— Простите, Величайший, — лепетала Крошка. Она бы рада исчезнуть, уйти и быть вообще где-нибудь далеко… Она должна была уйти в Цветник! Но она не кричала! Она никогда не кричит… Боже, человек же не умеет экранироваться от ажлисс! Она сдуру напугала Дитсайрса своим страхом! Она же касалась его! Боже, боже, боже… Крошка потёрла горящую рану на плече — кислотой стреляют, что ли? Ничего себе, медицинский прибор… Вооруженный и с женой после свадьбы...

Сползла с кровати, обошла стоявший на коленях труп, подняла с пола халаты и пижаму… Пальцы мёртвой хашир всё еще конвульсивно сжимались и подрагивали.

Детский кошмар. Она и забыла о том, как Джи давным-давно дарил её в мешке министру связи, а она там чуть не задохнулась… Какой кошмар!

Дитсайрс быстрым шагом обошел и запер внутреннюю и наружную двери. Постоял, вернулся в прихожую, отпер дверь и бросил охране:

— Кирста ко мне. Да, в спальню. Немедленно! И пусть возьмёт своего прихвостня.

Рошса уже оделась в принесенную убитой хашир пижаму и объемный халат и теперь стояла, почти не дыша. Прихвостень? Это тот, что ест битерере? Её что, прямо в первую ночь отдадут людоеду? Не может быть… Она не виновата, что заснула и из-за ошейника не заметила, что пришла хашир! Тупая хашир! Не надо было дышать ей в ухо! И хвататься!

— Что таращишься? Почему ты вообще осталась тут? — Дитсайрс повернул ее к свету, и Рошса неуверенно дотронулась до его руки, проникая сканом.

— Я не кричала… Я испугалась, а она схватила меня за плечо, но я не кричала...

Быстро и сильно в глубину. Она маленькая, беззащитная, оторванная от дома… Да, нет на ней следов крови хашир. Никаких следов нет! Первая брачная ночь, и она боится, не виновата, не виновата! Она так любит! Она надежна, она верна!

Дитсайрс обнял Лардарошсу и прижал к себе.

— Не трясись, все хорошо, малышка… Это ужасно, но ты пойдешь в Цветник, как полагается, и не вздумай болтать… Я знаю, ты умная малышка, да?

— Простите меня, — Крошка привстала на цыпочки, и Дитсайрс поцеловал ее. Рошса обняла мужа, благодарно и со всей радостью, что смогла выкопать и усилить. Она бы осталась с ним, но нельзя. Нельзя!

Во внешнюю дверь почти неслышно постучали.

Дитсайрс решительно распахнул задние двери и вытолкал Крошку к моментально присевшим в поклоне двум хашир.

— Отведите расцветшую битерере Лардарошсу в Цветник.

*

Служки растерянно подхватили новую жену под локотки и без политесов выскочили в полукруглую боковую камору, где начиналась широкая винтовая лестница. Гуськом поднялись в изогнутый арочным мостиком коридор, спустились по пологим ступенькам в галерею, уставленную раскрашенными статуями, как кукольный музей.

Полумрак, никого и тишина. Безмолвие. Полы застелены коврами. Ноги, обутые в меховые высокие тапочки, скорее полусапожки, ступают неслышно.

Хашир подозрительно молчали. Если они ей сейчас начнут выговаривать, почему она не пошла в Цветник сразу, она их точно покусает. Но обе хашир молча трусили по бокам и даже не пытались болтать ритуальные глупости.

Крошка взяла левую хашир за руку:

— Тут всегда так тихо ночью? И даже музыки нет.

— Конечно, расцветшая битерере Лардарошса. Это же не женские покои! — покосилась в ответ служка.

— А вы так ничего и не слышали, пока ждали?

— А что мы должны были слышать? Вы кричали, распускаясь? Не стеснялись бы. Многие жены кричат. Но вы были тихи, как трава, укрытая росой. А могли бы и кричать, ведь крик — признак пылкой любви.

