Розы в снегу

— Эти женщины… эти бабы… для них нет ничего святого…

Рыдания перехватили ей горло.

— На рынке я встретила фрау Меланхтон со служанками. Она едва кивнула, эта важная гусыня. Я уже хотела пройти мимо, как она потянула меня за рукав и прошептала: «В Виттенберге распевают новую песенку, слыхала?» Разумеется, я ответила: «Нет» — и пожелала ей доброго здоровья. Она захихикала и отпустила мой рукав. Но на выходе с рынка, недалеко от дома Кранахов, стояла кучка студентов. Они играли на дудке и громко пели…

— Кэте, успокойся!

— Они пели: «Монах с бесстыдной девкой валялись в луже, от них родился антихрист…»

Дальше я не помню, тетя Лена, но это такой ужас, такое бесстыдство…

Магдалена вздохнула и отложила рукоделье. Обе женщины долго молчали. В комнате постепенно сгущались сумерки.

— Почему-почему они так ведут себя, тетя Лена?

— Кэте, они просто не понимают. И я поначалу не понимала. Но я думала об этом. Много думала. И поняла: Лютер прав. Но эти вздорные молодые люди… они не хотят рассуждать. А поскольку они еще и трусы, то издеваются над тобой…

Из большого зала монастыря послышалось пение:

«Иисусе Христе, агнец Божий,

Ты, взявший на себя грехи мирские…»

Три мужских голоса внезапно смолкли.

— В это воскресенье мы в первый раз отслужим мессу на немецком языке, — сказала Катарина, — мне будет нелегко, но мелодия подобрана замечательная, правда?

Опять зазвучали три сильных мужских голоса — на этот раз они довели пение до конца.

«Мир Свой даруй нам. Аминь».

— Аминь, — эхом отозвалась Магдалена.

Кэте встала.

— До чего же мне опостылел этот Виттенберг! С трудом выношу его тесные стены. Живешь, будто в монастыре. Как бы я хотела поселиться за городом. В Липпендорфе, к примеру. Дети могли бы играть на лугу…

Магдалена пригляделась к племяннице внимательнее.

Мокрое от слез лицо Кэте просветлело.

— У нас будет ребенок, тетя Лена. Да… уже скоро.

— И ты расстраиваешься из-за вздорных песенок глупых недорослей!

— Я боюсь. Они ждут. Они все ждут чего-то ужасного. Рождения антихриста… О, Боже!..

— Знаю-знаю, Кэте, но разве не доказал доктор Лютер, что антихрист сидит в Риме и на голове его три короны?

— Да, тетя Лена… и все же… молитесь за моего ребенка!

— Обязательно, милая, как же не помолиться за всех вас.

Магдалена отложила рукоделье в сторону и молитвенно сложила руки.

Кэте медленно спустилась вниз, прошла на кухню.

В зале опять зазвучали низкие голоса мужчин:

— Kyrie eleison… Christe eleison… Kirie eleison…

Кэте начала чуть слышно подпевать.

***

Наступила зима. В незастекленных бойницах Черного монастыря свистел ветер. В камине на кухне день и ночь горел огонь. Но в спальне было холодно. Лютер и его жена мерзли под тонким одеялом. Фрау Барбара Кранах прислала им хотя и ношеный, но все же теплый плащ. Закутавшись в него, сидела Кэте у окна и шила детскую рубашку.

Пусто было на улицах Виттенберга. В рыночные дни приезжали в город по заледенелым дорогам крестьяне, привозили овощи и скот, но уже к обеду готовили свои телеги в обратный путь. Дети не казали носу из дома. Только по воскресеньям, до и после церковной службы, народ высыпал на улицы — лишь тогда горожанки могли продемонстрировать свои меха и шубы.

Перед церковью теснились голодные, промерзшие до костей нищие. Кэте остановилась.

Маленькое детское личико смотрело на нее снизу вверх большими пустыми глазами. Запавшие щеки, синие губы. Худенькая ручонка высунулась из дырявого рукава.

— Подайте Христа ради…

— Откуда ты, девочка?

Прежде чем малышка смогла ответить, одетая в лохмотья женщина с грудным ребенком на руках протиснулась вперед.

— Пожалейте! — прошептала она и протянула Кэте спящее дитя.

— Кто вы? Откуда пришли?

— Подайте, милостивая фрау, подайте Христа ради! Все сгорело. Все убиты.

Кэте протянула руки, чтобы взять у матери младенца.

— Нет! Нет! Мое дитя!

Кэте в страхе отпрянула. Прижав одной рукой ребенка к груди, другой женщина принялась в исступлении молотить воздух. На шум начали сбегаться люди. Несколько мужчин встало между Катариной и беснующейся нищенкой. Толпа оттеснила Кэте к дверям церкви. Но и внутри здания Кэте продолжала слышать ругань мужчин и беспомощное всхлипывание несчастной матери. Громким голосом прочитал Бугенхаген первый стих проповеди.

После церковной службы Катарина бросилась на поиски нищенки. Сильный ветер швырял ей в лицо снежную крупу. Небо стало темным, почти черным. Вдруг, откуда ни возьмись, перед Кэте появилась девочка. Как глухонемая, поманила она молодую женщину за собой. Кэте поспешила за ней и на кладбище, у могильного камня, увидела сидящую прямо на снегу нищенку с младенцем.

— Пойдем со мной! — Катарина потрясла женщину за плечо, однако та не двинулась с места. Кэте оглянулась: нет ли поблизости тети Лены и Барбары Кранах — ведь они тоже разыскивали бедняжку, — но их не было.

— Пойдем же! — повторила Катарина и схватила женщину обеими руками. Тело безжизненно качнулось и упало на надгробный камень. Ребенок скатился из мертвых рук на снег, посиневшие детские губки улыбались…

Катарина схватила дрожащую девочку за руку и кинулась в монастырь. На кухне она умыла малышке лицо и дала ей горячего молока.

Тем же вечером она сидела возле письменного стола мужа. Горела свеча. Лютер уставился поверх раскрытых книг в темноту.

— Это дети крестьян, тех восьми тысяч, что были убиты княжескими ландскнехтами при Франкенхаузене. Они бродят по дорогам и мрут от голода и холода. Какая ужасная судьба!

— Малышка, кажется, глухонемая…

— Представь, что ей довелось пережить…

— Грета позаботится о ней.

— Да разве воспоминания вытравишь?

Лютер встал и загромыхал тяжелыми башмаками по комнате.

— Я не хотел, не хотел, чтобы они сбивались в отряды и грабили замки…

Кэте сидела тихо, прижав обе руки к животу.

— Ах, герр доктор, я так боюсь за наше нерожденное дитя. Если и ему придется голодать, я этого не вынесу…

***

«Любезная жена моя с благословения Божия родила мне сыночка, Ганса Лютера…»