Розы в кредит

Нет, тут надо что-то придумать, надо действовать. Во всем огромном мире для Мартины существовал лишь один мужчина – Даниель Донель. Она жила в Париже, но Париж – без Даниеля… Ее охватывали приступы острой тоски, отчаяния.

Так было и в тот вечер, когда она шла под темными, холодными, пустынными арками галереи, между улицами Сен-Флорантен и Руайяль. Погода тоже сказывалась. Шел проливной дождь. Мартине было холодно и тоскливо, и она чувствовала себя такой же одинокой, как эта пустынная галерея за железной решеткой. Мартина возвращалась домой с работы. Она промочила ноги, устала, замерзла. Утром мама Донзер тщетно уговаривала ее надеть под чересчур тоненький непромокаемый плащ еще одну вязаную кофточку, и Мартина жалела, что не послушалась ее. Она ждала, чтобы дождь унялся и можно было, перебежав улицу, спуститься в метро, но сколько еще придется ждать? А дождь все лил да лил. Деревянная мостовая площади Согласия блестела, как огромное озеро, в него вниз головой ныряли фонари, за ними тянулись светлые полосы, в которых безостановочным волчком сновали машины. Палата депутатов на противоположном берегу Сены была совсем невидима.

Под арками – тени… Мартина подошла к висевшим на железных прутьях промокшим газетам, возле них на складном стуле сидел продавец, скорчившись, поджав ноги и пытаясь укрыться от дождя. Прохожие под зонтиками, с которых текли ручьи, бросали деньги, брали газету и ныряли в метро. Автобусы были до того набиты, что, казалось, им тяжело двигаться с такой начинкой. Обычно Мартина возвращалась домой автобусом, но сегодня это было невозможно, уж лучше спуститься в метро и в подземном тепле перетерпеть запах мокрой шерсти, тяжкие испарения одежды и людского дыхания. Надо решиться… Мартина шагнула под арку к выходу, как вдруг чей-то взгляд поверх железной решетки приковал ее к месту, неожиданный, как обвал, – прямо напротив нее с непокрытой головой и мокрым от дождя лицом стоял Даниель Донель, он держал в руках газету и в упор смотрел на Мартину.

– Мартина, – сказал он голосом, раздававшимся не из-за железной решетки, а откуда-то издалека, издалека, с противоположной стороны разверзшейся под ногами Мартины бездны, – идемте выпьем грогу, все-таки станет теплее.

Мартина пошла по галерее под темными арками, а Даниель шел рядом по тротуару, то исчезая за каменными столбами, то вновь появляясь в пролетах за решетками. Каждый раз при его исчезновении сердце у Мартины падало. На углу улицы Сен-Флорантен они столкнулись лицом к лицу. Даниель взял Мартину за локоть, чтобы перевести ее через улицу, и они зашли в первый попавшийся бар.

Там было тесно, как на вокзале, и они сели за единственный свободный столик между уборной и телефонной будкой. Вокруг них окутанные густым табачным дымом шумели молодые люди с бачками и в обтягивающих икры узких брюках.

– Давайте пообедаем вместе?! Когда земляки встречаются в Париже…

– Да, не будь Парижа…

Дошло ли до Даниеля все то, что было вложено в эти слова: «Не будь Парижа»?

– Пообедаем вместе, – повторил он утвердительно.

– Меня ждут.

– Кто?

– Мадам Донзер.

– Позвоните ей.

Мартина встала и направилась к телефону. В облаке табачного дыма она едва разглядела бледную кассиршу, державшую телефонные жетоны рядом с яйцами и миндальным пирожным, завернутыми в целлофан. Мартина открыла дверь с надписью «Телефон». Поспешно взяла рубку, еще сохранившую тепло чьей-то руки и чьего-то уха. Остро пахло духами. Машинально Мартина набрала номер. Сердце у нее бешено колотилось: «Сесиль, не ждите меня… я встретила Даниеля…» Она положила трубку, не слушая того, что кричала Сесиль.

VIII. Горошина

Утром они обычно завтракали все вместе в кухне за столом, покрытым водянисто-зеленой пластмассовой скатертью, всегда сверкающей, ослепительно чистой. Кофе в белом кофейнике, масло, варенье, поджаренный хлеб… цветастые чашки, мельхиор… Сесиль и Мартина пили еще и фруктовые соки, а мсье Жорж съедал яичницу и кусочек ветчины. Радио потихоньку ворковало, но никто не старался вслушиваться в передачу, будь то песня или беседа, просто на фоне этого привычного шумка сильнее ощущался домашний уют.

– Счастливейший из людей, а именно я, – говорил мсье Жорж, разворачивая газету и вдыхая аромат кофе и поджаренного хлеба, – желает вам, милые дамы, приятного дня.