Крошка убедилась, что хашир ничего не слышали. Зато услышалось нечто иное. Раисса — эта убитая, должна была вынести «соцветие», подтверждающее девственность новой жены! Кусок простыни с первой брачной ночи, который потом станет частью приданого потомка Дитсайрса. Может битерере и не расцвела совсем? Или Дитсайрс совсем захирел и неспособен оживить бутончик?

Тьфу! О какой ерунде думают! Она любого древнего старца может заставить влюбиться! И тоже трагедию выдумали — потомок без тряпки останется! Никаких потомков у неё быть не может. Но простыни нет, подтверждения девственности нет — это плохо. Это нарушение правил. Может вернуться? Взять обоих хашир за руки, оторвать кусок простыни. А там придется взять за руку Дитсайрса. И этих стражных... Перед глазами выплыла беззаботная картинка хоровода, как на детском утреннике, куда ее привел Генри много лет назад. «Встаньте, дети, встаньте в круг, Джи нам всем надежный друг...» Общая молитва вокруг статуи Бога, а Генри её не пустил. Хотя она единственная, чью молитву Джи услышал бы на самом деле. А там всё в кровище. Поди пойми, где её две капли и где следы от фонтана хашир. Крошка представила, как она отрывает уголок от кровавой простыни, скинув на пол мертвое тело. Нет. Труп уже куда-нибудь убрали. Этот прихвостень и убрал. Возвращаться нельзя. Всех за руки не удержишь. А вдруг Дитсайрс передумает и отошлет её этому людоеду? Вряд ли, ужин у прихвостня на сегодня есть. Крошка нервно хихикнула. Держащая её под руку хашир непонимающе взглянула и заторопилась вперед — отворить двери.

Одинокий ночной стражник вскочил с низкого диванчика, встал и одеревенел, отставив алебарду в напряжённой руке. Толстая зеленая кисть на витом шнуре несерьёзно моталась вокруг древка.

Опять густые сладкие ароматы и приглушённая музыка каких-то дуделок. Маленькие пуфики, низенькие столики. Полумрак и неожиданная прохлада.

За тяжелыми драпировками загибался полумесяцем высокий коридор, освященный маленькими ночниками. По внутренней дуге уходил за поворот ряд дверей, напротив них — полузадернутые занавесями арки, украшенных головами и символами богинь. За каждой аркой — спальный закуток битерере.

Торопливое шарканье и шёпот подбежавшей трусцой служанки:

— А где Раисса?

— Вседержитель оставил ее у себя.

— Зачем?

— Не знаю...

— А где соцветие?

Это было невыносимо. Крошка дёрнула ближайшую хашир за рукав и прошипела таким же еле слышимым шёпотом:

— Где моя спальня?

— О цветущая битерере, ваш прелестный уголок посвящен богине Аштибрис... Кровать уже давно разогрелась! Я вам покажу.

Только сейчас Крошка задумалась, а куда делась пятидесятая девушка? Та, на освободившееся место которой пришла она. Забеременела или ее съел этот прихвостень?

— Вот, ваш уголок всюду веющей Аштибрис — богини рек и попутного ветра, — хашир приоткрыла занавес, пропуская Крошку.

Уголок... Закуток! Стойло... Нет, «лежайло»! Справа вдоль перегородки высокая без спинок кровать, уткнувшаяся изголовьем в стенку, слева громада шкафа. Весь простенок напротив занимает слонячий стол-тумба и зеркало над ним, украшенное еле светящейся разноцветной гирляндой. На столешнице — баночки, флакончики, шкатулочки, а в дальнем углу полуметровая арка-алтарь с прозрачно-гранёной, ломающей отражённый свет, статуэткой Джи, явно унесенной из запасников уличных храмов Империи. Под стол задвинута круглая, вся в воланах, табуретка.