РПЛ 2
Шрифт:
Хорвек пожал плечами, даже не подумав спорить. Он все так же сидел, привалившись к стене и безучастно глядя перед собой. Я не знала, верно ли угадываю его мысли, но мне казалось, что он разделяет мнение разбойника и считает, что лучшего будущего мне все равно не выпадет. Разбойники увезли бы меня далеко от колдуньи, и где-то в чужих краях я бы стала служанкой-рабыней в хорошем доме, получив кров и стол. Человеческая жизнь была для демона ничтожной по определению, и он наверняка не видел различий между рабством и свободой, когда речь шла о людях… да еще таких низкородных, как я. Однако какая-то мысль заставляла его губы едва заметно кривиться: Хорвек отгонял ее, но она возвращалась – к этому времени я достаточно хорошо изучила его, чтобы понимать: не таким уж хорошим
– Он не болен, - продолжила я свои бессмысленные объяснения, повернувшись к сердитому Глаасу. – Просто долго не ел, оттого ослабел. И он не убивал людей! Золото мы украли, но у таких же воров!..
– Помолчи!
– старый разбойник устал от моего нытья, и прикрикнул на меня. – Все это не имеет никакого значения, если разобраться. Он слаб и брать его с собой я не собираюсь. Был бы силен – тем более не взял бы. Слишком опасный это человек, уж это-то я всегда верно чую. Думал дождаться рассвета, но зачем?.. Может, треклятые духи налижутся крови и немного притихнут – голова трещит от их вытья!.. Пошли, северянин. Умрешь не в петле, хорошей быстрой смертью!..
– Нет! – закричала я, цепляясь за сапоги Глааса, но тот поднялся, не обращая никакого внимания на мои вопли. Хорвек, опираясь на стену, тоже встал, так и не проронив ни слова.
Мои крики привлекли внимание разбойников, торопящихся набить брюхо перед дальней дорогой. Сценка эта показалась им довольно забавной – раздался смех, кто-то воскликнул: «Моя девчонка больше убивалась бы по кошельку, чем по мне!». Один из разбойников отчего-то задержал взгляд на Хорвеке, а затем, хлопнув себя по лбу, вскочил с места и спустя мгновение взволнованно что-то говорил главарю на незнакомом мне наречии. Тот внимательно слушал, поглаживая усы, а затем разразился довольным смехом.
– Говоришь, хороший человек? – сказал он, повернувшись ко мне. – А вот Скилум-Вороненок говорит, что за голову твоего приятеля в Ликандрике готовы заплатить пятьдесят золотых, если не больше. Да и в других портовых городах его помнят не по-доброму. Что, бродяга, славно ты там покуролесил? Теперь я знаю твое имя. Ты Ирну-северянин, одинокий грабитель, и я верно угадал – ты порешил немало людей. Мы идем за добычей на север, а ты, чужак, пришел пытать удачи на юг, но даже нашему брату разбойнику не стоит лить столько крови зазря. Твоя голова стоит в десять раз дороже, чем эти детишки. Эй, Скилум! Живого или мертвого Ирну просят власти?
– Да как получится, мастер Глаас, - отозвался Скилум из-за стола, за который успел вернуться. – Все знают, что живым такого человека взять не так уж легко, оттого сойдет и мертвый.
– Везти с собой мертвеца… - задумчиво молвил Глаас, знаком показывая Хорвеку, чтоб тот вновь сел у стены. – Дурной знак. Можно бросить твою голову в бочонок с солью, но здешняя нечисть обгрызет нам пятки, почуяв мертвечину. Ладно, черт с тобой, Ирну-северянин. Поживешь еще немного. Пусть с тобой возится ликандрийский палач.
По лицу Хорвека нельзя было сказать, огорчил ли его этот каприз судьбы или же обрадовал, а вот я не смогла сдержать радостного вскрика, и принялась благодарить мастера Глааса, едва ли не ударяясь лбом в пол.
