Розовый слон

На краю кладбищенского парка под кленами находилось здание, первый этаж которого был построен из камня, а второй — деревянный. В царские времена внизу была каталажка, а наверху размещалась сама полиция. Из-за предрассудков или из-за привидений после войны ни одно уважающее себя учреждение не пыталось обосноваться здесь. В каталажке какое-то время хранили собранные шкуры и шерсть. Потом одному почтовому служащему-пенсионеру пришло на ум, что тут следует открыть отделение краеведческого музея, где можно показывать другим почтовые марки, собранные им самим, и прокламации 1905 года. Его поддержал фотограф Пакулис, вместе с которым почтальон потягивал пиво. Пакулис за свою долгую жизнь фотографировал не только молодоженов, но и семнадцатилетних красногвардейцев в 1919 году, вооруженных наганами в шпагами, в застегнутых по самый подбородок френчах, а также и теперешний дом культуры, когда паводки заливали буфет. Так потихоньку в Бирзгале возник свой музей. Чтобы посредством музея попасть в бессмертие, все художники, уроженцы Бирзгальского края, дарили ему свои менее ценные картины.

У входного портала Бертул встретил бухгалтера Боку. В подтяжках, с закатанными рукавами и все же при галстуке.

— Я был бы благодарен вам, если бы вы меня так… слегка проинформировали о присутствующих, иначе… неудобно, если.

— С удовольствием. За тридцать лет все проходили через мои книги.

Они вошли в нижний — каменный этаж. С полотен картин их приветствовали известная учительница, трактористы и свинарки в ослепительно белых, будто одолженных из аптеки, халатах. Поросята, взятые на руки, как грудные дети, радужно улыбались. Тут же стояла льнотрепалка, сгружены разного фасона побитые и простреленные каски, борона с деревянными зубьями. На втором этаже вдоль стен висели витрины с фотографиями, документами, на стене растянут флаг с надписью в старом стиле "Бирзгальское певческое общество". Места большей частью были уже заняты. Поскольку это было собрание на добровольных началах, то все старались сидеть на первых, а не на последних рядах. Касперьюст тоже плотно занимал один стул в первом ряду. Молодой человек с бакенами, которые почти что соединялись под подбородком, движениями балетмейстера скользил перед аудиторией, показывая большие фотографии.

— Тот, что говорит и показывает, это сын старого фотографа Пакулиса, он тоже фотограф. С лысиной и в сетчатой рубашке — это один отдыхающий из Ленинграда, говорят, он музыкальный критик, приезжает каждое лето к тетке. А тот, с прямой спиной, в полосатой рубашке…

— С загривком буйвола?

— Я бы осмелился так выразиться лишь в том случае, если бы был абсолютным трезвенником, ибо Кергалвис — председатель общества блюстителей порядка, к тому же работает в банке. Его боятся не только пьянчужки, но даже и бухгалтеры. Рядом с ним.

— С прямой спиной?

— У нее и характер прямой. Шпоре, заведующая прачечной. Помощница Кергалвиса в дружине и в детской комнате милиции.

— Значит, незамужняя.

— Нет, разведенная. Мужу приглянулась более молодая. Мужчина обманул ее, а она с тех пор ненавидит молодых девушек. Вечерами по субботам Шпоре появляется у входа в дом культуры. Тот, с лентой вокруг головы…

— …и трупиком на собачьей цепи на груди — поэт Скродерен.

Скродерен, сидя во втором ряду, был наиболее активен. Он постоянно вертелся вокруг своей оси, чтобы его видели со всех сторон и все. Рядом со Скродереном высилась широкая спина в белой нейлоновой рубашке, и над ней в поперечном измерении одинаковая с шеей поднималась голова, украшенная тщательно подстриженными короткими светлыми волосами. Синие брюки приятно подчеркивали белизну сорочки.

— Замаскировавшийся милиционер, штатская рубашка и форменные брюки.

— Не только милиционер — это наш участковый лейтенант Липлант. Простой, отзывчивый человек, не любит писать протоколы. А тот, с мягкими волосами, с пушистыми баками, что рядом с собой положил красную блестящую куртку…

— На днях как сумасшедший ехал на мотоцикле.

— Он даже в соревнованиях участвует. Если не убьется, жена позже утихомирит. Это Мунтис Кипен, чинит радиоприемники и телевизоры.

— А те, которые записывают?

— Это люди бережливые, записывает только она, он говорит, что надо записать, чтобы не транжирить бумагу. Это Зислаки. Каждый, у кого есть водопровод или центральное отопление, первым здоровается с Зислаком, потому что тот замечательный слесарь. К тому же единственный, кто не выпил даже на собственной свадьбе. А жена Зислака…

— Она так величественно держит свою головку. Совсем как гречанка в книжке по истории. Шея белая, мало бывает на солнце.

— Работа такая. Кроит дамские пальто и костюмы. Зислаки только что построили дом, оба работали на сверхурочных. А вот там часовой мастер Мараускис, тот, в очках…

Пакулис высоко поднял заснятые стволы берез:

— Из сказанного вытекает, что прекрасный пейзаж — это непременное условие, чтобы получить хорошее фото. — Он сел в первом ряду.

