Рожденная для славы

— Ваше величество, удаление зуба — операция не такая болезненная, как вам кажется, — сказал он. — Лучше вынести кратковременную острую боль, чем мучиться изо дня в день. Я старый человек, ваше величество, у меня осталось мало зубов, но ради вашего блага я готов пожертвовать не то что зубом, а даже собственной жизнью. Если позволите, я проведу над собой практический эксперимент.

Он вызвал лекаря, и тот вырвал епископу зуб. Джон Эйлмер даже не вскрикнул, он сидел, прижимая платок ко рту, и на его добром лице сияла торжествующая улыбка.

После такой демонстрации мне ничего не оставалось, как согласиться на операцию. Епископ оказался прав — короткая острая боль куда лучше, чем непрекращающаяся агония.

Никогда не забуду поступка славного старика. Всякий раз, видясь с ним, я спрашивала, сколько еще зубов у него осталось, он улыбался и отвечал, что, хоть их и мало, каждый зуб готов служить королеве.

Оглядываясь на прожитые годы, я часто думала, что величайшим моим даром была способность отделять злаки от плевел. Мне служили лучшие умы Англии, а служить королеве — все равно что служить своей стране. Чем старше я становилась, тем мне делалось яснее, сколь многим я обязана этим самоотверженным и славным людям.

Роберт в последнее время ходил мрачный. Он люто ненавидел французского посла, чем доставлял мне немало веселых минут. Роберт говорил, что де Симье болтун, вертопрах, никчемный щеголь, которого больше всего на свете интересует покрой его платья.

— Дорогой Роберт, — отвечала на это я, — ты и сам любишь хорошо одеться.

— Однако я обхожусь без ужимок и сюсюканий в отличие от твоего французика!

Я сделала вид, что его слова меня разозлили.

— Мой очаровательный французский друг останется при мне, — отрезала я, — и не только из дипломатической вежливости, но еще и потому, что общество этого господина доставляет мне ни с чем не сравнимое удовольствие.

Я думала, что Роберт испугается и будет стараться вернуть мое расположение, но вместо этого он попросил, чтобы я позволила ему удалиться от двора.

Вскоре поползли слухи, что французский посол занимается колдовством. Не сомневаюсь, что исходили эти бредни от ревнивца Лестера, однако лондонцы подхватили сплетню и стали шушукаться, что их королеву околдовали, поскольку все знают пристрастие Екатерины Медичи к черной магии.

Де Симье, до которого дошли эти слухи, понял, кто виновник клеветы, и решил нанести ответный удар.

Однажды он явился ко мне очень взволнованным. Глаза его сверкали, и я поначалу подумала, что француз не может скрыть радости от встречи со мной. Он поцеловал мне руку в своей обычной страстной манере, которая мне так нравилась, и сказал, что его господин все больше сгорает от нетерпения.

— Когда я пишу ему о вас и описываю ваше совершенство, он воспламеняется и хочет поскорее вкусить вашей сладости. Принц не понимает, почему вы ведете себя с ним так жестоко, почему вы его к себе не подпускаете. Ваше величество, умоляю — скажите всего одно слово, и герцог станет счастливейшим человеком в мире.

Я, как всегда, отвечала уклончиво. Мол, я уже старуха, мы придерживаемся разной религии, да и моему народу не по вкусу иностранные государи.

Тут де Симье внезапно поднял руку и спросил:

— Ваше величество, позвольте задать вам один прямой вопрос. Может быть, все дело в том, что ваше сердце отдано другому?

Я изобразила крайнее изумление.

— Я ни с кем другим переговоров о браке не веду.

— Я имею в виду одного из ваших подданных. Скажу еще определеннее — графа Лестера. Мне рассказывали, будто вы настолько неравнодушны к этому лорду, что никогда не согласитесь выйти замуж за кого-нибудь другого.

— Граф Лестер мой добрый друг в течение долгих лет.

— Однако у него есть от вас тайны.

— Тайны? Какие тайны?

— Известно ли вам, что он женат?

— Что?! — вскрикнула я, застигнутая врасплох.

— Уже в течение нескольких месяцев граф Лестер является супругом дамы, прежде носившей титул графини Эссекс.

— Этого не может быть!

— Однако все об этом знают — кроме вашего величества.

Не могу описать охватившее меня чувство. Неужели Роберт… посмел! Роберт… женился на этой женщине?! Конечно, это она его околдовала, обвела вокруг пальца. Проклятая волчица! Как же я ее ненавидела.

Де Симье принял участливый вид.

— О, я должен был сообщить вам эту новость более деликатно, но мне казалось, что вы об этом догадываетесь. Ведь очень многие знают, как все произошло. Я понимаю — вам тяжело слышать о коварстве вашего любимца. Позвольте удалиться, я попрошу, чтобы к вам вошли ваши фрейлины.

Я не пыталась его остановить. Когда де Симье удалился, а вместо него в комнату вошли мои дамы, я вскричала:

— Немедленно пришлите ко мне Берли, Суссекса и Уолсингэма! Я должна с ними поговорить.

Одна из дам усадила меня в кресло, хотела дать нюхательную соль, однако я сердито оттолкнула ее.

Вскоре пришли Суссекс и Берли.

— Известно ли вам, что Лестер женился? — накинулась на них я. — Он женился на этой змее, которую я пригрела у себя на груди.

Оба лорда ответили, что знают о браке Роберта.

— Знаете! Все знают, кроме королевы! Господи, как же я могу доверять людям, которые меня окружают?

— Миледи, ваше величество, — начал Суссекс. — Мы утаили это, не желая вас расстраивать.

— Ах, вы не желали меня расстраивать? И вы допустили, чтобы этот негодяй и эта мерзавка путались у меня за спиной? — Ваше величество, вряд ли вы можете их в чем-то обвинять, — мягко сказал Суссекс. — Они имели право пожениться, ведь они не члены королевского дома, а, стало быть, не нужно испрашивать позволения у вашего величества.

— Они меня обманули! Они обманули королеву! Немедленно заточить Лестера в Тауэр!

Суссекс грустно посмотрел на меня и покачал головой.

— Вы что, не слышали?!

— Слышал, ваше величество, и должен вам заметить, что вы не можете посадить Лестера в Тауэр, ибо он имел право поступить так, как поступил.

— Вы намерены указывать мне, милорд, что я могу, а чего не могу? — свирепо спросила я у Суссекса.

Не отводя взгляда, он ответил:

— Ради блага вашего величества я не побоюсь даже вызвать ваше неудовольствие.

Суссекс был человеком благородным и всегда поступал так, как считал правильным. Взглянув на Берли, я увидела, что он едва заметно покачивает головой, как бы призывая меня успокоиться. Королева не должна столь явно показывать, как обидела ее измена фаворита.