– Неразумная твоя радость, - бросил разбойник, отпихивая меня ногой. – Там его колесуют, не иначе. Ирну сотворил много беспричинного зла. Я слышал о нем и всегда говорил, что таких людей нужно убивать, как бешеных собак. Не стоило тебе связываться с ним. С другой стороны – и то ладно: ты не сбежишь, бросив его, это на лбу у тебя написано. А мальчишка не решится сбежать без тебя, не так ли?.. Эй, малец! Перестань трястись словно студень! Если ты поумнее своей сестрицы, то должен понимать, что вам сегодня чертовски свезло…
Я поняла, что мимолетная симпатия разбойника ко мне может улетучиться, если я продолжу заступаться за Хорвека, который очевидно вызывал у мастера Глааса неприязнь. Но рассказать о том, что Ирну-северянин, так ненавидимый в родных краях разбойников, погиб в какой-то пьяной потасовке на улицах Таммельна (отчего-то в этом я была уверена) означало подписать смертный
приговор всем нам. Бродягу, в тело которого вселился злой дух, непременно бы прикончили, как и тех, кто свел с ним знакомство – случайно или намеренно. Стоило разбойникам только заподозрить, что это из-за нашего колдовства пустошь усеяна дохлым вороньем – и наши тела вышвырнули бы в ближайшее ущелье: противоестественное человеческое колдовство было одинаково ненавистно и нелюдям, и людям.Откуда-то разбойники притащили цепи, в которые заковали руки Хорвека, и мне показалось, что бывший демон удовлетворенно улыбнулся, рассматривая кандалы. Именно об этом он просил меня недавно, и по приказу Глааса с ним сделали то, на что я тогда не согласилась. Со стороны могло показаться, что Хорвек сошел с ума – так покорно и отрешенно он принимал происходящее, но я поняла: демона не интересует ни его собственная судьба, ни насмешки грабителей, ни что-либо иное. Я была единственным, ради чего он мог вызвать в себе подобие чувств – и в разговорах со мной его лицо оживало. Сейчас же он выглядел именно тем, кем являлся: вставшим из могилы покойником. Не имея возможности помочь мне, он не желал помогать и себе.
Харль, узнав, что наш приятель известен какими-то исключительными злодействами, старался держаться подальше от Хорвека, и с недоумением смотрел на меня, вернувшуюся под бок демону. Мастер Глаас, кликнув старого Торока, вышел на подворье – должно быть, чтобы посмотреть, готовы ли повозки и хватает ли лошадей. Его отсутствием стоило воспользоваться, и я зашептала на ухо Хорвеку:
– Ох, что же делать? Неужели ты не знаешь способа, чтобы спастись?
– Зачем? – безразлично ответил Хорвек вопросом на вопрос. – Старый разбойник прав: тебе сегодня повезло. Они направляются в Ликандрик, на Юг. С ними перейти пустоши куда проще, чем в одиночку. Кому как не им знать, чего здесь опасаться, и где лучше заночевать. Колдунья, быть может, окончательно потеряет твой след, а мои руки скованы. В большей безопасности ты не бывала уж много дней, Йель – так цени это.
– Ты что же - не слышал? Меня продадут в рабство! – прошипела я. – Чему здесь радоваться?
Бывший демон взглянул на меня как-то протяжно, с досадой, и я поняла, что правильно угадала тогда: лучшей участи в его глазах я не заслуживала. Точнее говоря, так говорил его разум, а остальное… его Хорвек не желал принимать во внимание.
– Вот, значит, что ты обо мне думаешь! – прошептала я, вспыхнув. – Ты считаешь, что венец всему, счастливейший из исходов моей судьбы – миска с едой и цепь! На что большее я смею рассчитывать, простолюдинка, глупая темная деревенщина?! И ради этого ты готов расстаться с жизнью? Тьфу! Неужто королей вашего бесовского племени учат довольствоваться столь малыми подачками судьбы? Ну уж нет, я желаю лучшего будущего и для себя, и для тебя! Слышишь, демон? Я убью для тебя ту ведьму, клянусь! Или погибну, пытаясь ее убить, ведь то зло, что она причинила тебе, прощать нельзя! Но уж точно не забьюсь в первый попавшийся угол, выбросив из головы прошлое.
Хорвек помедлил с ответом, а затем усмехнулся – совсем не так, как при виде цепей, и мне отчего-то стало легче дышать, словно смерть перестала мне подмигивать из-за его спины.
– Ладно, о убийца ведьм, я согласен, что ты заслуживаешь лучшего будущего, - промолвил он. – Но, согласись, судьба к тебе не так уж несправедлива. Ты не сходишь с выбранного пути и идешь на юг – чего же еще желать? До Ликандрика далеко, и твоя рабская участь успеет еще перемениться, к худу или к добру.
– То-то же, - проворчала я. – Впредь рассуждай обо мне с большим почтением, бесов сын. И о себе – тоже. Не желаю видеть на твоем лице это покойницкое выражение, - тут я перевела взгляд на Харля, затравленно зыркающего на нас из соседнего угла. – А ты, трусливый заяц, с чего побелел, точно привидение увидал? Тот разбойник обознался, Хорвек вовсе не треклятый Ирну-душегуб. Стал бы он с нами возиться, если бы всей его заботой было то, как раздобыть денег и прокутить побыстрее? Уж большего убытка, чем ты, во всем герцогстве не найти, не считая меня самой.