Розовый слон

— Дай лизнуть, — упрашивал один, — ни разу в жизни я не лизал…

Азанда показала Сунепу ямочки улыбки на щеках и сказала:

— Darling.

Пусть пропадают еще полторы буханочки черного хлеба! Не хлебом единым жив человек. Он купил одно "особенно теплое" мороженое.

— Вы сегодня так же ослепительны, как этот июльский день. Этот июльский день столь же ослепителен, как и вы, — Сунеп проворковал старомодный комплимент.

— Мне нравится такой день, мороженое раскупают быстрее, не надо торчать возле бочек дотемна. Поэтому не люблю дождь. В субботу в пашем сарае танцы будут?

— Если не в эту, то в будущую непременно. Обещаете мне один танец?

— А почему бы нет!

Так отвечают Янису или Петернсу, с грустью подумал Сунеп, подергивая в улыбке усики.

— Не согласились бы вы объявлять программу?

— С микрофоном?

— Можно и с микрофоном.

— Тогда идет! — Азанда откинула волосы и выпрямилась. Халат на груди слегка приоткрылся… — Мне очень нравится с микрофоном, Я видела в кино и по телевизору, как Мирен Матье и другие с микрофоном поют, а те, в зале, с ума сходят. Мы ездили на Манеж, где две француженки пели с микрофоном. У одной даже и не ноги, а так. А зал как бешеный. Идет!

Конферансье теперь вроде бы имеется, нужна только программа.

Спустя три дня, заполнив собою кресло за письменным столом, Сунепа встретил Касперьюст. Лицо его было, как обычно, бледным и округлым, только темные круги под глазами, будто намалеванные сажей, говорили об усталости:

— Был в Ленинграде, смотрел, нет ли там чего-нибудь для дома культуры. Мне сказали, что не хватает одного барабана.

— Правильно сделали, без барабана немыслим современный оркестр.

— Ваше имя Бертул? Я буду звать вас просто Бертулом.

— Конечно, товарищи по работе, это само собой разумеется. Ваше имя, если не ошибаюсь, Лудис?

Касперьюст понял правильно — Сунеп собирался в порядке взаимности звать его запросто Лудисом.

— Лудис-то Лудис, но я директор, — сказал Касперьюст.

Сунеп тоже понял. Как для Азанды хоть раз в жизни поговорить в микрофон было верхом блаженства, так и Касперьюсту слово "директор" доставляло особое удовольствие перед уходом на пенсию.

— Вот план финансовых мероприятий. — Сунеп показывал оперативные наброски. — Тариф для ансамбля "Волынка". Песня три рубля. В рижских ресторанах берут десять. После полуночи и до десяти часов утра — двойная плата. Будем предлагать зал колхозам для юбилеев. В финскую баню целый колхоз не войдет. В будущую субботу вечер отдыха — в обычном порядке, хочу познакомиться с посетителями и местными обычаями, а потом — организую широкий экспериментальный вечер отдыха! — складно рассказывал Сунеп своим мягким баритоном.

— Экспериментальный! — испугался Касперьюст.

— Хочу опробовать некоторые нововведения для вечеров отдыха. Если на первый раз не все сойдет абсолютно гладко, то "экспериментальный" оправдает. Существуют же целые экспериментальные заводы, которые производят порой даже и брак.

— Ну так делайте, чтобы было так… как-то так исключительно! В субботу в десять часов в музее собрание общества друзей, природы и истории. — Касперьюст поглядел в настольный календарь. — Там будут читать маленькие сообщения обо всем, о живописи, об истории, о птицах, древних лекарственных травах. Надо бы и вам прийти. Как говорится, завязать контакт с бирзгальским обществом.

В субботу утром Бертул Сунеп проснулся около шести. До зарплаты еще три дня. В кармане осталось 137 копеек. Их надо разделить на три равные части. Потому-то он и проснулся рано, что вовремя лёг спать. Нужда заставляла вести здоровый образ жизни. Зато апартаменты его стали богаче. Скродерен вместе со своим поэтическим альбомом притащил шезлонг с заплесневелым полотном, тазик для мытья, у которого часть эмали отшелушилась, поэтому он казался застеленным пестрой коровьей шкурой. Козье молоко и два яйца по утрам находились под дверью. Бывшая оркестровая яма дома культуры оказалась настоящим кладезем. Любая вещь создана для того, чтобы ею пользовались, этого требует народное хозяйство. Три фаянсовых чашки, на краях которых были заметны следы крепких, по всей вероятности, неандертальских зубов. Пепельница в форме лошадиной подковы с оригинальными гвоздями. Из окрашенные в желтом растворе фурацилина полотнищ марли получились даже занавески для стеклянной стены бывшего фотоателье. Из обрезка провода, из патрона электрической лампочки и восковой бумаги возникла настенная лампа; и больше не надо было полусонному ходить босиком по полу, чтобы в полночь, после того как проштудированы газеты и журналы, выключать свет. Плитка из комнаты для актеров нагревалась быстро, и яйца, приносимые мамашей Скродерен, сваривались за пять минут.

