Розы в кредит

– Да нет! Он вовсе не скупой! И уж, во всяком случае, не по отношению к розам. Но звонить по телефону из-за проклятого насоса, терпеть в доме рабочих – это его раздражает. Вместо центрального отопления для нас он предпочитает поставить климатическую установку для сохранения выкопанных из грунта роз. Скупой! Мне обидно, что ты можешь считать моего отца скупым. Я уверен, что он и представления не имеет, сколько у него денег. Да и никто этого не знает! Не говоря уже о превратностях профессии, в которой все зависит от настроения всевышнего.

– Это что-то уж очень сложно!… – Мартина держала перекинутые на руку юбки, вынутые из чемодана, и оглядывала комнату. – Куда бы их повесить? Все гораздо проще – обыкновенная скупость! Но как бы там ни было, а жратва тут безукоризненна! У твоей сестры есть любовник?

Даниель глядел, как Мартина надевает платья на плечики, которые она привезла с собой, и развешивает их на гвозди, вбитые в стену. Ящики пузатого комода были открыты, она раскладывала в них какие-то прозрачные красивые вещи.

– Нет, насколько мне известно, у моей сестры нет любовника, – сказал он рассеянно. – Она всегда молчит и думает неизвестно о чем. Иногда я говорю себе: а может быть, вся ее таинственность – просто глупость? Ты видишь, я все тебе говорю, Мартина, я тебе выдал даже свою сестру, старшую сестру, которую я люблю… Ты не устала, милая? Устала? Может быть, приляжем отдохнуть?…

Отдых затянулся. Остальную часть дня они провели в постели. Никто их не тревожил, а за окном раскинулась золотая пустыня рапса, небо, необъятный горизонт… Им захотелось пить, Даниель спустился в кухню и вернулся с запотевшей бутылкой холодного красного вина, бисквитами, фруктами. Вечером они прошли через пустовавший этаж, спустились по каменной лестнице в переднюю и вышли на гудронированную дорогу. Ночь благоухала, было необыкновенно хорошо, ни ветерка; неподвижный, но свежий воздух был чист, как прикосновение ребенка. Когда они возвращались, ферма издали показалась Мартине очень большой, совсем средневековая крепость со стенами и башнями.

– Будто необитаемый замок, – прошептала она с уважением, – нигде нет света…

– Все спят. Здесь встают с восходом солнца.

Дверь, выходящая на дорогу, была не заперта. Они поднялись по лестнице, стараясь не шуметь, хотя никто и не жил в этом крыле здания, прошли по коридору и легли в постель.

XIII. Пыль под ногами стража роз

Параллельные ряды роз уходили вдаль, розы были в полном цвету, чередовались красные, розовые, желтые ряды. Те розы, что отцвели и, открывшись, обмякли, обнажали тычинки, беспорядочно спутались и обесцветились: красные стали лиловатыми, желтые и белые как бы загрязнились, края лепестков подсохли. Мартина подумала, что розарий – вещь небезукоризненная.

– Вот здесь, – сказал мсье Донель, – дедушка посадил свои первые розы, отсюда все и началось. Со времен волхвов и розы и мы сами – все стало сложнее. Из-за культуры… Прекрасные самородки, вроде тебя, Мартина, встречаются редко. Но вернемся к розам. Вдруг роза волхвов, наша роза Франции, галльская роза стала махровой. Самопроизвольно! Ты видишь, Мартина, это случается и с цветами. Тогда ее начали культивировать, как говорят, совершенствовать. Почему усложнение считается усовершенствованием? Что касается меня, то с эстетической точки зрения я предпочитаю розу не махровую, а только с пятью лепестками.

– Ты пресыщен и стал снобом, отец! – Даниель громко расхохотался.

– Что же, может быть… Из дикой розы греки вывели «столепестковую». Она изображена на картине, что висит на стене в твоей комнате – ведь теперь комната Даниеля – твоя комната. Но так как это акварель Редутэ, [8] то она больше имеет отношение к живописи начала XIX века, чем к природе. Редутэ, можно сказать, одел ее в платье с оборками, и теперь трудно себе представить, что от роду ей несколько сот лет и что она пришла к нам издалека.

