Рожденный жить
Шрифт:
– Как это произошло, Анна?
– Расскажу, как слышала. Не знаю, как по правде. Говорят, жил он у тётки. Злая она была, как ведьма, и вроде бы помышляла чем-то таким. Она держала у себя слугами тех редких существ, которых с трудом можно отыскать в лесу. Сама я видела однажды у неё гнома… Тётка ещё клялась, что это просто карлик, обманывала она, я знаю.
На сей раз она отыскала вампира. Держала бедняжку в конуре, звала собакой и даже кормила так. Он слабел день за днём без крови и прятался в ничтожный клочок тени, изнывая от жаркого солнца. Ганс не знал, кого держит тётка, кормила сама, измывалась, морила голодом, а говорила, «собака злая, не иди, покусает ещё», вот он и верил.
Но однажды Ганс не послушал хозяйку, ночью вышел во двор — ему померещились какие-то крики. Огляделся —
– Иди сюда… — прошипело существо, протягивая вперёд худую голубоватую руку.
Как же оно хотело есть!
Ганс не послушал, понял, что-то — оборотень, и ринулся бежать. А утром, когда тётка говорила соседу закопать «никчемную псину», он увидел труп. У него были клыки и белая кожа. «Вампир!» — понял мальчик и, не сумев простить себя за предательство, также умер от боли к следующему утру…
– Какая страшная история! — с грустью вымолвила девушка, — Знаете, а ведь я знала его… — и она поведала всем о недавней встрече.
***
– Ты ведь вампир?
– Только не надо видеть во мне монстра! Им я никогда не был, и, благодаря Илзе, теперь уже не стану… — с дрожью проговорил Лай, — Прошу Вас, сохраните в секрете! Иначе я не прощу себя, что сказал так, что вообще создал вас на свою беду…
Спросите, отчего он решился на этот отчаянный шаг? Ответ чрезвычайно прост и наивен: а что же положено говорить ребёнку? Не врать же отцу? Да, да, спустя некоторое время у Лая родился сын и дочка. На первый взгляд они не были вампирами, но, кто знает, когда может проснуться эта сущность?
– Тебя пытались убить?
Лай поморщился.
– И не раз! Я был «там». В одном шаге! Но смог выжить и вернуться назад. Судьба помогла, — отшучивался он, как и прежде, а сам снова удивлялся тому: «Как?».
– Мне говорила моя бабушка, с самого детства внушала, что вампиры плохие. Я не верила… — пускалась в воспоминания Илзе, гладя малышку по волосам, — И вы не верьте! Все они, как и люди, разные… У всех них своя судьба…
========== Вместо эпилога ==========
Вечность сложно описать парой слов, её надо вкусить, а после вновь попытаться…
Он искал его 300 лет. Илзе так и не ответила, почему так случилось. Она молчала, так с тайной и ушла в могильную тьму. Она порывалась пару раз начать этот разговор, но каждый раз обрывалась на полуслове. А он всё искал, надеясь, что ещё встретит Алена, просил, умолял детей также послушать его, но те не слишком верили рассказам отца; даже в то, что он вампир, даже когда он прямо при них пил кровь, говорили, он живёт старыми средневековыми легендами, а глядя на клыки — смеялись: «Сам отточил!». После умерли, потому, что были людьми, а он остался, один, как и предсказывал демон, изживающий бессмертное время, скитающийся по паутине жизни. То, что было в Митисе, давно уже кануло в лету, века летели с необычайной быстротой, он менял имена, профессии, города, но не хотел ни с кем сближаться — видеть смерти друзей было для него невыносимо. И даже через тысячу лет, когда, казалось, не один смертный не мог позволить себе этой вечности, смерть продолжала обходить его стороной, как заколдованного…
Лай начинал догадываться, что это — прощальный подарок, и он даже знал, от кого. Думал и о том, что не такой Ален хороший, как ему когда-то казалось, это к нему по каким-то невиданным причинам он проявлял сострадание и жалость, заботился и любил его, а ведь по сути он — демон! И это нельзя забывать. Как он убивал митисийцев, как бессовестно воровал его «лицо», как прошёл мимо всех тех других вампиров, которых также настигла смерть! Это было, это не изменить. «От чего же он так тянулся ко мне? — мелькало в его голове, и мысли отчаянно выстраивали разные ответы, — Самый лучший из них — самый простой. Сколько было лет Алену, когда он умер? Никто не знает, и он никогда не говорил. Но ведь он мёртв, да, а когда-то он был человеком! Наверное, очень молодым, одиноким и опечаленным. Спорится, лишь из-за этого он каким-то образом сумел продлить свою
жизнь.И ещё — отчего все демоны так боялись его, плясали, слушались каждого слова? Должно быть, Ален был серьёзным противником, сильным, жестоким и властным. Он вроде как самый молодой из всех тех, кто окружал и „берёг“ меня. Да, он как-то обмолвился. Значит, было что-то, чего я не знаю. Какой-то случай, смерть или даже много смертей. Да, что-то ведь было! Как жаль, что мне никогда не откроются врата этой тайны…»
Лай несколько раз возвращался к развалинам города. От Митиса давно остались одни сказания. С трудом отыскал дом, когда жил он и Илзе, и часами сидел там, не в силах сдвинуться с места и уйти. Он просто не мог оставить всё, что было так дорого, не мог даже допустить в мыслях. И он сидел, часами смотря на разрушенные табуреты, на их ветхие диваны и на её портрет. Вампир точно знал, что переживёт её и сделал тот, не догадываясь, что этим сбережёт вечную память. Рисунок был уже пылью, от него сохранился лишь силуэт, но черты её тонкого лица отчётливо проступали даже сквозь великое время.
