РПЛ 2
Шрифт:
Воинственная суета сменилась иной: все нуждались в передышке и люди Глааса торопливо устраняли беспорядок – кто-то оттаскивал мертвых псов подальше, кто-то усмирял лошадей, другие притаптывали тлеющую от искр траву, чтобы огонь не добрался до повозок.
Из разрозненных ответов можно было понять, что Кирру получил серьезные раны, но кровью не истек. Еще несклько человек пострадали от укусов, хоть и не настолько серьезно. Мастер Глаас, выслушав жалобы, перемежаемые проклятиями, повернулся в нашу сторону, и крикнул:
– Ну, девка, ты хвалилась, что знаешь лекарское ремесло! Посмотри-ка, что там с руками Кирру! Ирну, забирай мальчишку в повозку. От вас все равно никакой пользы, так хоть глаза мозолить не будете…
Вскоре костер, в который подбросили дров, разгорелся пуще прежнего. На этот раз меня подпустили к огню ближе остальных –
Однако уроки дяди не прошли для меня даром. Если я чего и боялась всерьез, так это того, что от боли Кирру в ярости так изобьет меня, что не поможет и заступничество мастера Глааса. Дядюшка не раз говаривал, что гнев пациента – худшая опасность, подстерегающая лекаря, потому лучшие из клиентов - те, что лежат в беспамятстве: ни с чем не спорят и рук не распускают.
– Не вздумай пнуть меня, слышишь? И даже плюнуть в меня не смей! – сурово предупредила я, глядя исподлобья на разбойника, морщившегося от боли. – Если твои раны не промыть, как следует, и не заштопать – можешь лишиться обеих рук! И, к слову, ты это заслужил - за то, что весь день лупил меня то по спине, то по уху!
– Если знаешь это дело, то начинай, а не болтай! – рявкнул Кирру, щурясь и вздрагивая от подступающей горячки. – Зашьешь справно, и я больше тебя пальцем не трону. Но если напортачишь – клянусь, что успею наподдать тебе пару раз до того, как расстанусь с руками. Эй, дайте мне фляжку, да такую, чтоб не на дне плескалось!..
Договор этот, хоть и был заключен на словах, немного успокоил меня. Вода, вскипяченная в котелке над костром, к тому времени уже остыла, и я занялась ранами, изо всех сил надеясь, что произвожу впечатление умелой знахарки. От усталости у меня в глазах все плыло, но Кирру, осушивший пару фляжек своих товарищей, остался доволен моей работой.
– И правда, - хрипло пробормотал он заплетающимся языком. – Девка шьет ровнее, чем ты, Сильтус. А ну-ка, дайте мне еще хлебнуть!..
До утра оставалось всего ничего, когда мне позволили уйти в повозку, и я, с трудом забравшись внутрь, повалилась рядом с Хорвеком. Он не спал, ожидая моего возвращения, но сказал лишь:
– Это только начало. Набирайся сил, они понадобятся.
– 18-
После беспокойной ночи и люди, и лошади не успели как следует отдохнуть. Я видела, как тяжело шайке Глааса дались сборы в путь – вовсе не в таком настроении они уезжали от постоялого двора днем ранее. Возможно, из-за этой усталости отношение ко мне стало совсем иным – меня не щипали и не толкали, как вчера, – но я надеялась, что разбойники переменились после того, как увидали, что я и вправду могу оказаться полезной.
Сама я едва переставляла ноги, спотыкаясь об каждый камень, и дело закончилось тем, что мастер Глаас усадил меня на коня позади себя, прикрикнув: «Не вздумай свалиться и переломать себе все кости!». Поступок этот донельзя удивил остальных разбойников и вызвал некоторое оживление – кто-то шутливо заметил: «Мастер, как бы ваша женушка не повыдергала вам усы за тот подарок, что вы ей везете!». Из обмолвок я поняла, что как ни старался Глаас оставить в тайне то, что забирался ночью в нашу повозку, кто-то его все-таки приметил, и теперь шайка считала, будто главарь поддался на уговоры мелкого беса, нередко морочащего головы мужам в возрасте.
Хоть от шуток этих я заливалась краской, однако в некотором смысле положение мое улучшилось, ведь тумаков и подножек я теперь получала куда меньше. Глаас же не сводил с меня глаз – правда, вовсе по иной причине, нежели считали остальные разбойники. Приметив во время полуденной стоянки, что я потихоньку собираю еду, он пребольно ухватил меня за ухо, отволок в сторону и рявкнул:
– Ты что это удумала?
