Рожденная для славы

— Зачем понадобилась эта таинственность?

— У вашего величества такой непредсказуемый характер, мне не хотелось вас раздражать.

— Наглый мерзавец!

— Это не наглость, ваше величество, — улыбнулся он. — Всего лишь откровенность, которую вы во мне столь высоко цените. Если бы я пришел к вам и попросил разрешения на этот брак, вы наверняка ответили бы мне отказом, и в этом случае мне пришлось бы нарушить высочайшую волю. Сейчас же я преступления не совершил, а всего лишь навлек на себя ваше неудовольствие.

Я была оскорблена, сердита на саму себя — не следовало так привязываться к этому неблагодарному мальчишке.

— Дело не только в том, что вы интриговали за моей спиной, — сказала я. — Я хотела подыскать вам невесту высокого ранга… А вы… вы связали свою жизнь с этой девчонкой…

— С дочерью Уолсингэма, ваше величество.

— У нее за душой ни гроша!

— Я не придаю большого значения земным богатствам.

— И королевской милости, как мне кажется, тоже. Полагаю, вам захочется проводить больше времени со своей женой — особенно теперь, когда она в положении. Вам не следует появляться при дворе, посвятите себя семье.

Я изгоняла его, и он это понял.

Низко поклонившись, Эссекс с достоинством удалился.

* * *

Несколько дней я пребывала в мрачнейшем расположении духа. Без Эссекса при дворе стало скучно, я вспоминала прежние времена — точно так же я себя ощущала, когда Лестер находился в опале. Что же было такого особенного в двух этих мужчинах? Какая-то необъяснимая магия, не иначе. Стоило им исчезнуть, и жизнь делалась пресной и бесцветной.

Зато Рэли постарался извлечь максимальную выгоду из опалы главного соперника и бросился ухаживать за мной с пылкой страстностью влюбленного. Флирт утешал меня, позволял хоть на время забыть об Эссексе и Фрэнсис. Я даже думала, не сделать ли главным фаворитом Рэли, и тогда можно будет совсем вычеркнуть Эссекса из своей жизни. Дерзкий мальчишка зашел слишком далеко, и дело не только в его браке, он вообще позволял себе чересчур многое.

Бедняжка Фрэнсис, думала я. Ей в мужья достался ветреник. Разве можно выходить замуж за человека, в жилах которого течет проклятая кровь волчицы?

Я старалась веселиться, танцевала на балах с моими красавчиками, об Эссексе не спрашивала. Однако на душе было горько и бесприютно. Как же потускнела моя жизнь! Мой милый Роберт умер, Уолсингэм тоже, Хаттон стал старый и совсем больной. Мир не такой, каким был прежде.

Хаттон в последнее время впал в немилость. Причина была малозначительная — задолжал в государственную казну. Я всегда требовала, чтобы должники честно расплачивались с кредиторами. По вечерам при дворе играли в карты, и если я выигрывала, то никакого снисхождения проигравшим не было. Однако в деле Хаттона я перегнула палку — мне и в голову не приходило, что он на грани нищеты. Мои любимчики жили в роскоши, на широкую ногу, и от этого мне казалось, что они гораздо богаче, чем было в действительности.

Хаттон обратился ко мне с ходатайством простить ему долг, но я ответила отказом. От денежных забот бедняге стало совсем худо, он слег, и я страшно испугалась, когда доктора сказали, что положение его почти безнадежно.

Я немедленно отправилась к Хаттону и увидела, что он лежит совсем обессиленный. Лекарь пытался напоить его отваром, но руки у больного так дрожали, что он не мог удержать склянку.

Когда я вошла, лекарь поспешно убрался, а Хаттон попытался приподняться. Я приказала ему лежать, выставила всех из спальни и села к изголовью.

Красавец Хаттон, мой неутомимый партнер по бальным танцам, так страшно изменился, что я чуть не расплакалась от жалости.

— Ваше величество, вы оказываете мне великую честь… — начал он.

— Молчите, — приказала я. — Не тратьте попусту силы. Мой дорогой Баранчик, что это вы устраиваете? Немедленно поправляйтесь, без вас при дворе скучно. И учтите, это приказ королевы.

Он улыбнулся, покачал головой, и невыносимая печаль сжала мне сердце.

— Мое Око погасло, мой Мавр покинул меня. Не оставляйте хоть вы меня, Баранчик.

— Ваше величество, вы принесли мне много счастья.

— Мы оба принесли друг другу немало радости за эти годы, — сказала я. — Но хватит о прошлом. Чем это вас тут поят? — Я взяла склянку, понюхала и узнала запах весьма эффективного эликсира. — Хорошее снадобье, — одобрила я. — Меня оно выручало не раз. Пейте, это придаст вам сил.

Он взял склянку, но руки его тряслись, и тогда я стала сама поить его с ложечки, как ребенка.

— Пейте все, до капельки.

Беспомощно улыбнувшись, Хаттон повиновался.

— Ваше величество, зачем вы так роняете свое достоинство!

— Роняю достоинство?! Вы — один из людей, которых я люблю. Они заменяют мне и мужа, и детей, каковых у меня никогда не было.

Хаттон был глубоко тронут моими словами, по его щеке сбежала слезинка. Я наклонилась к нему, нежно поцеловала и сказала:

— Вы должны повиноваться своей королеве, канцлер, а она приказывает вам немедленно поправиться.

Однако на сей раз Кристофер Хаттон не смог выполнить волю своей королевы.

Его смерть опечалила меня сильнее, чем я ожидала. Люди моего поколения уходили один за другим. Им на смену появлялись новые придворные, но я не знала, будут ли они мне так же беззаветно преданы, как прежние соратники. Эссекс, Рэли, Маунтджой из другого теста. Увы, время неумолимо, жизнь никогда уже не обретет былой вкус и аромат.

Смерть Хаттона стала тяжелой утратой не только для меня, но и для всей Англии. Этот вельможа был красив и любил блистать на балах, поэтому многие считали его вертопрахом, однако Хаттон обладал многими талантами. Еще в бытность вице-камергером он устраивал пышные церемонии и незабываемые празднества. Некоторые считали, что на большее он не способен, но я разглядела в нем задатки государственного деятеля, и со временем Хаттон стал лордом-канцлером королевства. Как и я, он отлично понимал, что главную опасность для страны представляют религиозные конфликты, неминуемо приводящие к гражданской войне. Достаточно взглянуть на то, что происходило в те годы во Франции. Нам приходилось лавировать между пуританами и папистами, и я сама не знаю, какая из этих партий вызывала у меня большее отвращение. Хаттон всегда говорил, что религия — дело личное, и воевать по этому поводу бессмысленно. Кое-кто даже подозревал лорда-канцлера в тайной приверженности католицизму, но я знала, что это неправда. Просто Хаттон, как и его королева, отстаивал принцип веротерпимости.

А каким блестящим он был оратором! Конечно, Хаттон был небескорыстен, обожал награды, но таковы все люди. Помню, как настойчиво добивался он права на владение лондонским поместьем элайского епископа, одним из богатейших в королевстве. В конце концов я сделала своему Баранчику этот подарок — ведь должен же он был где-то принимать гостей и, разумеется, свою королеву.

Мне было приятно, что это владение — дворец, церковь, виноградники, пашни — досталось Хаттону, моему доброму слуге и многолетнему воздыхателю. Особенно любила я его за то, что он так и не женился. Хаттон всегда говорил, что любит лишь одну женщину — свою королеву. Можно ли требовать от мужчины более красноречивого доказательства постоянства?

Итак, я понесла еще одну невосполнимую утрату.

Мне стало совсем грустно, и я позволила Эссексу вернуться ко двору.

За это время у него родился сын, мальчик, и мне было приятно, что ребенка нарекли Робертом.

У нас с Эссексом все пошло по-старому. По утрам мы играли в шахматы и карты. Однако принимать при дворе новоиспеченную леди Эссекс я не желала, и Фрэнсис осталась жить со своей овдовевшей матерью, как это было до ее замужества.

Меня радовало, что народ по-прежнему с любовью относился к своей стареющей королеве. У меня начали выпадать зубы, кожа покрылась морщинами, хоть и сохранила прежнюю белизну — уходу за кожей я всегда уделяла особое внимание. Волосы мои поредели, приходилось прибегать к помощи шиньонов и париков. Однако всякий раз, когда я являлась народу, меня приветствовали шумными приветственными криками. Победа над испанцами укрепила дух англичан, но дело было не только в этом. Другим монархам тоже случалось одерживать виктории, однако никому из них еще не удавалось заслужить столь восторженное поклонение подданных.