Вампир стал копаться в старых вещах, разглядывая бывалые безделушки и смахивая с них вековую пыль. Он даже думал купить этот дом и снова там поселиться, но после понял, что это было бы мукой.
И однажды его неутолимая тяга к прошлому заставила себя оправдать. Он нашёл дневник, написанный её рукой. Иссохшийся кожаный переплёт, желтые прогрызанные жуками страницы, такой знакомый почерк… Такой дорогой.
«Лай! — в одном из абзацев обращалась она, — Если ты когда-нибудь это прочтёшь. Если ты сможешь меня простить после — прости лучше сейчас…
Спорю, прошло много лет. Меня уже нет на свете, ты, возможно, живой. Я пыталась тебе рассказать правду, но это оказалось невыносимым. Мой язык точно завязывался узлом, и я не могла говорить. Это всё он! Он, твой любимый и дорогой Ален! Знаю, за годы ты изменил к нему отношение. Ты возлюбил его, частенько повторял при мне имя. Спорю, ты и сейчас вспоминаешь его, а ведь, как говорил он сам, не только он приложил руку к чудесному спасению. Ты сам себя спас, но полно об этом!
Я хотела рассказать здесь то, о чём не сумела сказать. Благо, на написанные слова не распространяются его злые чары. Ален врал тебе! Точнее он о много мочал. Он знал о тебе всё с самого рождения. Мешкал, думал отдать тебя матери, но в итоге не смог, даже того, что он спас — у него была на это причина!..
Лай зажмурился, слёзы так и катили с глаз, как больно было вспоминать, и как больно понимать, что так было написано. Ужасное предчувствие тревожило его, говорило, что сейчас или строкою ниже он узнает такого, от чего окончательно задумается о смерти… Одно то, что Её больше нет… Какое-то время он не мог читать, кляксы мелькали пред глазами, чудился её голос и её лицо, он сидел так, недвижимый, и лишь после опустил мокрые щурящиеся глаза вниз. Снова начал читать.
»…Ты был для него всем, он сам так сказал!« — от этих слов стало ещё больнее. Лай и правду мечтал увидеть Алена, снова услышать его, его советы или даже ругательство, любое его слово, шелест, случайный шум каблуков. И теперь он знал всё — о девушке, о тайне Алена, о его ненависти к любви и к женщинам, как он боялся за Лая, как он каждый день видел в ужасных видениях смерть Илзе, а то и сам думал, что лишь это спасёт его, сумеет восстановить незримую связь между Аленом и Лаем, и что Лаю суждено стать таким же, как он, безжалостным чёрным тираном; но этого не произошло, как и многих видений Алена, любовь оказалась сильнее, даже он, демон, со всеми своими силами, даже он не смог противостоять, сгубить или хоть на миг притупить обострённые чувства…
Теперь он знал всё и не знал, что ему делать. Как жить дальше? Ведь это, выходит, он заставил Алена погибнуть? Не думая о том, не специально, день ото дня он наносил ему эту рану, заставляя вспомнить себя, и вот итоге он умер.
Вампир вырос красивым и статным, многим вселял доверие и сводил с ума девичьи сердца, таким он был в молодости, таким он будет навеки. Менялись только глаза: некогда лазурно голубые, почти что синие, они меркли год за годом и становились пустыми, безжизненными, точно комочки льда…