Встал Касперьюст, окинул зал своими большими глазами.

— Он сегодня здесь председательствует. В очередном порядке, чтобы все смогли поруководить.

— Следующим пунктом идет… — Касперьюст заглянул в бумагу, — стихотворение поэта, нашего земляка, Андриса Скродерена, которое побывало и в редакциях нескольких газет.

Скродерен незамедлительно бросился вперед, сложил руки за спиной и, глядя поверх голов слушателей на флаг певческого общества, взволнованным голосом начал атаку на невидимого оппонента. Возможно, за оппонента он принимал каждого из присутствующих.

— Мы, современные поэты, не будем писать так… как писали пятьдесят, лет назад, двадцать пять лет, пять лет назад. Теперь не те времена. Был ли тогда у нас дома телевизор? Знали ли мы, какова на самом деле обратная сторона Луны? Ничего такого мы не знали. Теперь другая скорость, космическая! Все надо сказать коротко, нечего тянуть. Только главное! Остальное додумают сами. Индивидуально, и тогда из одного стихотворения получается множество. Я пишу стихи так же, как Фельд, Биезбардис, оба Иманта, ну и другие. Мы понимаем, что еще не все можно напечатать, поэтому, где только можно, мы сами везде выступаем, читаем свои стихи вслух. Сегодня мне позволили прочесть одно стихотворение. Оно у меня возникло ночью. Я проснулся, когда паук ел какую-то муху. Почему он так создан, что ест мух? Я думал об этом, потом написал стихотворение. Вот оно:

Почему так делаешь? Судьба. Заведено. Хлеб, крошки на столе, под столом, под полом. Всюду в мире едят хлеб. Кто не ест хлеб, грызет кости других, Зубами отвратительными перемалывает. Однажды объединимся все. Все съеденные за последнюю тысячу лет. Будем грызть зубами всех едоков, Заплесневелая кость и синие кости мягкие. Только синие как сон.

После слова "сон" еще несколько мгновений поглядев вдаль, как ясновидец, Скродерен сел. Касперьюст объявил, что врач Симсоне ответит на поступившие вопросы.

Перед аудиторией появилась женщина лет тридцати, среднего роста, хорошего сложения, в розовой кофточке и бежевой юбочке, с подстриженными на лбу волосами. Будучи робкой, врач Симсоне больше глядела в пол, чем на аудиторию. Говорила она тихо, с паузами.

— Судя по внешнему виду, скорее машинистка, — заметил Бертул.

— У нее нервные пациенты, поэтому сама она должна сохранять спокойствие и тишину.

— Психиатр?

— Нет, гинеколог-акушерка.

Симсоне начала:

— Первый вопрос: "Носили ли бороды и раньше или их изобрело новое поколение?" — Симсоне как бы улыбнулась. — Несмотря на всеобщее образование, нашей молодежи не под силу изобретение бороды. Как украшение мужского лица, как принадлежность ранга, то есть общественного положения, в разных видах: полная борода, борода с усами и без усов, бакенбарды, — все это было известно еще в четвертом столетии до нашей эры. Александр Македонский, где-то около 330 года, тоже до нашей эры, всеобщее ношение бороды, как говорится, не одобрял. Исключением были философы, которые носили бороду, чтобы отличиться от нефилософов. Товарищи, тут я предостерегаю, не будем воображать, что в Бирзгале в настоящее время находится по меньшей мере двадцать философов. Моду брить бороду от греков переняли римляне. Только император Адриан, где-то около 130 года, носил бороду сам и разрешал носить другим. Между прочим, Адриан построил в Риме дворец Ангелов, с которого позже бросилась оперная певица Тоска. Тогда все носили бороды, пока императору Константину, около 400 года, это опять не надоело. С тех пор определенной закономерности и зависимости бороды от правителей не наблюдалось. В наши дни носят бороды все, у кого они растут, и если родители, учителя и высшие учебные заведения не запрещают.

Второй вопрос… "Что вы можете сказать о париках? Я в школе смеялась, когда в книге по истории видела мужчин и женщин в париках, учитель говорил, что под ними водятся вши, но сегодня, когда я над этим пробую смеяться, другие смеются над моей старомодностью". Да, парики тоже придуманы не сегодня. В словаре сказано, я вам зачитаю: "Применение чужих волос для покрытия головы встречалось еще в древности. Короли и воины надевали парики, чтобы выглядеть грознее и вызывать ужас, подобное же намерение можно усмотреть в париках из человеческих или звериных волос, из волокон растений, трав, которые нецивилизованные народы носят и по сей день". Конец цитаты. К нам это, разумеется, не относится, так как мы цивилизованы, и женщины своими париками конечно же не хотят никого пугать. Сегодня можно усмотреть три главные причины, по которым носят парики: первая — чтобы выглядеть красивее, чем мы есть на самом деле, вторая — потому, что этого требует мода, и третья — чтобы не надо было причесывать волосы. — Симсоне кончила.