Дружка нечистого никак подкармливаешь? Я-то сквозь пальцы смотрю на то, как ты таскаешь то там ломоть, то сям кусок, но только если ты воруешь объедки для себя или для мальчишки! А покойнику есть человеческую пищу нельзя, как и живым нельзя касаться угощения для покойников. Уж это каждый знает! Пусть он лучше с голоду сдохнет, чем войдет в силу и обезумеет!От боли в ухе у меня брызнули слезы, но я упрямо молчала, пританцовывая на месте. Глаас, поняв, что я так просто не сдамся, встряхнул меня, и еще грознее зарычал:
– На кой бес ты связалась с эдакой поганью, ну?! С ожившим покойником таскаться!.. Лучше уж с живым Ирну-северянином связаться, чем с одержимым…
– Ничего-то вы не поймете из моих объяснений, - дерзко ответила я, попискивая от боли, и чуть не прикусила язык, поняв, что говорю сейчас точь-в-точь как Хорвек. «Понабралась! – мрачно подумалось мне. – Скоро ни одного слова в простоте не скажу, как треклятый многоумный демон! Ох, не к добру это…». К счастью, Глаас, вместо того, чтобы надрать мне уши, как следует, отпустил меня, перед тем отобрав сверток с объедками, и хмуро пообещал:
– Увижу еще, что таскаешь еду для нечистого покойника – поколочу.
Я, засопев от бессильной обиды, одернула сбившуюся одежду, и для виду пошла слушать, как Харль, уже позабывший ночную передрягу и освоившийся среди разбойничьей братии, увлеченно рассказывает очередную байку раненому Кирру и паре его приятелей.
– А скажи-ка, болтун, - кривоногий слушал мальчишку внимательно, но с заметной долей презрения, - отчего оборотни к нам привязались?
– Так ограбить хотели, - извернулся Харль. – У вас же полные повозки добра всякого!
– Разве оборотням нужно золото? – второй разбойник тоже доверчивостью не отличался. – Им кости человеческие подавай, а поживиться человечиной куда проще, если держаться при поселениях, где народ смирный, глупый, точно скот домашний. Те люди, что на пустоши живут – добыча опасная. Мы и сами немало душ сгубили!
– Это смотря какие оборотни, - пустился в объяснения Харль, по бегающим глазам которого я угадала, что он понимает всю опасность подобных разговоров. – Есть дикие, цены золоту не знающие, а есть такие, что богатство любят не меньше драконов! Вот только пользу из денег извлекать – никак не умеют, нелюди, что с них взять?.. Набьют себе полную нору монет, и спят на золотишке всю зиму с пустым брюхом. Слыхали про Галеаса Золотую Пасть?.. Нет? Так слушайте! Такой древний волкодлак был, что от старости все зубы растерял. С людьми жил в миру, разве что старуху какую иной раз съест, если та за ягодами далеко в болота забредет и кричать дурниной начнет. Вот пришел Галеас-оборотень к кузнецу, что жил в ближайшей деревне, принес с собой мешок золота, и говорит: сделай мне золотые зубы, а остаток забирай себе. Кузнец сначала от страха обомлел, увидав эдакого гостя, а затем, как мешок в руках взвесил – обомлел от счастья. Хоть и любил Галеас золото, но настоящую цену ему не знал, заплатил за работу в сто раз дороже, чем нужно – если не в тысячу. Поначалу кузнец честь по чести – выковал клыки золотые в палец длиной, отдал старому волкодлаку. А тот ему – мешок золота! Такого богатства отродясь в той деревне никто не видал, живи да радуйся. Но обуяла кузнеца жадность – все он вспоминал, сколько золота пошло на зубы для Галеаса-оборотня. Целая пасть! Тут как раз по деревне слух пошел, мол, помер на полнолуние старый волкодлак, три дня волки воют и луна всходит красная, как в кровь окунувшись. Кузнец не выдержал - побежал туда, где испокон веков было логово Галеаса, чтоб повыдергать золотые зубы у мертвого оборотня. Да только никто его с той поры больше живым не видел. Золото тоже пропало, видать, забрал волкодлак обратно свое богатство…
– Что за дурень! – сплюнул Кирру. – Прикончил бы оборотня, пока тот без зубов, да и забрал бы весь мешок! Правильно Зортан говорит – глупый народ, смирный. Раз в жизни боднуть кого решит – и тут же на мясо пойдет. Одно огорчение слушать такие истории! Расскажи лучше чего повеселее!..
Харль начал новую историю, верно поняв, что порадует кривоногого: в этой байке разбойники грабили самих всемилостивых богов, ловко избегая наказания – и лицо Кирру посветлело от мысли, что при должной смекалке облапошить можно не только королевских слуг, но и божественную силу. Я же, потихоньку осмотревшись, юркнула за колесо, рядом с которым, по своему обычаю, сидел на земле Хорвек, во время привалов гревшийся на солнце.