Мадам Донзер, то есть мадам Жорж, приготовляла мужу тартинки, поглядывая на Мартину, молчаливую, с синими кругами под глазами. Сесиль смотрела и на Мартину, и на часы: она работала стенографисткой-машинисткой в Туристском агентстве. Все четверо они хорошо зарабатывали, и мсье Жорж легко выплачивал взносы за купленную в рассрочку квартиру и помещение мужской парикмахерской, которое, как и квартира, находилось в первом этаже только что отстроенного дома у Орлеанских ворот. Мадам Донзер, простите, мадам Жорж, сидела за кассой в парикмахерской, где, кроме мсье Жоржа, работали еще двое подмастерьев. Она предпочла бы продолжать свое дело, но помещение было не приспособлено для этого, а она ни за что на свете ни в чем не перечила своему мужу. Мсье Жорж был на редкость приятным человеком, всегда с иголочки одет, как если бы он был дамским парикмахером, высокого роста и – что поделаешь! – лысый.

– Ну что же, – сказал мсье Жорж, складывая номер газеты «Паризьен либере», – ничего нового, дела наши плохи, как всегда. Идем вниз, мама Донзер? Дочки, дочки, поторапливайтесь.

Дождь прошел. На сырых, прохладных, отдохнувших парижских улицах было по-утреннему оживленно. Прохожие, как вновь заведенные с утра часы, шли, куда им полагалось идти. Сесиль и Мартина ехали на работу вместе: им было по дороге. Они жили у конечной остановки автобуса, и потому всегда садились на одни и те же места. Контролер встречал их улыбкой. Хорошенькой девушке всегда всё и все улыбаются. Но, когда видят сразу двух хорошеньких девушек, улыбки так и расцветают вокруг, а часто дело доходит до шуток и даже до откровенных заигрываний. Сесиль и Мартина стали истыми парижанками и не обращали на все это внимания. Настанет день, когда они заметят, что им перестали улыбаться, и это покажется столь необыкновенным, что они даже растеряются, как если бы Сена исчезла из Парижа или нарушилось обычное чередование дня и ночи. Но до этого было еще далеко, и контролер улыбался им, пассажир, севший напротив, старался прикоснуться к ним коленом, а тот, что стоял, не спускал с них глаз… Все было в порядке вещей.

Сесиль не задавала вопросов. Вчера Мартина вернулась слишком поздно. И, когда она присела на кровать к Сесили, глаза у нее были широко открытые и ничего не видящие. Сесиль поняла только, что она встретила Даниеля и обедала с ним в ресторане у вокзала Сен-Лазар. Мартина легла, не помывшись – вещь неслыханная, еще ни разу не случавшаяся с тех пор, как они жили вместе, в одной комнате. Сесиль не спала и все прислушивалась к ровному дыханию Мартины. Сесиль опять была невестой… После Поля, того самого, из деревни, у нее были и другие женихи, но до свадьбы по той или иной причине никогда не доходило. На этот раз все как будто шло благополучно, хотя Жак еще и не сделал официального предложения. Он был рабочим завода Рено, и Сесиль познакомилась с ним у двоюродной сестры матери. Не о таком зяте мечтала мадам Донзер, но если Сесиль его полюбила или если ей кажется, что она его полюбила…

– Ты завтракаешь с Жаком? – спросила Мартина, чтобы хоть что-нибудь сказать перед тем, как сойти на площади Согласия, ведь за всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, словно и впрямь поссорились, чего с ними никогда еще не случалось. Ни разу– ни в школе, ни потом-они не ссорились…

– Конечно… до вечера, Мартина?

– Да, да… до вечера…

Значит, сегодня она не встретится с Даниелем.

Мадам Дениза, очень высокая, стройная и величественная дама, одетая в бежевые тона, совсем седая, но с молодым лицом, прохаживалась по салонам, за всем наблюдая и следя за часами: первые клиентки вот-вот появятся. Мадам Дениза – директриса, правая рука владельца предприятия, который показывался здесь весьма редко. В раздевальне служащие превращались в голубых ангелов и торопливо шли в соответствующие кабины, наводя там порядок, расставляя и раскладывая баночки, тюбики, флаконы, вату, марлю, кремы и румяна. В основном все давно уже было готово: вычищено, проветрено, вымыто, вытерто, белье сменено, а в шкафах разложены полотенца, пеньюары и тому подобное.

Мартина вошла в кабину, когда клиентка, вытянувшись на кушетке, отдыхала после массажа. На подушке лежала ее обнаженная рука. Пальцы тонкие, розовые, нежная ладонь с едва заметными линиями… Женщина лежала на спине, завернутая в большую мохнатую простыню, лицо ее было закрыто мокрой салфеткой. У ее изголовья мадам Дюпон, косметичка, перебирала свои помады, мази и лосьоны. Здесь царила тишина и покой.

– Пожалуйста, в форме миндалины… – послышался голос из-под салфетки. И снова воцарилось молчание.