Розовая гавань

— Успокойся, Трист, с Северном ничего не случится. А ты побудешь со мной.

— Гастингс, — сказал де Лючи, — можешь ехать на своей лошади. Мы отправляемся.

Очнувшись, Северн обнаружил, что лежит на коне лицом вниз со связанными за спиной руками.

— Покатайся так, милорд, почувствуй вкус унижения. — Де Лючи расхохотался. — Нет, я тебя не убью, по крайней мере сейчас. Ты мне еще пригодишься, милорд. Марджори говорила, какой сукой оказалась Гастингс, и если твоя жена откажется повиноваться, я буду пытать тебя у нее на глазах.

— Ты ведешь себя, как истеричная женщина, — заметила та.

Негодяй перестал смеяться и ласково спросил:

— Что ты сказала?

— Я сказала, что ты ведешь себя, как истеричная женщина. Ты боялся подойти к нему, пока твой подручный не связал его, думаю, у тебя никогда не хватит духу встретиться с Северном лицом к лицу. Ведь он прикончит тебя на месте, поскольку ты не что иное, как жалкий трус.

Физиономия Ричарда сначала налилась кровью, затем побледнела.

— Да-да, Марджори говорила, какая ты сучка, но я обещал с тобой управиться. Надо только знать, что делать, и сделать это вовремя. — От его пощечины Гастингс едва не упала с лошади, Трист испуганно заверещал. — Ибак, держи ee! — Она накренилась в седле, намереваясь всем телом упасть на де Лючи, но подоспевший верзила грубо водворил ее на место. Гастингс застонала от боли и тут же стиснула зубы, проклиная себя за слабость.

— Я еще доберусь до тебя, жалкая тварь, — прошипела она.

Он к ней больше не прикоснулся. Его люди испуганно примолкли, а через какое-то время Ибак тихо сказал ей:

— Если бы не я, ты бы свалилась прямо на него. У тебя нет оружия, а сама ты — ничтожная женщина. Лорд Ричард известен своей жестокостью и непредсказуемостью, он может любезно улыбаться, а в следующий момент всадить нож под ребра. Он может быть смиренным, как монах, а потом вдруг разъяриться, как дикарь. Я тебя не понимаю.

— Ты не говоришь, а шепчешь, — улыбнулась Гастингс. — Боишься этого сумасшедшего?

— Я не говорил, что он сумасшедший, — возразил Ибак, облизав пересохшие губы. — Просто не нужно его сердить. Будь поосторожнее, леди.

Под вечер де Лючи разрешил сделать привал, и его люди принялись быстро устраивать лагерь.

— Развяжи моего мужа, — сказала Гастингс. Де Лючи кивнул одному из приближенных и добавил:

— Он хитер. Не спускай с него глаз. Привяжи его покрепче к дереву, возьми еще двоих и карауль.

Северну показалось, что ему вот-вот станет дурно, и он с трудом перевел дух.

— Все в порядке, милорд? — спросила Гастингс. Он лишь молча кивнул в ответ. Трист перескочил к хозяину, сразу юркнув под тунику.

Костер почти догорел, когда Гастингс сунули кусок жареного кролика. Она предложила его Северну.

— Нет, ты носишь моего ребенка, корми его.

— Сначала я накормлю отца. Открой рот. Когда Северн поел, она выразительно глянула на Ибака, потом на куски жаркого, шипевшего над огнем.

Она накормила Триста, выглядевшего очень несчастным, и наконец сама принялась за оставшуюся еду.

— Извини, Трист. Я знаю, ты не любишь крольчатину, но ведь это не самая плохая еда, верно?

Зверек старательно чистил мордочку. Он лишь на миг взглянул в ее сторону и продолжил свой туалет.

— Смотри, он оскорблен, — засмеялась Гастингс.

Северн засмеялся в ответ. До сих пор ему казалось, что измученное тело не способно на лишнее усилие, и все же он засмеялся. Де Лючи грозно нахмурился, открыл было рот, но промолчал и вернулся к разговору со своими людьми, в числе которых был и Ибак.

Когда она передала мужу слова Ибака, Северн воскликнул:

— Да как же ты посмела, Гастингс! Клянусь посохом святого Петра, ты же могла убиться, ты же могла…

— Я не подумала. Но раз он сумасшедший или неуправляемый, этим стоит воспользоваться.

Северну захотелось обнять ее, прижать к груди. Он тяжело вздохнул. Поскольку де Лючи не оставит его в живых, надо срочно что-то придумать, и замечание Гастингс пришлось очень кстати.

— Ты права, — шепнул он. — Надо придумать, как воспользоваться его слабостью.

— Я буду следить за собой, — простодушно пообещала Гастингс, и Северн засмеялся.

— Ну-ка, оттащите ее от ублюдка и приведите ко мне, — рявкнул де Лючи.

— Ничего, Северн, я узнаю, что он задумал. Но выполнить обещанное она не успела. Выпив предложенный эль, она рухнула на землю и уже не видела, что та же участь постигла и Северна, а несчастный Трист старается его оживить.

Очнувшись, Гастингс увидала мертвенно-бледное лицо Элизы.

— Ты не умерла.

— Не умерла. Мы в Седжвике?

— Да, отец привез вас сюда. Отец тревожился, что ты не приходишь в себя. Лорд Северн кричал и ругался, и отец чуть не зарубил его. Я должна позвать Марджори.

— Элиза!

Девочка неохотно обернулась.

— Твой отец собирается убить лорда Северна и…

— Ах, Гастингс, не успела опомниться, а уже пытаешься найти сторонников. Элиза, милая, принеси из кухни молоко, оно очистит Гастингс желудок. Твоему отцу она, пока нужна живой.

— Марджори, как приятно опять увидеть тебя.

— Тихо. — Марджори дождалась, пока Элиза выйдет. — Слушай внимательно. Я не сразу поняла замыслы Ричарда. Я лишь хотела избавиться от тебя и получить Северна, но Ричарду нужен Оксборо, и получить его можно, только женившись на тебе.

— Не пытайся сбить меня с толку, Марджори, — возмутилась Гастингс. — Ты отлично знала, что раз ему нужен Оксборо, прежде он должен убить Северна. Ты не могла не догадаться, если хоть чуть-чуть пошевелила мозгами, которые якобы находятся под твоими чудесными локонами.

Марджори долго молчала, потом кивнула:

— Предположим, я знала, но Ричард обещал не убивать Северна, отдать его мне, а также достаточно золота, чтобы мы уехали во Францию.

— Но Северн продолжал бы оставаться эрлом Оксборо.

— Нет, если только…

— Если только его убьют. За себя я не боюсь. Спаси, если можешь. Северна. Увези его во Францию, увези куда угодно, только спаси.

— Ну и дура же ты, Гастингс, — криво усмехнулась Марджори. — Вряд ли он стал бы так же отчаянно умолять спасти тебя. Разве ты еще не поняла, как себялюбивы все мужчины? Я думала, Северн не такой, думала, он женился ради денег, чтобы восстановить отцовский замок и обеспечить куском хлеба сумасшедшую мамашу. Но теперь он ощутил вкус власти, которую получил, женившись на тебе, и стал таким же алчным и себялюбивым, как все прочие.