До начала "маленьких сообщений" Бертул прогулялся по городу. Сразу за Рижской улицей начинались поля. С возвышенности и Бирзгале и река, отороченная ивами по берегам, были вполне обозримы. Воздушные сады телевизионных антенн над крышами характеризовали эпоху, степень культуры и заносчивость жителей — две семьи ни в коем случае не пользовались одной антенной.

В центре от киоска Бертул свернул на улицу, по которой однажды ушел Шепский. Вначале шли старые дома с дворами. В некоторых дворах виднелись еще избушки с маленькими окошками. Во всей своей прежней красе… Владелец магазина "Колониальные товары" в двадцатых годах жил в доме, выходящем на улицу, за белыми тюлевыми занавесками его дочь играла на пианино, а в избушке во дворе грызли брюкву другие дети, отец которых за городом рыл канавы или трепал лен большого хозяина.

Он заметил новое здание с розовой штукатуркой в глубине сада. Фасад напоминал сооружение, сложенное из кубиков, убывающих по величине кверху. В нижнем кубе находилась дверь гаража, в следующем — два окошка, а в верхнем — двухэтажном "полезном объеме", как говорят архитекторы, — красовались один над другим два широких двухстворчатых окна и два круглых, разделенных цветными стеклами на восемь равных частей. Богатство, да и только. Здесь улица кончалась и начиналось клеверное поле с деревянными вешалами: За обширным полем поднимались темные ряды величественных лиственниц, а над ними торчала черная труба, словно целый год не мытый палец. Бертул направился к деревьям.

И нашел — другой Бирзгале. Прежде всего это длинный-длинный каменный дом. В толстых стенах прорублены светлые окна. Надпись "Трикотажный цех". Значит, здесь вязала джемперы и длинные чулки та сотня бирзгальских девушек, каждая из которых в конце недели несла в дом культуры по меньшей мере пятьдесят копеек, стремясь получить за них музыку, танцы и провожатого домой по обходной дороге через прибрежные луга. Но откуда брались провожатые? А вот откуда. Здесь же тянулось громадное строение, как ангар для десятимоторного самолета. В одном конце на перекладине между двумя высокими эстакадами в воскресной тишине покоился подъемный кран. В будни он катался по рельсам, держа стрелу высоко в воздухе, и грузил те бетонные плиты, которые лежали штабелями на земле. Значит, завод железобетона, откуда в дом культуры приходили парни. Когда-то здесь был Тендикский фольварк. Трикотажный цех, наверное, был когда-то конюшней или амбаром. Значит, природа и исполком добились численного равновесия между девушками и парнями, обоими антагонистическими классами населения, которые друг друга очень любят. Но равновесие приводит к детским пеленкам. А вот они. От Тендикского фольварка кроме длинного дома, в котором сегодня вязали чулки, что превращали своим узором женскую ногу в удава, остались еще аллеи огромных лиственниц. За ними перед голыми фасадами пятиэтажных домов в лабиринтах столбов на веревках развевались детские пеленки.

Здесь был другой Бирзгале, который Бертул еще не знал, и его одолели сомнения, узнает ли он его. Хотя он родился и вырос в Риге на улице Бикерниеку среди фабричных труб, он уже лет семнадцать кочевал по санаториям и больницам, а последние десять провел в санаторных библиотеках, клубах, потому что не боялся заразиться туберкулезом, так же как жена вора не боится, что муж сможет обокрасть ее. И такими чужими показались Бертулу сегодня эти новые кварталы. Он не знал, занимает ли домохозяйка у соседки соль, ходят ли мужья друг к другу играть в очко, найдутся ли в доме и такие, кто поможет внести шкаф на пятый этаж. И чем вечерами занимаются те, которые не смотрят телевизор. Нельзя руководить теми, кого не знаешь, но ведь он должен руководить культурной жизнью Бирзгале. Бертул повернул к старому городу.

Недалеко от центра находилось нечто вроде парка — на травяном лугу росли величавые березы, вековые туи, узловатые стволы которых напоминали скорее заскорузлые корни. В кустах акации виднелось несколько камней известкового туфа. Зеленый плюш моха покрыл надписи на них. Каменные фундаменты чугунных крестов. Старое кладбище. Очень старое, раз уж позволено ходить по крышам гробов. Не так же ли когда-нибудь… похоронят и старый Бирзгале и вместо него встанет тогда новый — с серийными домами из силикатного кирпича. Неужто в самом деле за ватерклозеты отдадут этот городок, где каждый дом, красивый или некрасивый, построен на свой манер и все вместе такие славные! Чтобы не допустить этого, Бертул решил развить активную культурную жизнь.