РПЛ 3
Шрифт:
С криком я проснулась и принялась просить Хорвека отменить нашу поездку, но все было тщетно. Дождавшись приличного для прогулок часа – а в зимнее время жители столицы просыпались поздно – мы отправились к руинам, до сих пор наводившим страх на Астолано.
Словно замок спящей принцессы из сказок, развалины старого дома были окружены колючими зарослями – приземистый можжевельник, шиповник, ежевика переплели свои ветви, превратившись в единый клубок, норовящий изранить своими иглами и шипами до крови. Никто не желал селиться рядом с ними, и разрушенное обиталище Белой ведьмы теперь со всех сторон окружало кладбище – астоланцы сочли, что мертвым остатки злого колдовства навредить уже не смогут. Город теснился вдоль каменистых крутых холмов, устремлялся
Погода в тот день была пасмурной, сырой – так выглядела зима в этих теплых краях, не знавших морозов и снегопадов – и темнохвойные деревья, выступавшие из тумана, казались почерневшими и обугленными.
Кучер наш отказался ехать дальше, в страхе косясь на Хорвека.
– Поговаривают, здесь с недавних пор творится всякая чертовщина, - умоляюще произнес он, заметно заикаясь от испуга. – Люди видели, что в руинах тех по ночам мелькает огонек, а кое-кто говорит, что в старом саду ведьмы появились свежие ямы – точь-в-точь могилы кого-то поджидают… Уж простите меня, сударь, но я – человек из простых, и чудеса эти мне без надобности…
О, как я его понимала!.. Однако у меня, единожды посмевшей коснуться колдовства, пути назад не было. Карета остановилась у ряда старых кипарисов – тут с трудом угадывались остатки подъездной аллеи, которая некогда вела к главному входу в роскошный дом. Мы направились по ней, едва различая остатки каменной кладки под сырой хвоей.
Что искал здесь Хорвек? На его лице я не замечала ни узнавания, ни скорби – он просто шел вперед, церемонно поддерживая меня под руку, словно готовясь представить госпоже здешних угодий. Я пыталась вообразить, что может чувствовать существо, вернувшееся в разрушенный дом своей матери спустя много лет, и остро понимала, как неуместно здесь мое присутствие. Я не принадлежала этому миру – миру великих колдунов, демонов королевской крови, коронованных убийц чародеев… Всего лишь девчонка-простолюдинка, неловко ковыляющая из-за тесных туфелек, так плохо подходивших к ее огрубевшим ногам. Внезапно мне подумалось: если дух Белой Ведьмы все еще витает меж печальных деревьев, его препорядочно раздосадует то, какая спутница досталась ее единственному сыну и наследнику.
И, наконец, из тумана выступили остатки каменных стен, увитых плющом. Дом Белой Ведьмы некогда был красив и величественен, словно королевский дворец, однако теперь о былой роскоши оставалось только гадать по обломкам узорчатых плит и черным проемам высоких стрельчатых окон – несколько из них сохранилось, и я невольно подумала, что именно оттуда сына колдуньи могли выбросить на острия кованой ограды. Мы пошли вдоль стены, с трудом пробираясь между колючих кустов, корни которых безжалостно рушили дорожки, где когда-то наверняка прогуливалась прекрасная госпожа этого дома.
Камень, совсем недавно расколовшийся надвое, не был похож на тот, что я видела во сне, и это странным образом успокоило меня. Мое видение не было вещим, я просто вообразила себе все то, что узнала из небылиц, которые рассказывали друг другу слуги. Но не успела я перевести дух, как увидела то, что испугало меня гораздо больше: около камня чернели ямы, окруженные россыпью черной сырой земли. Их выкопали совсем недавно, кучер не солгал.
– Что это? – прошептала я, схватив Хорвека за руку. – Могилы? Для кого?
– Не думаю, - ответил он, едва заметно нахмурившись. – Скорее, здесь что-то искали.
– Но зачем? Что здесь можно искать? – страх, которому я поддалась на мгновение, словно почуял слабину и теперь нарастал, грозя поглотить мое сознание полностью. – Уйдем отсюда, прошу тебя. Здесь плохое место, я чувствую это. Оно хочет, чтобы
мы ушли, неужели ты не слышишь?И вправду, словно отвечая на мои жалкие тихие причитания, в ветвях деревьев зашумел ветер, и что-то скрипуче застонало в глубине развалин – быть может, качнулась старая сгнившая балка.