8

Редутэ, Пьер-Жозеф (1759—1840) – знаменитый французский акварелист. Среди его произведений наиболее известна «Монография роз».

– Отец, жарко… – сказал Даниель, которому показалось, что Мартине скучно.

– Ну-ну… Я просто напомнил, что дед посадил здесь первые розы. Если вы находите, что слишком жарко, вернемся домой.

Однако он продолжал идти вперед. Вдалеке виднелся трактор, покачивающийся на волнистой коричневой земле. На первом плане проходили светло-зеленые борозды, а над ними – согнувшиеся почти пополам маленькие фигурки, казавшиеся совсем неподвижными под палящим солнцем, и однако время от времени они делали шаг вперед.

– Тонкая ручная работа – то, что они там делают, – мсье Донель сложил руки козырьком. – Я стараюсь заинтересовать тебя, Мартина. Это необходимо, потому что так или иначе Даниель будет заниматься розами. Член семьи Донелей, не интересующийся выращиванием роз, – это вещь небывалая! Тебе придется все-таки пойти взглянуть, как делают прививку нескольким тысячам кустов шиповника! Надрезают ствол, вставляют черенок, обвязывают… Работа тонкая, ювелирная… Не менее тонкая работа, чем обрезать кожицу вокруг ногтя! И кормит она не лучше. А твой муж – горячая голова, вместо того чтобы довольствоваться хлебом насущным, который приносят ему эти розы, уподобился золотоискателю. Создавать новые сорта роз так же дорого, как держать конюшню скаковых лошадей! И если бы еще он удовольствовался опытом тех, кто, вроде нас, живет среди роз… Нет, подайте ему хромосомы, гены и тому подобное, а чего он этим добьется? Может быть, вовсе ничего!

– Своей профессией ты обязан деду, – Даниель не побелел, а пожелтел от злости, как будто у него сразу разлилась желчь. – У тебя не было бы сейчас хлеба насущного, если бы до тебя не существовало золотоискателя-деда.

Мартина испуганно смотрела то на отца, то на сына. Она знала, вопрос о создании новых сортов роз был для них больным вопросом, но не представляла себе, до какой степени это серьезно. Мсье Донель старший был человеком обходительным, живым, несколько экспансивным, как будто вечно куда-то спешил, да и говорил он много и торопливо, прерывая свою речь смехом, а Даниель медлительный, крепкий, ироничный, молчаливый, они были совсем не похожи, но очень друг друга любили. Что же между ними происходит?

– Дедушка забавлялся розами, которые ему дешево стоили. А что он вывел полианты – так ему просто повезло… тут и интуиция и случай… А твои гибриды – это королевские забавы, сын мой! Если ты имеешь на него влияние, Мартина, может быть, хоть ты его отучишь от генетики. Он вполне научным способом портит мои лучшие розы, делает из них подопытные растения. Уверяю тебя, я бы предпочел, чтобы он играл в азартные игры – карты или рулетку! Тогда по крайней мере он не портил бы товар!

– Отец… – Даниель побагровел. – Отец, я не знаю, что с тобой… Что тебе наговорил вчера Бернар? Что он сделал? Пойдем, Мартина, у тебя будет солнечный удар.

Даниель положил руку на руку Мартины, и у нее на коже тотчас появились белые пятна. Она почувствовала всю силу его ярости.

– Увидимся за завтраком! – крикнул им вслед мсье Донель.

Мартина шла за Даниелем по тропинке среди диких трав. Атлетическая спина Даниеля, его уже загоревший затылок, круглая голова с коротко остриженными волосами… какую нежность вызывала в ней эта круглая голова!

– Послушай!… – рассудительно говорила она ему в спину. Она была настроена благоразумно и миролюбиво. Собаки встретили их разноголосым оркестром лая. Они еще не привыкли к Мартине, да это и понятно – она здесь только со вчерашнего дня. А утки, куры, те не беспокоятся из-за таких пустяков. У дверей кухни Даниель сказал: