Рожденная огнем

Мне казалось, что я под кайфом. Я и была под кайфом – от моей победы над пулями кровь пульсировала бессмертной силой, выносливостью и похотью.

Мой разум отметил присутствие Бэрронса, а тело сказало: «Давай на пол и сразу к делу. Я в идеальном настроении и состоянии». Через несколько минут после моего последнего поедания плоти Невидимых Бэрронс был убит. И я в одиночестве переживала и эйфорию, и последующее похмелье. Б'oльшая часть кайфа пришлась на дорогу домой из Германии, и я старалась не думать и не особо чувствовать. Сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз предавались животному безудержному сексу? Что со мной вообще не так?

Я знала ответ на вопрос. Это то, что я держала глубоко в себе. В испорченном яблочке, которым являлась МакКайла Лейн О’Коннор, скрывался прожорливый червячок. Теперь же, когда меня охватила агрессивная, дарующая ощущение полной безнаказанности эйфория от Невидимого мяса, когда Бэрронс, который выглядел одновременно полузверем и получеловеком, стоял рядом, когда не наблюдалось прямых и непосредственных угроз моему существованию, у меня осталась только одна потребность. Я очистилась – от той Мак, которой была раньше, причем во множестве аспектов. Возможно, именно это и нужно, чтобы жить дальше, разбираясь с кучей неприятностей. Стать наркоманкой. Я никогда не занималась любовью с Бэрронсом, будучи под кайфом от плоти Невидимых, но жутко хотелось. Тот привкус секса, который я получила в гроте Мэллиса, преследовал меня во сне, мучил, подстрекал попробовать снова. При-йа была кошмаром. Это состояние сделало меня бездумной и ненасытной, практически марионеткой.

Но кайф от плоти Невидимых оказался полным осознанием ненасытной похоти – и сочетался с несокрушимым телом. Пусть все будет слишком жестко, ну и что? Моя кожа исцелится в процессе, что позволит продолжать еще и еще. Мы можем сделать то, что я так любила и что напрочь сносило Бэрронсу крышу, и у нас не будет никаких ограничений.

Я задрожала от желания, внезапно слишком хорошо поняв, что творилось в голове у девчонок «увидимся-в-Фейри» [14] .

Наши взгляды встретились, и я вздрогнула.

14

Пароль для девушек, которые готовы продать всех и все ради кайфа от поедания плоти Невидимых. Они верят, что если съедят достаточно, то станут бессмертными. (Примеч. ред.)

В моем Доме гребаная река крови.

Я буквально видела заглавную «Д» в его глазах и знала, что Дом Бэрронса находится там, где он решил обосноваться, и никому, вообще никому, не позволено там гадить. Месть будет жестокой, и я вовсе не уверена, что не укажу ему на Броди еще до рассвета. За время, проведенное в Дублине, я кое-чему научилась: если позволяешь засранцу уйти, он, как правило, возвращается. До тех пор, пока не лишишь его возможности ходить.

«Краски», – поправила я. Но его первобытные органы чувств наверняка сообщили ему об этом раньше, чем он вошел. Потому что он мог учуять, когда у меня месячные. И даже когда они только должны начаться.

Бэрронс зарычал, сверкнув черными клыками, и я поняла, что, пока он шел по магазину в своем нынешнем состоянии, в нем наверняка пробудились воспоминания о других временах, когда он шагал по залитым кровью полям боя, не зная, что обнаружит. Скорее всего, в прошлом он находил всех, кого знал, за исключением бессмертных компаньонов, мертвыми. Интересно, сколько же он прожил, прежде чем запретил себе проявлять хоть каплю заинтересованности в людях. И каково это – терять всех вокруг, как я потеряла Алину? О да, проще ни с кем не сближаться. Обречь себя на проклятое одиночество.

Зверь Бэрронса всегда на поверхности. Иногда мне кажется, что однажды он не просто превратится, а убежит и никогда больше не станет человеком. Отправится жить в чистой форме, которая ему ближе, или в какой-то другой мир, в шкуре, которую намного труднее убить и в которой ему самому легче жить.

Его темные глаза сверкнули. Черт. Я не знал, что найду. В мире еще осталось кое-что из того, что может тебя убить. Бесит.

Ага, значит, он учитывал вероятность того, что Дэни придет за мной с моим же собственным копьем. Черт. Не знала, вернешься ли ты. Я всегда быстро огрызалась. Бесит.

Он улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. Его губы сжались, рот принял очертания, которые я очень хорошо знала. Он думал о том, что хотел бы сделать со мной этим ртом. И уж точно не говорить. Бэрронс не тратит времени на суету. Кто-то другой мог бы сказать: «Надо же, как ты снова стала видимой?» Или: «Какого черта случилось с моим книжным магазином?» Или: «Кто это сделал? Ты в порядке?»

Но не он. Он осмотрел меня, убедился, что я цела, и перешел к тому, что действительно имело значение.

Ко мне. Голой.

Он разделся.

Он сдернул рубашку, и мышцы на его плечах заиграли. Он рывками сбросил ботинки, рванул пояс штанов и позволил им упасть, я тяжело сглотнула. Бэрронс – серьезный боец. И я люблю его член. Мне нравится то, что он им со мной вытворяет. Обожаю его яйца – гладкие и шелковистые. Вот эту полоску в центре люблю лизать, прежде чем обхватить губами его член. А когда вижу, что он потерялся в гладком тепле моего языка, растаял от нежных неторопливых движений, я крепко захватываю его член, сжимаю яйца в ладони и начинаю двигаться резче, чем следовало бы, отчего ему всякий раз сносит крышу. Я одержима его телом и тем, как оно отвечает на мои прикосновения. Он – моя надежная гора, мой мужчина, с которым можно играть, экспериментировать, наблюдать, как высоко я могу заставить его взлететь.

Ни одна татуировка не портила его недавно возрожденную кожу. Смуглый, мускулистый, гладкий – само совершенство. Я уже была на полпути к оргазму, просто глядя, как он раздевается. Ну, не совсем «просто» – рукой я орудовала у себя между ног, а он неотрывно следил за моими движениями. Будучи при-йа, я часто это делала, а он устраивался рядом на кровати и наблюдал за мной из-под тяжелых век с желанием, восхищением и даже с проблеском чего-то, очень похожего на ревность. Затем он отталкивал мою руку, накрывал меня собой и резко входил в меня. «Я нужен тебе для этого, – говорил его взгляд. – Пусть даже больше ни для чего, но для этого – точно нужен».

Он был прав. Одно дело – мастурбация.

И совсем иное – секс с Бэрронсом.

Абсолютно никакого сравнения.

Я поднялась с пола, забытые пули выпали из своего гнездышка у бедра. Мой позвоночник стал гибким, тело сильным, я пульсировала от желания, которое балансировало на лезвии между сексом и насилием. Не понимаю, отчего с Бэрронсом всякий раз получалось именно так. Ни с кем другим я ничего подобного не испытывала. С Бэрронсом я заводилась и одновременно становилась очень агрессивной. Мне хотелось жесткого секса, хотелось все ломать и крушить. Толкнуть его, силой проникнуть в его голову. Посмотреть, сколько он может выдержать. Проверить, сколько я могу получить.

Желаешь мне что-то сказать, девочка-радуга?

Я знала, чего он хочет. Того же, чего и всегда: знать, что я полностью осознаю себя, что я выбираю его, на сто процентов вкладываюсь в него, в жизнь, в себя, в настоящий момент. Может звучать просто, но требует чертовски много сил. И он хочет, чтобы где-то в этом ответе звучало его имя.

Я запрокинула голову и сверкнула диким взглядом.

Трахни меня, Иерихон Бэрронс.

И едва не добавила: ты – весь мой мир. По крайней мере надеюсь, что не добавила. Я позволила векам опуститься, почти закрыться, защитить мое сердце. И вот он уже надо мной, и я влетаю спиной в стену, мои голые ноги болтаются над полом, а он поднимает меня все выше, подхватив руками под бедра. Его физическая сила невероятна и является бесспорным бонусом, когда дело доходит до секса.