– Не бойся, Йель, - Хорвек безо всякой тревоги прислушивался к этим скорбным звукам, склоняя голову то вправо, то влево. – Это всего лишь старые камни, и никто здесь не говорит с нами…
Мне показалось, что последние слова были произнесены с сожалением, и я, подчиняясь какому-то неясному, беспокойному порыву души, спросила:
– Это место не узнало тебя?
– Пожалуй, что нет, - Хорвек посмотрел на меня чуть удивленно, как это бывало, когда мои случайные вопросы оказывались точнее, чем он мог ожидать. – Да и я, признаться, успел позабыть его… Хотя когда-то думал, что при виде этого камня непременно встану на колени и поклянусь отомстить за ту кровь, которая была здесь пролита. Но теперь этой крови нет дела до меня, я изменился и стал чужаком…Нет, Йель, я ничего не слышу, кроме шума ветра.
– Так зачем мы здесь? – едва не выкрикнула я, не зная, что во мне сейчас говорит громче: досада или страх.
– Сейчас узнаем, - ответил он, и, повернувшись к дому, крикнул:
– Выходи, могильщик! Расскажи, что ты тут искал?
Я невольно попятилась, прячась за спину Хорвека. Хоть сама я ничего не слышала и не видела, но верила в то, что он почуял чье-то присутствие. Кто-то ведь и в самом деле рыл здесь землю, словно ополоумев – ямы были повсюду, глубокие, едва начатые, небольшие, годившиеся разве что для дохлой собаки, и огромные, словно неизвестный вдруг пожелал похоронить здесь всех своих врагов скопом.
Шорох указал на то, что догадки Хорвека верны: в развалинах кто-то скрывался. Ничего доброго от этой встречи я не ожидала, и в кои-то веки мои предчувствия оказались ложными – человека, который вышел из полумрака, я знала, и вовсе не с худшей стороны.
– Мастер Глаас! – воскликнула я, обрадовавшись так, словно встретила родственника.
В самом деле, то был старый главарь разбойников с Сольгерова Поля. Мне бросилось в глаза, как он исхудал – крепкая его фигура, казалось, согнулась под невидимой тяжестью, а загорелое обветренное лицо приобрело нездоровый зеленоватый оттенок. Но глаза остались прежними – темные, живые и злые. По ним я поняла, что болезнь изрядно потрепала Глааса, но отступила, обломав зубы об закаленного тяжкой жизнью разбойника. Или, быть может, зубы ей выбило кое-что другое – то самое, что позволяло старому хитрецу распознать колдовство и одержимость.
– Вот, стало быть, о каком колдуне болтает вся столица, - сказал он, глядя на Хорвека. – Я узнал тебя, хоть ты и не похож сейчас на бродячую собаку, как это было, когда ты валялся в грязи, под колесами повозки. Однако не всякие отметины можно отмыть, и перчатки – не столь уж надежная защита. Достало же тебе дерзости вернуться в края, где Ирну-северянин объявлен вне закона. Но девчонку ты не бросил… Хотя, кто знает, во благо ли ей твое покровительство или во зло. От существа вроде тебя и помощь обернется проклятием…
– А ведь ты боялась, Йель, что ты никогда не встретишься с этим старым разбойником, - сказал Хорвек, оглянувшись на меня. – Ну, что же, спрашивай его, куда он подевал твоего маленького приятеля-болтуна. Кажется, ты волновалась о его судьбе?
Но Глаас покачал головой, не дожидаясь моих вопросов.
– Зря ты впутала мальчика в эти темные дела, - сказал он мне, глядя скорее грустно, чем зло. – Он совсем плох, колдовские штучки попортили его здоровье, да так, что ни один лекарь не берется его излечить. Я думал, мне удастся обхитрить ту поганую магию, которой вы отравили его, но боги, видать, решили наказать меня за прегрешения, выбрав самое темное время и самый злой способ… Эх, какой же славный это был мальчишка! Я полюбил его как сына, которого так и не произвела на свет моя жена. И вот, теперь вынужден смотреть на то, как он угасает…