Рождество в Лондоне, Новый Год в Москве
Шрифт:
И я даже сняла свитер, нашла беруши и маску и пошла ставить воду, чтобы заварить ромашковый чай.
Но потом развернулась, надела свитер обратно, влезла в пуховик, натянула теплую шапочку и поехала развлекаться в центр. Да, одна! Не одна я уже встретила праздник, спасибо, мне хватило.
Я никогда не умела завязывать разговоры с незнакомыми людьми на улицах, но это не понадобилось. Новогодняя Москва была похожа на одну большую вечеринку, где куча малознакомых людей пьет шампанское, зажигает фейерверки, поет, общается, делится мандаринами и шоколадками с прохожими, устраивает битвы снежками и какие-то веселые дурацкие забавы вроде
На Красную площадь было уже не пробиться, зато на Театральной мне подарили хлопушку с серпантином.
На Тверской половниками разливали бесплатный глинтвейн в бумажные стаканчики. Специй в нем было намного больше, чем алкоголя, но согревал он все равно хорошо.
На Моховой мне дали выстрелить из ракетницы, и я, зажмурившись, запустила в ночное небо ярко-алую звезду.
На мосту стало ужасно холодно и немного одиноко, но только я собралась немного поплакать, как рядом со мной раздался стук копыт и остановилась тройка белых лошадей. Веселая толпа в телеге, которую эти лошади волокли по выделенной для автобусов полосе, предложила подбросить до Парка Горького, и я, конечно, согласилась.
Внутрь не пускали с алкоголем и пришлось с сожалением передать открытую бутылку шампанского кому-то, кто на таких условиях раздумал идти в парк.
Откуда я взяла бутылку? Тоже не помню, сама где-то прибилась.
Меня кружил разноцветный новогодний хоровод, из головы выдувало грусть и тоску, и Москва как будто пыталась мне понравиться, убедить, что она лучше, чем какой-то там Лондон, где не ценят наших девочек!
За пять минут до Нового Года я выбралась из толпы тех, кто ждал речи президента у огромного экрана, приготовив бутылки с газировкой и бенгальские огни и отошла к реке.
Там дул пронизывающий ветер, но мне захотелось встретить новый год одной. И хорошенько подумать о том, какое желание загадать.
Из всех угощений у меня осталась только жвачка со вкусом мандаринов. Я сфотографировала ее и отправила в Инстаграм с подписью пожеланием выпустить к следующему году жвачку со вкусом шампанского и оливье. Мои предыдущие фоточки этого вечера были залайканы не только друзьями, но и кучей совершенно незнакомых людей. Некоторые даже писали, что завидуют моему веселому Новому Году. Я усмехнулась. Когда я выкладывала фото из рождественского Лондона, лайков было намного меньше.
В парке закричали: «Раз! Два! Три! Четыре! Пять!»
Я зажмурилась изо всех сил и пожелала больше никогда-никогда не встречать Новый год в одиночестве и не поддаваться на чары сероглазых британцев.
«Десять!»
«Одиннадцать!»
«Двенадцать!»
«С Новым Годом!»
С первыми звуками гимна я распахнула глаза, потому что меня за пояс обняли большие сильные руки.
Обернулась, запутавшись в путающихся на ледяном ветру волосах и не успела отвести их от лица, как к моим губам прижались чужие обветренные губы.
Уже занесла руку, чтобы дать хаму пощечину, но почувствовала знакомый вкус огня и меда, ощутила знакомую волну тепла, растекающуюся по всему телу до самых кончиков пальцев и так уже привычно –
когда успела! – растаяла в невероятно крепких, отчаянных объятьях, что уже и не понадобилось смотреть в пронзительно-серые глаза, чтобы узнать Алекса.– Что ты здесь делаешь?.. – целоваться в России зимой на ветру занятие на редкость экстремальное, и я почувствовала, как мои губы мгновенно замерзли, едва я оторвалась от него.
– Ищу тебя, – просто ответил он. – Обошел всю Москву за твоими фотографиями в Инстаграме. Только думал, что уже догнал, а ты снова исчезала.
– Что ты вообще делаешь в Москве? Зачем ты прилетел?
– Пойдем… – он увлек меня под защиту деревьев и достал из-за пазухи фляжку. – Выпей, а то замерзнешь.
Кромка фляжки сначала обожгла губы холодом, а потом вкусом того самого огненного виски. Алекс держал меня так крепко, что было неудобно пить, но я не жаловалась.
– Сегодня с утра включил камин и заметил там внутри что-то странное. Залез внутрь, а там…
Он выудил из кармана мой носок и вытряхнул на ладонь белое керамическое кольцо.
– Это…
– Это твой подарок. Я сначала не понял, что это и зачем ты мне его оставила. Что за намеки?
Я от смущения уткнулась носом в его пальто.
– Эй, – он наклонился и снова нежно поцеловал меня в губы, пахнущие виски. – Я же сказал – сначала. А потом вспомнил…
– Ты же любишь метро, – начала объяснять я. – Я не знала, что еще тебе подарить, чтобы тебе понравилось.
– И подарила мне кольцо-билет из московского метро, потому что вспомнила, что я собирал жетоны, я понял, – Алекс поцеловал меня еще раз. – Никогда я еще так стремительно не понимал, каким был идиотом.
– Почему? – прошептала я, не поднимая на него глаз.
– Потому что когда ты ушла, я разозлился. Подумал, что ошибся в тебе, что тебе, может стало стыдно и на самом деле ты хотела все-таки меня охомутать… Не знаю! Я просто разозлился и даже думать об этом не стал! А когда увидел твой подарок… Мне всегда на Рождество дарили свитера, алкоголь, шоколад и дорогие галстуки. В детстве – «лего» и роботов. Но никто никогда не дарил настоящий подарок. Такой, по которому понятно, что человек правда хотел, чтобы мне понравилось.
Я окончательно смутилась и опустила голову.
Он был слишком нереальным здесь, в Москве. Там он был частью сказки, а здесь? Зачем он здесь? Он принадлежит другому миру. Чужому миру.
– Прости меня… – вдруг горячо прошептал он мне на ухо. – Я вообще не подумал, как мои подозрения могут обидеть тебя. Ты ведь даже не догадывалась, что я себе навыдумывал. Наверное, это было очень больно.
– Очень, – тихо сказала я. Так тихо, что он не должен был услышать.
Но услышал.
Стиснул в объятьях так, что снова затрещали кости, уткнулся в макушку и ничего больше не сказал.
Так мы и стояли, наверное, целую вечность, пока не раздался звонок мобильного. Не моего. Минуту или две мы пытались его игнорировать, но телефон продолжал звонить.
Алекс тяжело вздохнул, выпустил меня из объятий, но ладонь в руке все-таки оставил и сжал крепко, чтобы не убежала.
– Да! Ник, вот ты вообще не вовремя!
Но пока он слушал, что говорил Коля, выражение его лица менялось. С досады на возмущение, с возмущения на изумление, с изумления на… сложное какое-то чувство, которое я не смогла прочитать и даже подергала его за руку.