Розовый абажур с трещиной
Шрифт:
– Вы верите в Бога?-глаза у мальчика сощурились и заблестели.
– Ну, я сказал "ради бога" условно, что ли...
– А, условно...
Блеск в глазах погас. Чего хочет от него этот солидный человек, похожий на телевизионного комментатора с экрана.
– Так зачем же?-настаивал Сергей Сергеич.
– Просто я решил все книжки прочесть, вот...
– Все?! Я не ослышался?
Парнишка кивнул и стал читать дальше. Никольский тоже сделал вид, что читает, но мальчик сместил его мысли в сторону. Вы только подумайте: все книжки! Так ему и дадут прочесть все. Даже мне все не дают. А ему надо, видите
– А почему ты не играешь с ребятами? Ну в хоккей, что ли...
– Неохота... Чо я там не видал?
Никольский не нашелся, как возразить, и рассердился. Сопливый Нестор двадцатого века. Какому-то несмышленышу все интересно, а мне, деятелю великой истории, на все плевать? Мир идет в тартарары, а мальчик сидит с книгой. Все уничтожено, разрушено, сведено под корень до трын-травы. Целые библиотеки сожжены. Лучшие умы отравлены. Остатки догнивают, и само существование России под сомнением. Скоро от отечественной цивилизации ничего не останется. А мальчик в этой дыре читает.
Сергею Сергеичу вдруг пришло в голову открытие, которым нельзя ни с кем поделиться. Может, великая историческая миссия нас, коммунистов, в том и состоит, что мы превращаем культуру в макулатуру, произведения - в удобрения, блага цивилизации - в дерьмо? Цель нашего появления на земле выжечь поле после собранного урожая. Ну, а потом? Вырастут на этой почве новые культурные растения или один бурьян? Может, и навоз нами заражен? Но ведь мальчик-то читает все подряд. Значит, в голове его что-то сохранится для потомков. Если, конечно, он не собьется с пути. Но он обязательно собьется. Обязательно! Деться некуда. Тупик.
Прочитанные книги Никольский понес к стойке, чтобы взять последнюю порцию.
– Хочу с вами попрощаться,-шепотом сказала Роза.-Я работаю до двух, а вы завтра уезжаете.
– Хм... А что, если...
– Если что?
– Что, если нам пообедать вместе?
Сказал небрежно, как бы невзначай, чтобы самому не обидеться, если она откажется.
– Сейчас или?..
Тут он взял быка за рога.
– Немедленно!
– Тогда выйдем из библиотеки отдельно, ладно? Ждите меня возле магазина "Дары природы", это рядом.
– Вы - прелесть, я сразу догадался,-сказал он.
– А вы - бесчестный соблазнитель. Сдавайте книги, я вам поставлю штамп на выход.
В витрине магазина "Дары природы", который он углядел сразу, стояло облезлое чучело оленя с хорошо сохранившимися рогами. Над чучелом висел яркий плакат: могучий профиль Ленина с алым бантом на груди. Текст гласил: "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". Сергей Сергеич прижался к витрине, чтобы его не толкали прохожие, и смотрел в сторону библиотеки. Он поймал себя на том, что волнуется, как молодой. Даже подумал: а вдруг она передумает? Но она тут же появилась, торопливо стуча каблучками по неровному асфальту.
– Заставила вас ждать? Пришлось убрать книги...
– Мадам, где в этом городе можно по-человечески пожрать?
– Нигде, поверьте! Пригласила бы вас домой, но у меня коммуналка, и все соседи в ней злобные сплетники.
– Тогда пошли ко мне в гостиницу. Уж что-нибудь в ресторане "Интуриста"
дадут, а? Он вынул из кармана пятерку, распорядительным жестом остановил первую попавшуюся "Волгу", открыл дверцу и протянул деньги водителю.– Дружище, подбрось нас до отеля, здесь чуток.
– Вы с ума сошли, так швыряться деньгами,-прошептала она ему на ухо, когда они уселись на заднее сиденье.
Он приставил палец к ее губам. От нее пахнуло хорошей пудрой, он вдохнул этот запах глубоко, как наркоман, готовящийся перейти в другое измерение. Даже зажмурил глаза и мурлыкнул.
В ресторане было битком. Сергей Сергеич узнал у гардеробщика, где кабинет директора, и, чуть приобняв Розу за талию, попросил ее минуточку обождать. У директора были посетители. Пробравшись сквозь них, Никольский обогнул стол и тихо сказал на ухо директору, что он из ЦК КПСС. Это произвело некоторое впечатление. Тогда Сергей Сергеич попросил в виде исключения подать ему обед на две персоны в его обкомовский люкс номер триста один.
– Пришлите официанта посообразительней,-попросил Никольский.-Мы с ним найдем общий язык.
Он вернулся к Розе. Она красиво сидела в кресле, положив ногу на ногу.
– Пошли?
– Пошли,-немедленно согласилась она.-А куда?
– Ко мне. Пообедаем в номере.
– И вы полагаете, что это прилично для девушки из хорошей семьи?
– Вполне.
На третьем этаже он отпер дверь и элегантным жестом пригласил Розу войти.
– Батюшки, какой номер!-воскликнула она, обегая обкомовский люкс. Сколько же здесь комнат? Гостиная, кабинет, спальня. А эту дверь можно открыть? Ах, ванная! И вся эта роскошь для вас одного?
Все еще стоя в дверях, он великодушно улыбался.
– Наши враги называют нас номенклатурой,-скромно сказал он, проходя в гостиную.-Мы себя тоже... Глупо отказываться от благ, которые положены, не так ли? Будете аскетствовать, все равно их растранжирят другие. А вот и официант.
Они кратко обсудили, что вкусней. Даму спрашивать было бессмысленно: она только кивала. Сергей Сергеич заказал по максимуму.
– И, конечно, бутылочку "Столичной" с морозцем,-он вынул две крупных купюры.-Сдачи не надо.
– Будете довольны,-сказал официант.-Я за приготовлением лично прослежу.
Через двадцать минут они с Розой уже обедали, сидя на диване перед маленьким журнальным столиком. Никольский специально распорядился поставить поднос с шашлыками сюда, чтобы сесть рядом.
– Выпей с нами,-демократично предложил он официанту.
Третьей рюмки не было, и официант, не упрямясь, налил себе четверть стакана.
– Мы с женой первый раз в вашем городе,-продолжал Никольский конструировать ситуацию, чтобы не затягивать дела.-Город, я бы сказал, хороший.
– Жить можно,-послушно согласился официант.
– Ну, за ваш город и за мир во всем мире!-Сергей Сергеич смотрел на Розу.-Давайте - до дна!
Она выпила легко, безо всякого ломания, и ему это понравилось. Официант пожелал приятного аппетита и исчез. Они выпили еще по рюмке, не закусывая. И тоже легко. Никольский встал и запер дверь.
– А вы большой умелец,-погрозила она ему пальцем и засмеялась.
– Если честно тебе признаться, Роза, я просто оболтус,-сказал он по-домашнему.-Прав мой приятель биолог Кузин, который сам себе сочинил эпитафию. Хочешь, почитаю?